Алан Брэдли - Я вещаю из гробницы
— Вы сказали, что ленточка для волос — это первая причина, по которой вы пришли. А вторая?
— Вторая причина? О да, я подумал, что тебе это интересно. Прямо сейчас, когда мы с тобой говорим, святого Танкреда поднимают из гроба.
— Что? — изумленно произнесла я.
— Я подумал, тебе захочется посмотреть, — сказал он. — Подвезти тебя?
— Разумеется!
22
Мы неслись по дороге в Бишоп-Лейси в открытом «роллс-ройсе» Адама «Нэнси», и ветер свистел у нас в ушах.
— Они решили сделать это прямо сейчас, пока никто не вмешался. Мне намекнул викарий, — рассказывал Адам, перекрикивая шум открытой машины. — Я знал, ты никогда не простишь мне, если я не позволю тебе туда попасть.
— Но почему? — спросила я раз уже, наверное, в третий. — Вы не обязаны.
— Скажем, я просто хороший парень.
— Нет, — твердо возразила я. — Хочу знать правду.
— Что ж, — ответил Адам, — я всегда считал, что, когда эксгумируют кости великого человека, должен присутствовать настолько юный свидетель, насколько возможно, тот, кто будет жить дольше других присутствующих; тот, кто пронесет через года память о встрече лицом к лицу, так сказать, с историей.
— И я самый юный свидетель, насколько возможно? Это единственная причина?
— Да, — сказал Адам.
Черт бы побрал этого человека!
— Потом еще, — продолжал он, — я подумал, что тебе захочется быть первой в очереди тех, кто захочет бросить взгляд на «Сердце Люцифера».
Теперь уже я глупо ухмылялась.
«Сердце Люцифера!»
Мне в голову пришла неожиданная замечательная идея.
— Если то, что вы говорите, правда, — сказала я Адаму, — и окажется, что святой Танкред и правда был де Люсом, разве это не значит, что «Сердце Люцифера» по праву принадлежит отцу?
— Церковь может считать иначе, — ответил он, поразмыслив.
— О, бог с ней, с Церковью. Если они были достаточно глупы, чтобы выбросить бесценный бриллиант в могилу, вряд ли они так уж хотят его. Наверняка это дело проходит по одному из тех странных законов вроде закона об обломках кораблекрушения. Я спрошу у Даффи. Она наверняка знает.
Даффи читала нам какой-то роман Виктора Гюго, где законы об обломках кораблекрушения объяснялись подробно, аж до тошноты.
— Так или иначе, будет интересно, — заметил Адам, — хотя на твоем месте я бы не слишком надеялся.
Должно быть, он сразу заметил обескураживающий эффект, который произвели на меня его слова.
— Вот что я тебе скажу, — произнес он. — Я тут долго думал…
Я хранила молчание.
— Думал о том, что нам, вероятно, можно было бы произвести обмен. Скандал на скандал. Баш на баш.
— Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду, — ответила я, не желая слишком быстро утратить свое преимущество.
— Ты расскажешь мне, что нашла в спальне мистера Колликута, а я тебе — результаты аутопсии.
Он ухмыльнулся мне с выражением: попробуй откажись!
— Договорились! — сказала я. — Это были деньги, и изрядные деньги. Шестьсот фунтов, спрятанные под его кроватью в жестянке из-под «Плейерс».
— Фьюить! — присвистнул Адам и рассмеялся. — И полиция их не заметила?
— По-видимому, — ответила я, и он расхохотался еще громче.
— Теперь ваша очередь, — объявила я. — Аутопсия. Как вы о ней узнали? Выжали из доктора Дарби?
— Бог мой, нет! Добрый доктор Дарби слишком благоразумен. Я просто перемолвился словечком с кузеном Уилфридом.
Должно быть, у меня был глупый вид.
— Уилфридом Сауэрби из «Сауэрби и сыновья», местным гробовщиком. «Поставщики всего для похорон и помещений». Почти скороговорка.
Конечно же! Я совсем забыла об их родстве.
— Те, кто избрал смерть, а другая часть вашей семьи избрала жизнь, — сказала я. — Теперь припоминаю.
Как это похоже на де Люсов, — хотелось мне сказать, но это не та мысль, которой я собиралась делиться.
— Да, — подтвердил Адам. — Угрюмые Сауэрби.
— И?
— И что?
Он снова прикидывался дурачком.
— Ах да, аутопсия, — сказал он, когда я не купилась на его наживку. — Кузен Уилфрид был очень информативен. Разрыв внутренних органов. Все от пищевода до органов к югу от экватора. Уилфрид сказал, что никогда не видел ничего подобного. Впечатляюще, так он сказал.
— А причина?
Я едва могла сдержаться, но терпела изо всех сил.
— Они понятия не имеют. По крайней мере, сейчас.
