Галина Романова - Длинная тень греха
Вбежала по трем ступенькам в автобус, сунула водителю скомканную сотню и тут же, не дожидаясь сдачи, поспешила в хвост салона.
Народу было мало, и Олеся без стеснения заняла место у окошка. Тут же, пресекая всяческие попытки соседки слева завести разговор, закрыла глаза, притворившись спящей. Та недобро покосилась в ее сторону и тут же переключила внимание на соседа через проход, и до «Солнечных ключей» Олеся добралась в относительном спокойствии.
Выйдя на остановке, она огляделась, вспоминая окрестности, по которым путешествовала в автомобиле Хальченкова.
Место показалось и знакомым, и незнакомым одновременно. Вроде бы те же дома, те же тротуарные дорожки, с большим трудом извлеченные из высоких снежных холмов, и здание аптеки и санатория — все то же. Но как-то при дневном свете все выглядело иначе. Веселее, что ли.
Снег, сверкая под полуденным солнцем, обжигал глаза. Сосны на дальнем фоне за санаторием не казались теперь мрачным и непроходимым частоколом. Лес под порывами ветра перекатывался изумрудной волной, разбавляя унылый черно-белый пейзаж приятной сочной зеленью.
Олеся прошла сначала мимо дома Дугова, исподтишка разглядывая занавешенные наглухо окна.
Там ли он, нет? Может, пьет по-прежнему. Может, спит или вовсе отсутствует.
Она дошла до конца улицы, где та пересекалась с перпендикулярным ей единственным в поселке бульваром и где заканчивались владения санатория. Снова внимательно огляделась и медленно пошла в обратную сторону.
За забором санатория было достаточно людно. Сновали на лыжах по накатанной лыжне отдыхающие. Несколько человек по очереди забрасывали мяч в баскетбольное кольцо. Суетливо бегали от здания к зданию служащие в наброшенных на белоснежные халаты ватниках.
Будто ничего и не произошло! Будто и не погиб здешний хозяин, столько лет здесь властвующий и оказывающий услуги страждущим сверх отведенного лимита.
Олеся с тяжелым вздохом поднялась на крыльцо Дуговского дома и трижды позвонила.
Наверняка снова пьет, подумала она, вслушиваясь в шорохи по ту сторону двери, и тут же погрустнела.
Если ей неприятно было смотреть на оживленную санаторную жизнь, продолжающуюся, невзирая на смерть Марины Хабаровой, каково ему? Из его окон хорошо все видно. Может, потому и занавесился…
Дугов не открывал очень долго. Несколько раз дернулась занавеска на ближайшем к крыльцу окошке, потом отчетливо слышались чьи-то шаги. Они шли из глубины дома, гулко нарастали возле самой двери, потом затихали и снова удалялись. Так повторялось несколько раз.
Олеся терпеливо ждала, не уходила. Да и идти было особенно некуда. Автобус, сделав круг по поселку, поехал в город. Вернется теперь через два часа, так что со временем у нее было в порядке. Подождет…
Дугов открыл ей внезапно. Тогда, когда она уже разуверилась в том, что увидит его сегодня. Открыл, тут же отступил в темноту прихожей и замогильно хриплым голосом обронил:
— Вы все-таки вернулись?
— Ага! — Олеся совершенно несолидно шмыгнула носом. — Войти можно?
— Если вы с этим милицейским хамом, то нельзя! — сразу предупредил ее Дугов. — Не хочу его видеть у себя. Пускай вызывает в милицию. Если одна, то… Да входите, конечно, к чему церемонии! Вы же не из праздного любопытства сюда приехали. В ваших глазах что-то такое имеется… Что-то отдаленно похожее на мое теперешнее состояние.
Олеся, памятуя о прошлом своем визите в этот дом, вошла в гостиную с опасением. За то время, что ее здесь не было, баррикада из бутылок могла увеличиться в размерах, и пищевые останки могли покрыться плесенью и насекомыми. Но, вопреки ее опасениям, в доме было очень чисто. Чисто и уютно. И камин был разожжен, осторожно потрескивая березовыми поленьями. И запах кофе витал и еще что-то съестное и сдобное.
— Кофе хотите? — равнодушным голосом поинтересовался Дугов, наряженный сегодня в широкие льняные штаны и такую же широкую рубаху без пуговиц.
Был он свежевыбрит, аккуратно причесан и абсолютно трезв.
— Не отказалась бы, — честно призналась Олеся, присаживаясь к накрытому столу. — Я едва не проспала, собираясь к вам. Позавтракать не успела. Чисто у вас сегодня…
— Друзья распорядились. Прислали ко мне женщину из санатория. Она все убрала. Сварила кофе, испекла кексы. Она часто мне помогает по хозяйству, — объяснил Николай Иванович, достал из красивого пузатого буфета красного дерева еще одну чашку с блюдцем и ложечку. Сел напротив нее и громко позвал: — Ивановна, несите кофе и кексы, пожалуйста!
