Хосе Мариа Гелбенсу - Не загоняйте убийцу в угол
Карлос закрыл глаза и почувствовал, как отчаяние заполняет все его существо. Если бы у него хватило ума уехать из Сан-Педро в тот день, когда начались дожди! Но он этого не сделал, и теперь ему казалось, что он в плену у затянувшихся дождей, а жизнь его сломана бесповоротно. Карлос чувствовал подбородком шелковистые волосы Кармен, но они вызывали у него только безысходную тоску. Зачем он это сделал? Почему не подумал спокойно, прежде чем расправляться с судьей? Карлос думал о том, что судьи больше нет, но не испытывал ничего, только равнодушие; и ему по-прежнему казалось, что главная жертва – он сам. Пытаясь ответить ударом на удар, он попал в самого себя, удар был крепким, и он нанес его собственной рукой. Решение убить судью отравило все, и теперь жизнь неотвратимо ускользала от него.
Карлос опустил голову и несколько раз потерся лицом о лицо Кармен – она была его защитой и утешением. С ней он чувствовал себя уверенно: в присутствии Кармен терзавшие его призраки отступали, но Карлос чувствовал, что они бродят неподалеку, не желая выпускать свою добычу. По опыту он знал, что депрессия притаилась рядом, подошла к нему вплотную и поджидает, высматривая щелку, через которую можно проскользнуть внутрь. Депрессии случались у него и раньше, потому что жизнь его была нелегкой, но он как-то выпутывался. Карлос всегда четко понимал: тем, что у него было, и тем, каким человеком он стал, он обязан только себе, никому больше; мысль эта не вызывала у него удовлетворения, он просто принимал ее как данность, с известной гордостью. И дело не в том, что ему никто не помогал – иногда помогали, – просто Карлос считал: эту помощь он не получил, а заработал, и затаенная, неотступная гордость всегда жила в нем. Но сейчас депрессия застала его врасплох: столько всего свалилось на него, а поддерживала, предостерегала, как старый маяк в Сан-Педро, о который разбиваются волны, только одна мысль. И мысль эта была – беги. Беги отсюда, или пропадешь.
А дождь все шел и шел, падал с крыши, и Карлос увидел, что за колоннами, обрамляющими портик, уже бежит ручеек. Вздохнув, он откинулся на каменную скамью, и Кармен откинулась вместе с ним. Он обнимал женщину, потому что объятие было его защитой, его крепостью. Карлос притянул ее, и когда Кармен подалась к нему, плащ откинулся, увлекая за собой и юбку. Женщина даже не попыталась одернуть ее и закрыть оголившиеся ноги. Несмотря на дождь, было тепло, и Карлос, выходя из машины, даже подумал, что плащ ему не очень нужен. Сейчас он мягко погладил ноги Кармен, словно убеждаясь, что они настоящие; но, едва коснувшись их, тут же начал ласкать, а Кармен потянулась к нему губами.
Карлос просунул руку между ее ног, и она, забыв о всякой стыдливости, распахнула плащ. Шум дождя их обволакивал, было тепло, и они не чувствовали висевшей в воздухе сырости – разгоряченные, они все теснее и теснее прижимались друг к другу. Вдруг Карлос резким порывистым движением сдернул с Кармен трусики, разорвав их. И тогда он почувствовал, что все в нем напряглось, и почти невыносимое желание, которое он не мог больше сдерживать, охватило его. Он торопливо выпутался из брюк и вскинул Кармен над собой. Почувствовав, что женщина прижимается к нему, Карлос возбудился еще больше. Тела их были переплетены так тесно, а желание так сильно, что член его, оказавшись на воле, сам проскользнул в глубь естества Кармен, забыв про всякий стыд. Карлос схватил ее за округлые половинки, и они быстро задвигались, прилаживаясь к ритму друг друга. Они были вне времени и вне пространства – не существовало ничего, кроме их бешеной скачки. Стараясь оттянуть финал, Карлос слышал шум дождя, но мощный поток, который их увлек, накрыл его с головой, и все в нем взорвалось; а Кармен еще продолжала двигаться, пока и ее не настигла эта волна, и тогда девушка склонилась к Карлосу. Так они и лежали – еще единым существом, но без сил, а тела их медленно заполняла приятная усталость. И даже звуки дождя звучали теперь тише: Карлос открыл глаза и увидел только завесу воды – мир позади колонн, поддерживавших крышу портика, расплывался, и на минуту Карлосу показалось, что он находится вне времени и пространства, под защитой закрывавшего его другого тела, а главное, под защитой теплого, неповторимого естества Кармен, принявшего его в себя. Старая церковь словно раскинула над ними покров и отделила от внешнего мира, приняв в свое лоно. Карлос подумал, что такие мысли, наверное, кощунство. Но, лаская волосы лежавшей на его плече Кармен, он подумал, что на него нисходит полное блаженство.