Мне срочно надо сменить тему.
— Уф, — сказала я с таким видом, будто мне это неинтересно. — Подумать только.
Мы ехали молча минуту или около того, погруженные в собственные мысли, а потом я сказала:
— Постойте-ка, как они могут производить вскрытие могилы святого Танкреда? Я думала, епископ запретил им.
— Похоже, епископ передумал. И канцлер Ридли-Смит тоже.
— Что?
— Это правда, — сказал Адам. — Хотя епископы в целом не славятся своей гибкостью, этот, похоже, кардинально поменял свой взгляд на данный вопрос. Он отменил отозвание разрешения.
— Но почему? С чего ему это делать?
— Есть много, друг Горацио, такого, что тебе и не снилось, — с эффектной улыбкой сказал Адам.
Почему люди вечно цитируют мне эту заезженную старую фразу? Последний раз это был доктор Дарби, а до него сестрица Даффи.
Почему люди всегда цитируют «Гамлета», когда хотят казаться умными?
По мне, так слишком много Шекспира!
— Что вы имеете в виду? — боюсь, я высказалась слишком резко.
— Возможно, его заставили, — ответил Адам.
— Ха! — сказала я. — Никто не отдает приказы епископу.
Я не эксперт в теологии, но даже я это знаю.
— Разве? — поинтересовался Адам, несколько самодовольно, как мне показалось.
— Вы знаете что-то, о чем мне не говорите, — поняла я.
— Возможно, — сказал он, с каждой секундой все больше и больше напоминая Чеширского кота.
Как он меня раздражает!
— Вы знаете, кто командует епископом, и не скажете мне? — спросила я.
— Не могу сказать, — ответил он. — Вот в чем разница.
Мы приближались к болотистой местности, окружавшей церковь. Адам нажал на тормоза, чтобы не задавить дикую утку, переходившую дорогу.
Я выскочила из машины, хлопнув дверью.
Глядя прямо перед собой, я направилась в церковь, оставив Адама Традесканта Сауэрби, магистра искусств, члена Королевского садоводческого общества и прочая и прочая, упиваться сознанием собственной значимости.
— А, Флавия, — произнес викарий, когда я спустилась в крипту и начала пробираться среди камней, — мы тебя ждали.
— Так мило с вашей стороны дать мне знать, — ответила я, изгибая шею, чтобы заглянуть ему за плечо.
Джордж Баттл и его рабочие вбили клинья под ту плиту, на которой лежал труп мистера Колликута.
— На самом деле это крышка саркофага, — приглушенным шепотом объяснил викарий с таким видом, будто он комментатор на «Би-би-си» и ведет репортаж с какой-то особенно торжественной церемонии для «Хоум Сервис».[47]
Компактная лебедка должна была поднять камень, и веревки уже были подсунуты снизу.
— Ты как раз вовремя. Боже мой, подумать только, что через несколько секунд мы посмотрим в лицо… конечно, с учетом твоих склонностей, я знаю, ты бы не хотела пропустить момент, обещающий…
— Поднимаем! — скомандовал Джордж Баттл.
С гулким стоном камень приподнялся на дюйм.
— Говорят, когда открывали кое-какие королевские гробницы, рабочие находили обитателей нетронутыми временем, облаченными в доспехи, в золотой короне и с такими лицами, будто они только что заснули. А потом внезапно, через минуту или около того, оказавшись на воздухе, они рассыпались в прах. Представители королевских семей, разумеется, не рабочие.
— Тянем!
Камень со скрежетом приподнялся еще на дюйм.
— Возможно, тебя заинтересует, Джордж, — произнес викарий, — что каменщику, который вскрывал могилы цареубийц Кромвеля и Айртона,[48] заплатили семнадцать шиллингов за беспокойство.
Джордж Баттл ничего не ответил, только с мрачным видом снова дернул веревку.
— Тянем!
Вот вокруг камня появилась темная трещина.
— О небеса! — проговорил викарий. — Я волнуюсь, как школьник. Давайте я помогу вам.
— Осторожно пальцы, викарий! — крикнул Джордж Баттл. — Вы лишитесь их, если эта штуковина упадет!
Викарий отскочил.
Теперь камень высвободился из своей выемки и медленно покачивался из стороны в сторону, будто двухтонный мраморный маятник.
Я ощутила порыв ветра и вдохнула холодную вонь могилы.
— Теперь поворачивай его, Норман. Хватайся за этот клин, Томми. Осторожно! Осторожно!
Камень сошел со своего места, обнажив черную зияющую дыру. Я подалась вперед, но смогла рассмотреть только несколько кирпичей, окаймляющих ее. Викарий положил мне руку на плечо и улыбнулся. Представлял ли он, что я его дочь Ханна, вернувшаяся из могилы ради этого чудесного, но жутковатого момента?
