Октем Эминов - Дело возбуждено... (сборник)
Никогда не думал, что придется вести свои записи в таком не приспособленном для этого занятия месте. То ли было в гостинице «Каспий» — мягкое кресло, просторный стол, шум прибоя и морская ширь перед глазами! Нет, больница, как бы ни была она комфортабельна, для этого не приспособлена.
Соседи по койкам заснули, я лежа корплю. Вместе с вещами врачу передали мою тетрадку, а он принес ее мне. С чего начать, вернее, продолжать? Голова болит, мысли разбегаются…
На охоту рано утром мы отправились втроем. Пилот отказался — «лучше книжку почитаю». Ну читай, а мы пошли… Председатель поссовета шел впереди, а мы со своими ружьями за ним, то и дело отставая. Путь шел наверх, туда, где виден снег. Сначала идти было легко, но с каждым шагом ружье делалось тяжелее. Захотелось крикнуть горцу: «Не хочу джейранины — может быть, постреляем здесь зайцев?» — но я постеснялся капитана Рамазанова. Я и так стал, по-моему, ему обузой. Он — горец, привык ходить по горам, а теперь плетется со мной рядом. Я видел, как ловко он ставит ногу на камень, находя устойчивый, как хорошо он выбирает дорогу среди скал. Смотрел и завидовал. Если бы сейчас мы были не в горах, а в степи, то первым шел бы я. Впрочем, нет — я не мог бы оставить товарищей позади, шел бы вместе с ними. И что это со мной случилось? Бывал же я в горах и раньше! В Чули, в Кугитанге мы поднимались еще выше, чем здесь, да и погода тогда была похуже, просто жуткая. Впрочем, понятно: если бы мы шли не за джейраном, а, как тогда, гнались бы за бандитом, я давно был бы на самом верху.
Получилось так, что мы обманули старика, с которым договорились утром еще раз встретиться. Мы в поссовет не опоздали, мы не вернулись туда вообще. Кроме председателя: он получил пустяковые ранения и потребовал, чтобы его оставили в ауле. Нас с Рамазановым на вертолете переправили сюда. Какое счастье, что мы не соблазнили охотой летчика! Неизвестно, что было бы с нами всеми…
Хорошо помню стук башмаков по камням. Кто это бежал? Когда? До того, как все случилось, или потом, чтобы оказать нам помощь? Ничего не могу вспомнить…
Итак, местный горец первым дошел до уступа на горе, где, предполагалось, нас ждет джейран. Мы тоже дружно атаковали гору и, почти не отдыхая, взлетели наверх. Кому первому пришла в голову идея отметить успех ружейным залпом? Неужели мне? Горы нам этого не простили. С ближайшего склона сорвалась солидная глыба. Я видел ее. Видел, как она сшибла с уступа еще несколько приличных камней. Они сталкивались между собой, и, по-моему, искры летели из них. Я смотрел на товарищей. Они смотрели вверх. Я успел еще раз взглянуть туда. Дальше что было… не знаю. Помню, что меня удивило, — камни падают на нас будто с точным прицелом.
Врачи быстро вернули нас в строй. Мы оба могли передвигаться по палате и по коридору, хотя перед глазами иногда вращались круги. Ушибов или переломов не оказалось ни у меня, ни у Рамазанова, и все же эти врачи молодцы. Рамазанов, конечно, очень боялся за меня и все повторял: «После такого дождя остаться в живых — это большая удача, братишка туркмен». Чтобы поднять мое настроение, он рассказывал довольно комично о наших первых часах в больнице:
— Очнулся и сразу же понял, что мы в больнице. Лежу затаившись, а глаза чуть-чуть приоткрываю, осматриваюсь… Потихоньку пробую шевелить руками и ногами — на месте, но очень тяжелые, а икры так и зудят, будто пчелами искусанные… Понял, что конечности мои не в гипсе, стал выбираться из-под одеяла. Мне интересно было, где ты. Вижу: рядом, на соседней койке. Я тебя за плечо тряхнул, а ты проснулся и вскочил на кровати, решил, наверное, что это в армии утренняя побудка. Потом простонал: «Вах!» — и упал на спину…
Но в иные минуты капитан совсем другим тоном делился со мной:
— Не знаю, прав ли я, но сейчас поведение нашего провожатого вызывает большие подозрения. Не заманил ли он нас в западню?
И я сначала стал склоняться к этой же мысли, даже еще до того, как ее высказал Рамазанов. Или так бывает всегда — когда в беде один уцелел, то его начинают подозревать в коварстве… Но я не высказал своих сомнений капитану. Согласиться с ним — значит непроверенный факт поставить на обе ноги. Рановато. И я промычал что-то неопределенное, вроде:
— Но как он мог знать, что глыба не трахнет его по голове, стоял же рядом.
Я вспомнил один фильм и задал вопрос капитану:
— Мы стреляли из ружей?
