Антон Леонтьев - Вечер в городе соблазнов
– Ну, знаете ли, это самый идиотский план, который мне приходилось слышать! – воскликнула я негодующе. Мне так и хотелось заявить, что Лидия Васильевна старше меня почти на двадцать лет и, даже несмотря на свои постоянные пластические операции и инъекции ботокса, она ну никак не выглядит тридцатилетней супермоделью. И лицо, и фигура... Нет, нет, мы с ней никак не походили друг на друга – миниатюрная крашеная блондинка Лидия Васильевна и я, высокая и грациозная, с копной рыжих волос красавица!
Но и на это у пронырливого Пташука имелся ответ:
– Но ведь никто и не заметит, что произошла, так сказать, замена объекта! То есть уважаемой Лидии Васильевны на вас, достопочтенная Арина!
– Вы надеетесь, что пограничники, как британские, так и русские, будут страдать куриной слепотой вкупе с сифилитическим размягчением мозга, многократно усиленным алкогольной интоксикацией? – спросила я злобно. – Как бы не так! Даже самому идиотистому изо всех идиотов тотчас бросится в глаза, что я – вовсе не госпожа Максюта! И тогда нас всех повяжут прямо у трапа лайнера!
Пташук снова усмехнулся и заметил:
– Ничего подобного не случится. Ведь Лидия Васильевна сделает себе пластическую операцию! И ее лицо будет закрыто бинтами и пластырем. И большой шляпой с солнцезащитными очками.
– Но я пока не собираюсь делать пластическую операцию, – начала Лидия Васильевна, – круговая подтяжка и золотые нити запланированы у меня на сентябрь...
– Мама! – воскликнула в сердцах Таечка. – Ты сделаешь свою подтяжку, как того и хочешь, в сентябре! А под видом тебя в Москву полетит Арина с забинтованным лицом, походя на человека-невидимку! Одно дело простой турист, от которого пограничники могут потребовать снять очки, чтобы внимательно рассмотреть его физиономию, и совсем другое, когда границу пересекает ужасно богатая дама на частном лайнере – никто к тебе присматриваться не будет, да и лицо у тебя, то есть у Арины, будет якобы только что после операции, то есть в бинтах.
– Но, Таечка, если я останусь здесь, то как же я смогу одновременно находиться в лайнере? – все еще ничего не понимала Лидия Васильевна, и у меня немедленно возникло страстное желание все же сделаться убийцей.
Полчаса спустя, после того как бывшей супруге олигарха наконец-то втолковали, что к чему, и отправили ее звонить и заказывать на завтра лайнер в Москву, я небрежно заметила:
– План лихой, но приемлемый. Однако если мы попадемся...
– Не попадемся! – уверенно ответила Таечка. – А теперь, дорогая «мама», примемся за твою внешность!
* * *Следующим утром вереница автомобилей покинула поместье Лидии Васильевны и направилась в аэропорт Хитроу. Пташук изображал дворецкого, Таечка – секретаршу, мне же досталась самая завидная роль – эксцентричной миллионерши, к тому же с перебинтованным лицом. Никто и никогда не мог бы сказать, взглянув на меня, кто именно находится перед ним. Чтобы мой высокий рост не привлек ненужного внимания и не вызвал расспросов, меня усадили – уже в третий раз за последние дни! – в кресло-каталку и прикрыли ноги соболями.
«Неужели я уже такая развалина, что настало время для инвалидного кресла?» – думала я, смотря на мир сквозь черные очки. Ужасно чесался кончик носа и правая щека, но мне надо было играть свою роль – роль Лидии Васильевны Максюты.
Розовый костюм от Жан-Поля Годо, жемчуга вокруг забинтованной шеи, огромная черно-белая шляпа и перчатки довершали мой маскарадный костюм. «Боинг-727» дожидался нас – вылет был назначен на полдень.
Ко мне отнеслись с преувеличенным почтением и любезностью, о формальностях на границе не пришлось даже заботиться – на мой паспорт, вернее, на паспорт Лидии Васильевны с постоянным видом на жительство в Великобритании никто даже и не посмотрел. Хотя, кажется, взглянул все же кто-то ради приличия, но тем все и ограничилось. И я в очередной раз прочувствовала преимущества, кои дает богатство.
Мне даже не пришлось вставать из кресла-каталки – его при помощи особого подъемного устройства доставили прямо в салон самолета. Там, отослав прочь всех стюардесс, я наконец-то сняла дурацкую шляпу и размотала лицо. «Боинг» тем временем получил разрешение на взлет и стартовал. Мы взяли курс на Москву.
В российской столице проблем было еще меньше, чем в британской, – мы приземлись в аэропорту Внуково, а там никто не требовал документов и не докучал ненужными расспросами или осмотром багажа. Да, быть женой олигарха, хотя бы и бывшей, или даже его вдовой, очень хорошо! Все же если бы Витя сделал мне предложение, я, наверное, согласилась бы.
