Линда Фэйрстайн - Заживо погребенные
Майк положил бумаги на стол и начал читать. Я присоединилась к нему. Страницы были разделены по городам. Я пробежалась по ним глазами, высматривая иногородних людей и надеясь наткнуться на знакомую фамилию, однако не нашла ни одной. Балтимор, Бостон, Филадельфия, Ричмонд – большинство из них жило там, где когда-то проживал По. Остальные обитали в Нью-Йорке.
Я расстроилась – все фамилии, кроме Зельдина, оказались для меня незнакомыми.
Майк открыл последнюю страницу, озаглавленную буквами «ПНГ». Мы оба замерли, уставившись на внезапно открывшееся нам имя.
– Пожалуйста, объясните, что это такое, – попросил Майк. – Кто эти люди?
– ПНГ? Персона нон грата, мистер Чэпмен. Не все в нашей группе знают историю организации, как знаю я, детектив. Возможно, есть люди, которые захотят повторно вступить в сообщество, когда не станет таких старожилов, как я. Этот список нужен для того, чтобы определенные люди не смогли больше попасть к нам.
Майк взял стул и сел.
– С этого я и хотел бы начать, если вы не возражаете. Почему Ной Торми в этом списке? – задал он свой вопрос.
Глава 29
– Мы познакомились с Ноем лет двадцать пять назад, – принялся вспоминать Зельдин. – А может быть, и больше. Весьма умный молодой человек, считал себя ученым, хотя я бы не расщедрился на подобное определение. Он тогда только окончил Нью-Йоркский университет и преподавал на кафедре английского языка. Он пришел ко мне одолжить несколько книг для своей диссертации – тираж давно разошелся.
– Он пришел к вам сюда, в Ботанический сад?
– Разумеется, нет. Тогда я был простым библиотекарем. Но меня хорошо знали в литературных кругах из-за моего собрания произведений По – у меня были его работы, включая биографию и критику. Он пришел ко мне домой, туда, где вы были вчера.
Недурная квартирка для «простого библиотекаря», подумалось мне. Он словно почувствовал мои мысли и пустился в объяснения:
– Квартира принадлежала моей матери, мисс Купер. Я унаследовал квартиру после ее смерти. Большую часть своей жизни она собирала редкие книги, включая По. Благодаря состоянию ее семьи – а это все швейная нить, простая хлопковая швейная нить, которую производил мой прадед, – я смог отдаться своим двум страстям – садоводству и литературе.
– Выходит, вы подружились с Ноем? – спросил Майк.
– Он был интересным парнем. Я бы не сказал, что мы были близки, но он звонил, когда ему что-то было нужно. И если эта книга у меня была, я был рад одолжить ему.
– А вы беседовали с ним? Говорили о чем-то, кроме науки?
– Только о девятнадцатом веке, детектив. Ни о женщинах, ни о современных событиях, ни о личной жизни, если вы это имеете в виду.
– А про сообщество «Ворон»?
– Кажется, говорили. Да, я уверен. В конце концов Торми стал упрашивать меня, чтобы я позволил ему вступить в сообщество. Я уверен в этом.
– А вы уже туда входили? – спросил Майк.
– Да, я вступил довольно рано – группа как раз расширялась, а мои познания в отношении По были хорошо засвидетельствованы. Мне было, думаю, лет двадцать пять, когда меня приняли.
– Тайное рукопожатие? Или вы хлопали локтями по-птичьи? Или поклялись, что никогда не будете смотреть передачу «Мальтийский сокол» и читать детективы Рекса Стаута?
Зельдина шутка Майка совсем не позабавила. Он продолжал:
– Я представил на рассмотрение некоторые свои письменные работы. Так я продемонстрировал участникам, что основательно знаком с его творчеством. И моя коллекция первых изданий, уверен, сделала меня привлекательным кандидатом.
– Что же случилось с Ноем Торми? Почему ему достались черные шары?
– Несомненно, он знал работы По, как и большинство из нас. Но тогда Торми напечатал статью в одном из литературных обозрений. Она была великолепно проработана и хорошо написана, – рассказывал Зельдин.
Я сразу же подумала об Эмили Апшоу, которая писала некоторые работы Торми.
– Проблема заключалась в том, – повысил голос Зельдин, – что в статье говорилось о мелких давних обвинениях, и сопровождалось все это впечатляющей документацией.
– Вы говорите о личных качествах, про которые нам сегодня рассказывали? – спросила я. – Разве они могли иметь значение для ученых?
– Вовсе нет, мисс Купер. Там говорилось о плагиате По.