— Стреляли.
— Сразу из трех?
— Залпом.
— Если так, то мы сами себе на голову сбросили лавину. Годы не только людей старят, но и горы. Скалы трескаются. Ветер их обдувает, делает неустойчивыми, дробит на отдельные глыбы. Малейшего толчка достаточно, чтобы какой-нибудь камень потерял опору…
— Что еще?
— Горы, по-моему, живой организм в природе. Они тоже растут. Происходит их перемещение. Очень резкие смещения мы называем землетрясениями, а мелких не замечаем и не чувствуем…
— Ты геолог, братишка туркмен?
— С чего ты взял?
— Тогда не мучайся, не учи горца.
Мне показалось, что Рамазанов слегка разозлился на меня, я решил не продолжать свои научные изыскания в области горообразования, чтобы не рассориться с капитаном.
— Сдаюсь!.. И скажу правду: у меня тоже кой-какие сомнения закрались. Но не только не по поводу нашего горца, а больше в связи с Мегеремом. Доказательств никаких нет, но, когда я падал и терял сознание, почудилось, что слышу топот не то ног, не то копыт, даже ржанье донеслось, и, по-моему, мелькнул силуэт человека. Возможно, это были галлюцинации.
— Если бы Мегерем приехал, то председатель поссовета это знал бы и не стал от нас скрывать. Ну а если он скрывался в горах — что у него, шапка-невидимка есть, что ли? Как он мог узнать, что мы собрались на охоту? Кто ему доложил, что мы именно в ту сторону идем? А знал бы, не смог бы обогнать…
На третий день жизни в больнице мы стали изнывать от нетерпения. Своими разговорами о «срочных делах» мы порядком надоели врачам. На пятый день с нас сняли повязки, а после осмотра выписали с условием, что мы должны через день приходить показывать заживающие ушибы. Мы расписались под резолюцией «Выписаны по настоянию больных».
Что делать дальше? Возвращаться в аул или поближе познакомиться с образом жизни Мегерема? Решили, что начнем с последнего. Я заглянул в блокнот, где был записан адрес Мегерема. Поразительное совпадение! Оказалось, тот живет по соседству с Сулейманом Додоевым, у которого мы были. Рамазанов предложил еще раз заглянуть к нему. Не обидится ли старик?
— У нас нет другого выхода.
Старик действительно не обиделся. Он сам открыл нам, встретил радушно:
— А, это вы опять!.. Чувствовал, что вернетесь. Это не вы шарф забыли в прошлый раз? Простите, но у нас дома укоренилась такая шутка. Есть у нас хороший знакомый, который после каждой вечеринки наутро приходит снова, чтобы попробовать еще раз наших угощений, и мы его каждый раз спрашиваем: «Не ты забыл вчера свой шарф?» Но извините за болтовню. Что вы сейчас хотите от меня?
Когда мы подходили к его дому, я оценил обстановку: окна дома Сулейман-аги выходят во двор Мегерема. На поставленный ребром вопрос я ответил тоже в лоб:
— Сулейман-ага, нам надо знать, ваш сосед был дома с двадцать первого по двадцать третье февраля или не был? Если…
Хозяин поднял предостерегающе руку, мол, довольно.
— Какой день у нас был двадцать первого?
— Суббота.
— Так, так… Суббота, воскресенье, понедельник… Нет, в эти дни его дома не было. Собака бегала по двору. Привязал он ее позавчера утром. Значит, приехал ночью или на рассвете.
Позавчера — это двадцать третьего… Выяснилось, кроме того, что машины в те дни тоже не было во дворе. Это мне не понравилось, потому что, если бы он поехал в Цумада, то машина ему не понадобилась бы. Проехать туда можно только на лошади или на ишаке. Ничего не поделаешь, надо возвращаться в горы.
ЦУМАДА
В Цумада мы опять встретились со стариками, записали их показания. Попутно я выяснял, не видел ли кто в эти дни Мегерема. Нет, не видели. Со стариками поделились сомнениями о причинах обвала, они недоверчиво пожимали плечами: странно, странно. Тогда я предложил им провести эксперимент — повторить все снова. Взяли в попутчики одного из старцев, он, конечно, сам вызвался пойти, и так резво шел!.. Поднялись на то же место. Дали залп… Я голову втянул в плечи. Тишина! Не только камень не сорвался, ни одна песчинка не скатилась. Надо было уже спускаться вниз, но тот старик пошел по гребню в другую сторону, мы за ним, и вот он показывает на едва заметную тропку — я бы в жизни ее не увидел, хоть год бы здесь ходил. Тропа спускалась с соседнего склона. Поднялись по нему еще выше, до небольшой площадки. Старик поковырял палкой какую-то кучку, говорит:
— Здесь был человек. Привязывал свою лошадь. Навоз остался.