Ивановна оказалась миловидной пожилой женщиной, среднего телосложения. Достаточно высокая, с аккуратной прической, в клетчатом платье с длинными рукавами, белоснежном кружевном фартуке и в такой же белоснежной наколке в волосах.
Она вышла к ним откуда-то из глубины дома, толкая перед собой уставленный едой столик на колесах. Тарелка с сыром, плетенка с крошечными кексами в ванильной пудре, несколько сваренных яиц, четыре свежих помидора и огромный кофейник.
— Кушайте, — проговорила она, перетаскала все со столика на колесах на большой стол, немного отошла и, внимательно присмотревшись к Олесе, вдруг спросила: — А вы кто же такая будете, милочка? Нездешняя, видимо… Что-то я вас совсем не знаю.
Дугов от такой бесцеремонности своей временной экономки поморщился, но вмешиваться не стал, впившись крепкими зубами в помидор. Откусил, отвел руку с томатом подальше от глаз, посмотрел на него так и эдак, присыпал надкусанную часть крупной солью и снова потащил его в рот.
— Я?.. — Олеся смутилась вопросу женщины, которую Дугов именовал Ивановной, и даже покраснела. — Я… Я по делу к Николаю Ивановичу.
— А-аа. Понятно! — произнесла Ивановна со странной интонацией и вдруг добавила с неприязнью: — Раздеваться, небось, сейчас начнешь, прости господи! И на стол голышом ложиться!
— Ивановна! — прикрикнул на нее Дугов и пристукнул кулаком по столу легонько. — Прекрати немедленно. Девушка понятия не имеет, о чем ты! Она совершенно по другому делу! А ты сразу наскакиваешь на нее! Что за манеры, в самом деле?!
Ивановну выступление Николая Ивановича нисколько не смутило. Она снова вперила въедливый взгляд на Олесю и тут же спросила:
— Это по какому же такому другому делу, дорогуша?! Если у него никаких таких других дел и нет, как только водку жрать, да ваши голые сиськи малевать. Весь ведь второй этаж этими самыми сиськами увешан. Убираться тошно…
Кусок кекса, что Олеся успела откусить до того, как женщина приступила с допросом, встал комком поперек горла и не хотел пролезать ни внутрь, ни обратно. Она уже пожалела, что вообще сюда приехала. И уж тем более пожалела, что села с Дуговым завтракать.
— Я по делу Марины Хабаровой, — прокашлявшись и глотнув кофе, пояснила Олеся задушенным голосом. — Правильнее по делу о ее убийстве. Если вам это, конечно, интересно.
Теперь она говорила все больше для Дугова, продолжающего с бесстрастным лицом поедать помидоры. Но он ее объяснение оставил без внимания, а Ивановна снова вмешалась.
— А что тебе наша Мариночка-то? Что?! Кто ты вообще такая? Из милиции, что ли? Так документ должен быть при тебе. Покажи документ! Нету?! Нету, Коля, у нее документа! Гони ее, проходимку эту! Тоже небось копать под нас собирается! Воров нашли, прости господи! Что я могла унести из санатория этого, кроме тряпки да ведра какого-нибудь.
— Мне совершенно плевать на то, что вы успели, а чего нет унести из санатория, — вдруг неожиданно для себя самой повысила голос Олеся.
Ну что, в самом деле, за хамка! Она явилась к Дугову с важной миссией. Время, отпущенное ей для визита, то самое время, которого у нее ровно до отправления следующего автобусного рейса, неумолимо утекает, безвозвратно просто исчезает.
А она не сдвинулась с места, выслушивая нападки этой старой мымры.
— В убийстве Марины обвиняют ее мужа, — проговорила Олеся жестко, неотрывно глядя в пустые тусклые глаза Дугова. — Его взяли под стражу! Но он ее не убивал!
— Я знаю, — вдруг спокойно заявил Дугов, откладывая на тарелку съеденный наполовину третий помидор. — Этот человек не любил ее по-настоящему! Он не способен был создать для нее ту жизнь, которой она была достойна… Что уж тут можно говорить об убийстве! Этот Хабаров… Он ничтожество… Он…
— Кем бы он ни был, он не должен отвечать за то, чего не совершал! — воскликнула Олеся с горячностью, пропуская мимо ушей возмущенный клекот пожилой уборщицы; та присела чуть поодаль и кажется не собиралась пропускать ни слова из их беседы. — Если вы знаете, что он не убивал, тогда, может быть, вы знаете, кто это сделал?!
— Я этого не говорил, милочка! — лицо Дугова нервно дернулось, а тонкие ноздри породистого носа затрепетали то ли от возмущения, то ли еще по какой причине. — Нечего здесь валить с больной головы на здоровую! Я просто предположительно сказал про Хабарова. Кто знает, может, он в порыве ревности и убил свою жену.