В нашем распоряжении имелся особнячок Лидии Васильевны на Рублевке – он достался ей в числе прочего имущества после развода. По дороге я наконец-то окончательно освободилась от бинтов и содрала с носа лейкопластырь.
Домик на Рублевке был небольшим, всего двенадцать комнат (какой, однако, пустяк!), но уютным. Я тотчас погрузилась в ванну и потребовала подать мне кусок черного хлеба с горчицей и зеленым луком – о нем я мечтала уже целую неделю! Впившись зубами в этот странный бутерброд, я почувствовала, что из глаз брызнули слезы, а в горле ужасно запершило. Пришлось выплюнуть странное кушанье. И тут же я поняла, чего мне хочется более всего теперь, – маминых пирожков с капустой и рубленым яйцом. Ах, ведь я так давно их не ела! Да, уже много лет, по причине своей строгой диеты. Но все дело в том, что даже позвонить родителям я все еще не могла...
Но, собственно, почему? Я вылезла из ванны, накинула халат и взяла трубку телефона, стоявшего на стеклянном столике. Быстро набрала знакомый номер и принялась ждать. Один гудок, второй, третий...
– Я вас слушаю! – донесся до меня уставший голос мамы.
Слезы брызнули у меня из глаз, и я прошептала:
– Мамочка, это я, Арина! Со мной все в порядке, я сейчас в Москве. Но только об этом никто не должен знать! Я ни в чем не виновата, поверь мне! Все, о чем ты слышала, большое недоразумение, и я... вернее, мы пытаемся его сейчас разъяснить. Мамочка, я так тебя люблю! Передай привет папе и...
Я хотела спросить, как дела у младших сестриц и моих племянников и племянниц, но телефонная связь отчего-то прервалась. Я попыталась снова набрать номер, однако в трубке не было слышно вообще ни единого гудка. Я вышла из ванной, уверенная в том, что в апартаментах найдется еще несколько аппаратов, при помощи которых я смогу поговорить с родителями. И увидела наглеца Пташука, державшего трубку одного из параллельных телефонов.
– Что вы здесь делаете? – крикнула я. – Ну-ка вон из моей комнаты!
Пташук воскликнул:
– Мы же договорились, что никаких звонков родителям! И вы дали мне честное слово, Арина!
– И что с того? – с вызовом спросила я, возмущенная до предела: частный детектив имеет кошмарную привычку вваливаться ко мне в номер без предупреждения. – Я не разговаривала с родителями уже почти две недели, и единственное, что они обо мне слышали, так это сообщения о том, что их дочь якобы убила трех человек и находится в бегах!
– Я не имею ничего против вашего общения с родителями, но не забывайте – через них могут выйти на нас, – талдычил свое Пташук. – Я слышал ваш разговор не с самого начала. Что вы им сказали? Сообщили, где сейчас находитесь?
Я соврала:
– Ничего не успела маме сказать, потому что вы вмешались и наш разговор прервался. А теперь позвольте мне поговорить с родителями. Я имею на это право!
– Так как операцией руковожу я, то я не даю вам разрешения на разговор с родителями, – уперся Пташук.
Я ринулась к телефону и схватила трубку, Пташук потянул ее на себя, и у нас завязалась борьба. Левой ногой я лягала частного детектива по толстым ляжкам, подвывала и даже плюнула ему в лицо.
– Сатрап, гестаповец, гаденыш! – сыпались из моего рта бранные слова. – Моховая Борода!
Последнее наименование было таким неожиданным – мне пришел на ум персонаж некогда любимой сказки, – что Пташук выпустил телефонный аппарат из рук, я же, потеряв равновесие, грохнулась на паркетный пол, причем сильно ушибла копчик и болезненно вскрикнула. Пташук бросился ко мне и забормотал:
– Арина, я не хотел... С вами все в порядке? Давайте помогу вам встать...
Ишь, рыцарь выискался! Я насупленно спросила:
– Своим родителям вы небось звоните каждый день, а мне моим нельзя? Что за законы шариата и домострой?
Пташук побледнел и опустил взгляд.
– Мне некому звонить, Арина. Мои родители давно умерли, я воспитывался в детском доме...
Чувствуя, что хватила лишку, я примирительным тоном сказала:
– Извините, Денис, не знала... Значит, у вас вообще нет родственников?
Пташук кивнул:
– Никого! Поэтому и звонить мне тоже некому. Но я вас понимаю. Мне часто хотелось поговорить с отцом или мамой, однако это было невозможно... Приношу свои извинения. Позвоните родителям, только не говорите, где вы и что мы намереваемся делать. И ни при каких обстоятельствах не упоминайте Староникольский союз!