А потом, когда прошло время, чуть отодвинувшись друг от друга, но, еще не меняя положения, они смотрели друг другу в глаза. А после, оторвавшись друг от друга, собирали разбросанную одежду. Кармен повертела разорванные трусики и, обреченно вздохнув, изящным движением бросила их за плечо, и они упали в грязь за пределами портика. Карлосу по-прежнему хотелось остаться здесь, под портиком, остаться навсегда за чудной туманной завесой, отделявшей их от мира. И Кармен, словно угадав его мысли, остановилась и умиротворенно посмотрела на него. Карлос секунду подумал и вдруг молча положил на скамью одежду, которую держал в руках, и начал стаскивать с себя то, что на нем еще оставалось, – одно за другим, аккуратно складывая, словно священнодействуя. Когда он предстал перед Кармен совершенно обнаженным, она поняла и, последовав его примеру, тоже сложила одежду осторожно, с серьезностью человека, который совершает церковное таинство. И тогда Карлос, взяв ее за руку, пошел туда, где заканчивался портик, и они вдвоем вышли под дождь и ступили на грязную траву. Они стояли друг против друга, и вода стекала по их телам, и было это похоже на ритуальное омовение. Первой засмеялась Кармен, за ней Карлос, – словно, пройдя через обряд очищения, они снова ощутили радость жизни. А потом, взявшись за руки и не переставая смеяться, они прыгали, пели и плясали внутри туманного круга, который очертила вокруг них дождевая завеса, и падавшая с неба вода омывала их счастливые тела, соединившиеся в уголке, который сама природа отделила от внешнего мира; плясали и ничего больше не существовало для них – только магический круг, обведенный около приютившей их церкви.
Когда счастливая усталость охватила их, они сполоснулись под дождем, и Карлос отправился к машине за полотенцем, которое всегда держал в багажнике: дождевик и полотенце – два извечных символа отдыха на севере – всегда были при нем. Они вытерлись и оделись, и Карлосу показалось, что Кармен в восторге и возбуждении от этого приключения.
Путь назад был непростым: проселок, который вел к шоссе, совсем размыло, и машина то и дело буксовала. Когда они выбрались, Карлос снова довез ее до дома Муньос Сантосов.
Он беспокоился, как бы у Кармен не началось воспаление легких, и очень настойчиво просил ее посидеть подольше в горячей ванне, а не просто принять душ. Этим вечером они собирались всей компанией, и Кармен было необходимо привести себя в порядок и переодеться, поэтому они решили не ездить сейчас в Хижину. Карлос обещал заехать за ней через час.
– Я все время отвожу и привожу тебя, совсем, как жених в стародавние времена, когда девушку надо было провожать до дома ее родителей засветло, – засмеялся он.
– Как положено, – ответила она, – только сейчас ты привез меня, когда все пьют кофе. Мне нравятся серьезные люди… – она запнулась, подыскивая слова, и добавила: – которые в какой-то момент могут совсем потерять голову.
И, послав ему на прощание воздушный поцелуй, Кармен пошла к дому.
От следовавшей за ним по пятам депрессии не осталось и следа. Карлос сел в машину, завел ее и повернул к выезду из Каштановой долины.
Хуанита взяла ведро, в котором она держала все необходимое для уборки, и собралась было выйти из ванной. На пороге она оглянулась, чтобы бросить последний взгляд, и заметила, что флакон с одеколоном дона Карлоса так и стоит на полочке. Девушка поставила ведро и подошла к шкафчику. Она открыла его и пошарила глазами, стараясь понять, где стоял одеколон до того, как выпал прямо ей на руки. Когда Хуанита нашла его место, что-то промелькнуло в ее сознании, какая-то смутная мысль. Она застыла, держа флакон в руке и глядя на зияющую пустоту внутри шкафчика. И тут память ее содрогнулась. Сначала Хуанита ощутила только это, еще не понимая в чем дело, но тут в голове ее вспыхнул яркий свет – и она поняла, а заодно поняла и смысл того смутного ощущения, которое не оставляло ее со дня смерти судьи. И тогда глаза девушки расширились, а сердце забилось, готовое выскочить из груди – за флаконом не было ничего, там зияла пустота, но Хуаните вдруг померещилась опасная бритва. Ее там не было, ни сейчас, ни секундой раньше, но только сейчас она не увидела ее и поняла, что, не осознавая, знала это и раньше, и мысленно Хуанита перенеслась в дом судьи Медины в день, когда его убили.
