Карта императрицы - Басманова Елена

Илья Михайлович стоял, опустив глаза. Разве он мог сказать этому наглому уроду, что о саквояже он думал меньше всего, потому что рядом была обворожительная Брунгильда Николаевна Муромцева, и она подавала ему робкие знаки своего расположения, и в голосе ее звучали волнующие нотки, намекающие на возможность райского наслаждения…

— Вы, господин Крачковский, должны были дать мне более четкие указания. Объяснить, как ценен для вас ваш саквояж и засунутая в него тряпка…

Илья решил перейти в наступление.

— Объяснить? — взвился Крачковский. — Может быть, тебе объяснить и то, что эта тряпка, как ты ее называешь, стоила жизни бедной женщине, и только природная изворотливость моего ума помогла мне сбить с толку ищейку Вирхова?

Имя Вирхова, известнейшего петербургского следователя, на счету которого числилось не одно раскрытое громкое преступление, было известно Илье Михайловичу. Он насторожился.

— Эх, надо было мне не бросать баранью кость, а прихватить с собой, чтобы трахнуть ей тебя по башке!

— Вы… вы… баранья кость…

— Я, я, я, — передразнил его Крачковский. — И ты… ты… ты… — сообщник и укрыватель краденого. Доходит?

Илья Михайлович был на грани обморока.

— Что же делать? — непроизвольно вырвалось у него.

— Убираться отсюда вон, — серые глазки Крачковского злобно блестели. — Забирай коровкинскую рухлядь и отправляйся сию же минуту, пока он не очухался, к нему да верни ему его сокровища, небось он и вознаградит тебя ненужной ему тряпкой… Вечером встретимся в «Семирамиде».

Илья Михайлович взял саквояж и оставил гостиную, на стенах которой вместо привычных картин и гравюр висели плоские застекленные ящики с коллекциями мертвых бабочек и жучков. Его потрясение было столь велико, что двигался он как во сне. Решив, что доктора Коровкина днем дома не застать, он отправился в «Данон», где славно пообедал, не отказав себе в коньячке. Потом отправился в Пассаж, где любезничал с хорошенькими дамами и барышнями. Проклятый саквояж он таскал с собой.

Илья, конечно, собирался ехать к доктору Коровкину, но прежде решил заглянуть в свой особняк, побыть в уединении. Но дома Илью Холомкова ждал еще один удар.

Сидя за письменным столом в кабинете, он хотел выкурить сигару, выдвинул верхний ящик, где хранилась сигарная коробка, а за ней, в тщательно замаскированном тайничке, стопка фотографий… И покрылся холодным потом… В его отсутствие в его столе кто-то рылся! Он проверил тайник: фотографии весьма фривольного содержания, изготовленные по его заказу одним ловким проходимцем, негативы которых хранились здесь, исчезли… С их помощью он будил дремлющее воображение юных дев. И ведь Катенька Багреева, казалось ему, готова была очутиться в его объятиях, в ситуации, сходной с изображенной на посланной ей фотографии. И с Великим Князем он неплохо придумал — отвел подозрения от себя…

Илья обвел глазами убранство кабинета: на высоком столике, где стояли часы с музыкой, заключенные в корпус из красного дерева, отсутствовала еще недавно красовавшаяся там гипсовая женская ножка, забавный дар Крачковского.

Холомков вызвал прислугу выяснить, кто заходил в дом. Экономка, горничная, кухарка, швейцар, дворник клялись, что никого не впускали, никто и не заезжал. Но Илья Михайлович, слушая их, не верил клятвам. Изнуренный страхами он выгнал вон из кабинета прислугу, открыл бутылку рома и выпил залпом большую рюмку.

Илья Михайлович опасался, что выскользнуть из расставленных сетей ему не удастся ни при каком раскладе. С бутылкой и рюмкой в руке он переместился на мягкий, изготовленный по современной английской моде диван, спинка которого завершалась богато оформленной полкой, где он выставлял подарки влюбленных дам: порой весьма дорогие безделушки, и сам не заметил, как глаза его сомкнулись, голова откинулась на мягкие сафьяновые подушки, и он погрузился в тяжелый глубокий сон… Он не слышал, как выпала из разжавшихся пальцев бутылка, как покатилась по дивану и мягко упала на пушистый ковер, заливая светлый узор…

Это все было вчера; сегодня, проснувшись довольно рано, Илья Михайлович понял, что прямая опасность ему не грозит, и решил ехать к доктору Коровкину. Дома или нет господин Коровкин, затягивать визит к нему нельзя — Крачковский с Ильи шкуру спустит. И так удивительно, что еще не ворвался в дом, — вчера-то Илья в «Семирамиду» не прибыл…

Когда его фаэтон остановился у парадного входа дома по Большой Вельможной, где проживал доктор Коровкин, Илья Михайлович почему-то перекрестился и, спустившись на тротуар, медленно двинулся вперед.

