Анна Михалева - Одна минута славы
— Алена! Алена, ну где ты, помоги! — истерически взвизгнула мать, — вынужденная отлепиться от стены Алена побрела в спальню, желая лишь одного: чтобы утренний кошмар закончился, чтобы родители уехали и у нее началась настоящая жизнь. Она полагала: вот захлопнется за предками дверь — и конец детству, начнется нечто совершенно новое, шумное, праздничное, интересное, прежде запретное. Долой фразы типа: «Чтоб была дома в одиннадцать!» Или: «Не забирайся с ногами на стул, когда сидишь за обеденным столом». Все эти до идиотизма правильные фразы она слышала сотни раз, с самого рождения. Теперь же в доме должна была наступить долгожданная тишина, и она сможет лопать картошку из «Макдоналдса», сидя в гостиной прямо на полу, сможет читать лежа, сможет приглашать кого угодно домой и — господи боже! — оставлять на ночь!
— Алена! — снова крикнула мать. — Где же ты копаешься?!
— Ну чего?! — Дочь распахнула дверь и, пунцовая от злости, уставилась на мать.
Та шарила в ящике трюмо, продолжая выговаривать, словно напоследок. Алене захотелось заткнуть уши.
— Где же ты таскаешься? Мать с отцом уезжают, а тебе помочь трудно?! Никак не могу найти эту дурацкую брошь, чтоб ей провалиться! В чем же я буду на первом приеме в посольстве?! Не вздумай прогуливать лекции, потом обязательно завалишь экзамен. Не ходи в Измайловский парк, там много бандитов, не лови машину на улице, лучше пользуйся метро. И ради всего святого, звони тете Тае. И обещай звонить мне каждый второй вечер, а то я с ума сойду! Куда же могла задеваться брошь, ведь все драгоценности всегда лежали вот в этом ларце! — Схватив ларец слоновой кости, она повернулась к дочери и встряхнула его. Но, увидев Алену, осеклась, потом бросила ларец на кровать. Губы ее задрожали, и, вероятно, она побледнела, но бледность скрывал макияж.
— Доченька моя! — тихо прошептала мать и опустилась на кровать, прямо на ларец.
Ее большие глаза с длинными и слишком уж щедро накрашенными ресницами наполнились слезами.
— Сейчас потечет, — Алена села рядом и подала матери платок. Ей стало грустно.
И сейчас, спустя годы, ей снова грустно. Она думала, что детство ее кончится, когда захлопнется за родителями дверь, но ошиблась. Прошло много времени, прежде чем Алена наконец поняла: она больше не ребенок. Да, она вступила во взрослую, самостоятельную жизнь и теперь имеет право требовать от нее всех удовольствий. Но, с другой стороны, взрослая жизнь имеет обыкновение поворачиваться к человеку неприглядной стороной, и с этим ничего не поделаешь. Взрослая жизнь не прощает ошибок ни с Буниным, роман с которым она до сих пор не может закончить, ни тем более с этим убийцей, за которым она принялась гоняться, чтобы развеять скуку. Не простит и ошибки с Вадимом, который ей очень нравится — ведь она изводит его от сознания собственной неуверенности. Теперь взрослая жизнь Алене не нравилась, но таковы уж ее законы: нравится — не нравится, а рассчитывай на себя. И как она раньше этого не учла?
Телефонный звонок вывел ее из задумчивости. Она нехотя подошла к аппарату.
— Качаются ветки печальные… — захрипел знакомый голос.
«Что б ты провалился!» — мысленно воскликнула Алена.
— Ты смотришь глазами отчаяния. Ты никогда ме-е-е-ня не поймешь… — Это звонил не Ивар Скрипка. Пел Ивар, но вряд ли певцу пришло бы в голову включать собственную запись, он любил хрипеть сам.
— Я сейчас положу трубку, и, кто бы вы ни были, вам придется наслаждаться этим шедевром самому! — заорала Алена.
— А я думал, тебе нравится, — разочарованно проговорил Игорь. — Мне казалось…
— Слушай, Игорь, — процедила она, — мне плевать, что тебе казалось. Не смей мне больше звонить!
Алена швырнула трубку на рычаг.
«Пойду английским займусь. По-настоящему, по-взрослому!» Заняться английским «по-взрослому» она решила несколько странным образом, а именно: достала из-за шкафа большой лист ватмана, оставшийся еще со времен сдачи диплома в университете, разложила его на полу, вытащила из ящика письменного стола ножницы, разноцветные маркеры и принялась резать бумагу на прямоугольники. Через час от столь увлекательного занятия ее оторвали. На сей раз звонил Бунин.
— В последний раз мне показалось, что ты на меня надулась, — выложил он без предисловий.
— Тебе не показалось, — заметила Алена.
— Тогда объясни.
— Что объяснять?
— Хм… — Он задумался на мгновение. Когда она уже решила положить трубку, весело проговорил: — Ну что с тобой происходит? В смысле — вообще? Почему, например, ты кидаешься на людей с саблей?