– О чем? – удивился Майк. – А что он украл? Зельдин вздохнул. Потом подозвал смотрителя угодий.
Синклер Фелпс вошел в офис из соседней комнаты.
– Слушаю вас.
– У этой стены, третий ящик снизу. Достань, пожалуйста, папку с фамилией Торми.
Фелпс подал ему папку и вышел.
– Это просто молодой человек, который хотел утвердиться в научном мире, – назидательно произнес Зельдин.
Открыв папку, он извлек номер журнала и подал его Майку, добавив:
– Молодой По, о котором Ной писал, просто пытался нащупать свой путь. В этой работе есть несколько примеров.
Мы принялись за чтение и одолели несколько страниц. Здесь были строки, позаимствованные, в немного измененном виде, у малоизвестных поэтов – никогда раньше они мне не попадались. Приводились строфы из стихотворения По:
Я в день венчанья увидал,
Как вспыхнула ты жарко.[39]
А ниже – поэма Джона Лофланда, опубликованная годом раньше:
Вас увидал я в брачный день,
Когда пожар красот блеснул…
Только вчера я слушала, как Торми читал лекцию о литературных биографиях. Теперь, в работе, которую дал мне Зельдин, он цитировал Кольриджа и его классическое определение поэзии, «которая противополагается научным работам, имея своей непосредственной целью наслаждение, а не истину».
Рядом с цитатой Кольриджа он поместил слова По о том, что «стихотворение, по моему мнению, противополагается научным работам, ибо ставит себе непосредственной целью наслаждение, а не истину».
Наименее приятным для Зельдина и его сторонников были следующие строки. Они относились к знаменитому «Ворону». Сначала была приведена цитата из Элизабет Баррет Браунинг.[40] Вряд ли она могла быть названа малоизвестной поэтессой, если По заимствовал ее строки: «С шелестящим движением, неясным в воздухе, пурпурная штора…»
А затем знаменитая строка По: «И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет».[41]
Я протянула эссе обратно Зельдину.
– Мистер Торми в пух и прах раскритиковал По, как вы оба только что могли убедиться, большинство моих коллег не смогли отнестись к этому спокойно. Чтобы продемонстрировать свою способность к исследованию, он показал, как Эдгар даже в примечаниях к собственным работам использовал вторичные источники, порой просто списывал прямо из энциклопедий – слово в слово, как школьник.
– А при жизни По сталкивался с подобными обвинениями? – спросила я.
– Обвиняли ли его за несоблюдение норм литературной этики? – перефразировал мой вопрос Зельдин и тут же ответил: – Это стало еще одной причиной его отчаяния. Когда критики обвинили По в плагиате, ему был закрыт вход в ряд важнейших литературных заведений Нью-Йорка.
– Неудивительно, что герои в его рассказах так часто прибегают к мести, – сказала я. – Несчастный По, наверное, сам частенько об этом мечтал.
– Вы правы. Конечно, в отместку он отыгрывался на других авторах, мисс Купер. Он все воспринимал как личную обиду. Вы когда-нибудь читали литературную критику По?
– Нет, не читала.
– Он опубликовал довольно много критических работ. И своих современников преследовал беспощадно.
– Каких именно? – спросила я.
– Он глубоко презирал Лонгфелло. Ненавидел его за то, что тот женился на богатой наследнице, что позволяло ему печатать свою посредственную поэзию. Потом – Уильям Кален Брайант и Вашингтон Ирвинг. Я могу продолжать очень долго.
Я подумала о Галерее славы. Если бы она при нем уже существовала, По мог бы использовать бюсты вместо мишеней в тире и расстреливать своих соперников.
– А что до этого сообществу «Ворон»? – спросил Майк. – Если и раньше вы слышали подобную критику.
– Наши участники приходят восхвалять Цезаря, а не хоронить его, если вам угодно. Мы собираемся, чтобы отдать дань гениальности, самобытности По, которая с лихвой перевешивает несколько неосмотрительных поступков в молодости. Мы в высшей степени единодушны и очень восхищаемся мастером. И мы совершенно не хотели, чтобы Торми вновь ворошил эту тему. Не знаю, мог ли кто-нибудь за это убить молодого профессора…
Зельдин не закончил свою мысль:
– Я не должен был так говорить в вашем присутствии, ведь вы примете мои слова всерьез. Им просто не хотелось видеть Торми в своем кругу. Он знал поэзию, но не любил поэта так безоговорочно, как его любим мы.
– Остановимся на том, мог ли кто-то затаить на него обиду, – сказал Майк. – Вы еще те ребята. Вы слышали что-нибудь о Торми в последнее время?
– Нет, совсем ничего.