Размеренно, стараясь не сбить дыхание, он поднимался по широкой мраморной лестнице. Оказавшись у двери, рядом с которой висела начищенная медная табличка «Коровкин К. К. Частнопрактикующий врач», Илья Михайлович перекрестился еще раз и нажал на кнопку звонка.

После короткого ожидания в уютной светлой прихожей, освещенной бронзовым светильником с матовым розовым колпаком, прислуга провела разоблачившегося Илью Михайловича в не менее уютную гостиную, где навстречу гостю поднялась с кресла-качалки Полина Тихоновна, случайное и беглое знакомство с которой у Ильи состоялось года два назад.

— Добрый день, дражайшая Полина Тихоновна, — расцвел улыбкой Холомков, — Христос Воскресе.

— Воистину Воскресе.

Пожилая дама улыбнулась, но при этом сделала шаг назад.

— Дома ли уважаемый Клим Кириллович? — спросил, излучая скромную учтивость, гость.

— К сожалению, уехал по вызову, — ответствовала Полина Тихоновна, — да вы проходите, садитесь. Быть может, и я смогу вам чем помочь… — Указав гостю на стул, тетушка Полина расположилась на диване. — Чем обязаны, дорогой Илья Михайлович? — спросила она. — Давненько мы с вами не виделись.

— В этом нет моей вины, обстоятельства превыше нас, — галантно ответил Холомков, обводя взглядом розовато-коричневую гостиную, бесхитростные картины на стенах, столики и этажерки, покрытые белоснежными кружевными салфетками. — А перед вами время бессильно.

Последнюю фразу он произнес автоматически, тысячу раз она слетала с его языка, как пущенная стрела в поисках жертвы.

Полина Тихоновна тщательно скрывала от всех свою симпатию к обаятельному молодому человеку: при прежних встречах с Ильей Михайловичем она подметила у него те незабываемые черточки, жесты, интонации, которые четверть века назад она так любила в предмете своего обожания — гусаре Налетове… И незабвенный гусар говорил многозначительные слова, и стихи читал, и записки слал… а потом вдруг женился на богатой полковничьей вдове…

— Милая Полина Тихоновна, — сказал, выразительно подчеркивая каждое слово, гость, — мы ведь вчера виделись с вашим племянником.

— Да, я знаю, — покорно подтвердила хозяйка, — Клим Кириллович мне рассказывал.

— А не рассказывал ли он вам о том, как мы там случайно обменялись нашими саквояжами?

— Нет, ничего не говорил, — опустила глаза Полина Тихоновна.

— А я чуть со смеху не умер, — улыбнулся Холомков, обнажив белоснежные зубы, которые так и хотелось назвать жемчужными, — приезжаю домой, открываю, смотрю, а там стетоскоп да лекарства…

— Действительно, странно, — натянуто ответила хозяйка, — Клим Кириллович мне ничего не сказал.

— Вот я и привез вам, милая Полина Тихоновна, сокровища вашего племянника, извините великодушно за вторжение. В надежде получить свой.

Холомков выжидательно уставился на явно смущенную пожилую даму.

— Клим Кириллович уехал по вызову. Боюсь, будет конфуз, когда он у ложа больного откроет саквояж и не обнаружит там самого необходимого!

— Так, может быть, я еще могу успеть и спасти его репутацию? — Холомков встал и снова обворожительно улыбнулся. — Далеко ли он уехал?

— Да как вам сказать, — протянула Полина Тихоновна, — не так уж и далеко, в дом тайного советника Шебеко… Но может быть, по пути еще куда заглянул, вполне возможно, что еще и не доехал…

— Так я могу успеть и перехватить его! — воскликнул Холомков. — Будет замечательно, если смогу оказаться полезным такому приятному человеку, как ваш племянник… — Он встал. — Позвольте вашу ручку, мадам.