— Ты болен?!
— Болен? Я вполне здоров.
— Тогда я ничего не понимаю. Откуда такие дикие фантазии?
— Два дня назад кто кинулся на шофера Ивара Скрипки с саблей наголо? Что тебе сделал этот миляга?
— Так это была сабля?! — Алена улыбнулась. — Теперь я понимаю, чего он так перепугался и даже не пытался меня остановить. А ты откуда знаешь?
— Откуда! В свете об этом только и говорят! Мне уже четыре человека поведали, что есть в «Обереге» совершенно сумасшедшая журналистка, которая чуть что — хватает и начинает саблей размахивать. Я сопоставил известные мне факты и пришел к выводу, что это ты.
— Преклоняюсь перед твоей сообразительностью, — рассмеялась Алена. На Бунина нельзя было сердиться долго, он этого не позволял.
— Кстати, тобой интересовались редакторы программы «Сделай шаг», знаешь такую на шестом канале? Достань, говорят, телефончик, хотим снять с ней передачу «Сделай шаг с саблей».
— Безумно смешно! Ты хоть знаешь, почему я на него замахнулась?
— Поговаривают, что он тебе парочку изысканных комплиментов отпустил. Спьяну.
— Пусть поговаривают…
— А что произошло на самом деле?
— Сопоставь еще раз факты и поймешь, — отрезала Алена, не желая объяснять.
— Ладно, — сказал Бунин. — А могу я тебя залицезреть?
— Костя! Отвяжись ты от меня! — взмолилась Алена.
— Ну… — Похоже, он слегка смутился, причем впервые в жизни. — Все-таки это не телефонный разговор.
— Да знаю я, чем заканчиваются твои приватные беседы. Я устала. Честно. Я не могу больше.
— Что-то я совсем тебя не понимаю, — проговорил Костя.
— А ты поднапрягись.
— И что же, если я приду, ты и на меня с саблей кинешься?
— Все может быть.
— Посмотрим. Предупреждаю, со мной такие номера не проходят. Это я девушек оставляю. Константина Бунина еще ни одна девица не бросила! — заявил он.
На что Алена, как представительница центристских кругов феминистского движения, не смогла не ответить:
— Индюк надутый.
Она швырнула трубку на рычаг, не давая ему шанса опротестовать это утверждение. Потом сообразила, что Бунин вряд ли от нее отстанет. Поэтому выдернула телефонный шнур из розетки.
На душе стало гораздо веселее. «Как мало человеку для счастья нужно!» — пропела Алена. Подойдя к стойке с музыкальным центром, она принялась перебирать коробки с дисками.
— Как давно я уже ничего не слушала, — пробормотала она. — А пыли сколько!
Ковырялась минут десять — не могла решить, что же поставить. Наконец вытащила с самого низа диск с песнями Элвиса Пресли. Комнату наполнил дух шестидесятых.
— I can’t help falling in love with you… — тоненьким голоском промурлыкала Алена, раскачиваясь в такт музыке. Затем проговорила, уже по-русски: — Кстати, и профессор советовал подпевать старым западным хитам. Очень помогает в освоении английской грамматики.
Чтобы освоение грамматики проходило еще более продуктивно, она вернулась к своему занятию. Теперь выписывала неправильные глаголы на кусочках ватмана и развешивала по всем стенам, стараясь двигаться под музыку.
— Love me tender, love me sweet… — И вдруг замерла. — Tender?!
Откровение, снизошедшее на нее в это мгновение, сразило ее наповал, в прямом смысле этого слова — Алена села на пол и, ошеломленная, уставилась в произвольно выбранную точку на противоположной стене. «Лав, лав…» Воспоминания Ингиной соседки наложились на собственные смутные ощущения — казалось, она слышала эту песенку в ночь убийства Ляльки, слышала сквозь сон и сквозь толстую стену. Это значит, что Элвис Пресли как-то связан с убийством девушек! Алена улыбнулась — надо же такое завернуть! Разумеется, Элвис Пресли, сам давно покойный, не мог лично приложить руку к преступному деянию, но ведь песню-то спел, а непосредственный убийца в обоих случаях ее поставил. Зачем, интересно? Может быть, она его на подвиги вдохновляет?
Узнать бы, нравится ли Генке эта песенка до такой степени, чтобы он убил под нее трех красивых женщин? И нравится ли она Игорю, например, или Ларисе… Впрочем, Ларисе вряд ли — у нее на книжной полке две книги стоят: одна про группу «The Doors»[7], другая про Джима Моррисона, что в принципе одно и то же. Если уж Лариса и убивала бы, то под другую песню, под «Hello I Love You»[8], например. Значит, у Ларисы имеется приличное алиби. Хотя все-таки стоит выяснить, как она к творчеству Элвиса Пресли относится. Да и не только она, вообще все подозреваемые.
