Ирина Градова - Источник вечной жизни
– Тогда, возможно, вы сможете объяснить, каким образом к ней попала вся эта «роскошь»?
– Понятия не имею.
– Но вы же, надеюсь, осознаете, что Ольга не могла просто пойти в аптеку и это купить?
– Конечно.
– И как же, по-вашему, Жихарева все это достала?
– Если не ошибаюсь, это – ваша работа выяснять такие вещи, а моя – лечить людей. Если мы станем смешивать свою деятельность, ничего хорошего из этого не выйдет.
Карпухин решил, что хирург над ним издевается, но, взглянув в лицо Кану, не заметил никаких признаков этого. Хотя, возможно, дело все в той же пресловутой наружности: с этими узкоглазыми никогда не знаешь, что и думать! С другой стороны, вдруг Агния права: если бы он смог преодолеть внутреннюю неприязнь к подозреваемому, как к представителю другой расы, вероятно, дело сдвинулось бы с мертвой точки? Как же найти подход к этому человеку?
– Вы ведь не были первым врачом Жихаревой, верно? – неожиданно спросил он.
– Верно, – кивнул Кан, выглядя слегка удивленным. – Но не понимаю, какое это имеет...
– А как насчет Маргариты Вакуленко? – перебил майор. – И у нее вы стали, если можно так выразиться, вторым?
– Первым был Павел Дмитриев, – ответил Кан – как показалось Карпухину, весьма неохотно.
– А потом вы забрали у него пациенток?
– Забрал?
На лице Кана появилась гримаса, значение которой можно было толковать как угодно.
– Ну, короче, они перешли к вам, так?
– Так.
– Почему?
Допрашиваемый явно затруднялся с ответом, и майор решил ему помочь:
– Говорят, Дмитриев не любил тяжелых случаев?
– У нас все случаи такие, – сквозь зубы процедил Кан.
Майору показалось странным то, как ведет себя хирург по отношению к своему коллеге. Ему представлялось, что Кан должен обрадоваться возможности полить покойника грязью, чтобы отмыться самому, но он почему-то этого не делал. Нет, все-таки, видимо, не понять ему национальных особенностей корейских хирургов! И он решил действовать напрямик.
– Послушайте, Кай, – сказал он, впервые обращаясь к задержанному по имени. – Может, у вас создалось впечатление, что мне доставляет удовольствие держать вас взаперти и вести с вами продолжительные, но неплодотворные беседы? Это не так. Вы знаете, что у вас есть очень хорошие друзья? Я подчеркиваю – очень хорошие. Знаете, почему? Несмотря на то, что все указывает на вас как на наиболее вероятного подозреваемого в деле об убийстве, они все равно отказываются верить в вашу виновность. Больше всего на свете мне хочется найти настоящего убийцу, но вы упорно отказываетесь сотрудничать со следствием. Я задам вам прямой вопрос и прошу дать столь же прямой ответ: какова причина вашей драки с Дмитриевым накануне его гибели? И, пожалуйста, не говорите мне о «личной неприязни» – я уже слышал эту отговорку. Мне известно, что у вас обоих были отношения с одной и той же женщиной, что с самого начала вы соперничали друг с другом за звание лучшего хирурга, но это – также не причина для драки. Я допускаю, что каждый человек, даже самый образованный и интеллигентный, может выйти из себя, но для этого у него должен иметься хотя бы мало-мальски серьезный повод. И таким поводом я считаю то, что Дмитриев «стукнул» на вас в Комиссию по этике!
– Ч-что?
Неожиданностью стал для майора не столько сам вопрос Кана, сколько выражение его лица, изменившееся впервые за все время допроса.
– Вы хотите сказать, что для вас это новость? – спросил Карпухин, судорожно размышляя над тем, где же он ошибся. – Вы разве не знали, что это Павел науськал на вас мужа Маргариты Вакуленко, когда тот пришел в больницу разбираться по поводу того, что вы якобы требуете с нее денег за продолжение лечения?
Кан ничего не отвечал, и молчание затягивалось. Наконец, он произнес:
– Я ударил Павла, потому что кое-что узнал о нем... Нечто, что вывело меня из себя, но это не имело отношения к комиссии. Черт, да я и предположить не мог, что он и здесь наследил, иначе убил бы гада!
Сказав это, он быстро понял, что зря позволил неосторожным словам сорваться с губ, но было уже поздно. Правда, майора гораздо больше интересовало другое:
– Вы сказали, что узнали что-то о Дмитриеве, что вас разозлило. Что это было?
– Павел... Понимаете, обезболивающие препараты нужно принимать строго по назначению. Пациенты это понимают, но иногда...
– Иногда боли оказываются сильнее, чем можно выдержать? – подсказал майор.
Кан кивнул.
– Это нормально – постепенно боль проходит, если принимать лекарства, как положено, или, в крайнем случае, заменять на другие, если эти не помогают. Но у некоторых больных развивается синдром зависимости от препаратов, и зависимость эта как химическая, так и чисто психологическая: они уже не представляют себе, что можно прожить без них или на небольших дозах.
– Значит, Ольга Жихарева обращалась к вам с просьбой увеличить дозу?
– Да. Она не закончила терапию, и я связался с ней по телефону, чтобы спросить, что происходит. Ольга ответила что-то невнятное. Наверное, нужно было заставить ее объяснить по-человечески, но я, честно говоря...
Он снова замолчал, и Карпухин рискнул предположить:
– Вы разозлились, да? Разозлились на нее, потому что вложили столько усилий в то, чтобы облегчить ей существование, а она вдруг решила, что обойдется без вас?
Кан уронил голову на руки, и майор, наконец, начавший кое-что понимать, вздохнул с облегчением. Он также с удивлением почувствовал, что больше не испытывает к допрашиваемому неприязни.
– Жихарева отказалась объясняться? – спросил он снова, не желая выпускать инициативу из своих рук.
– Практически так, но трубку бросил я, – вздохнул хирург.
– Она не перезвонила?
– Перезвонила...
– Но вы не ответили?
– Я позволил эмоциям взять верх над здравым смыслом. Это непростительно, и я не имел права так поступать.
– Вы поступили как обычный человек, и в этом вас трудно винить, – заметил майор. Откинувшись на спинку стула, он, наконец, позволил себе ослабить на шее потрепанный галстук и вытянуть ноги: теперь в поддержании обстановки напряженности не было никакого смысла.
– Ведь Ольга потом еще несколько раз пыталась с вами связаться, так? – спросил он.
– Так. Она пришла в больницу, потому что я не брал трубку. Через три месяца!
– Она решила возобновить лечение?
– В том-то и дело, что нет: она потребовала рецепт на обезболивающие! Врач в поликлинике по месту жительства отказалась его выписать, и Ольга пришла ко мне. Я пытался ей объяснить, что нельзя принимать эти препараты, как анальгин или нурофен, но она отказывалась слушать. Я видел, что ее состояние ухудшилось, и предложил сдать анализы и пройти обследование, но Ольга отказалась. Она лепетала что-то насчет «альтернативного» лечения, но толком ничего не объяснила.
– И вы не дали рецепта?
– Разумеется, нет – это было бы преступлением!
– И вы считаете, что Жихарева в самом деле испытывала боли?
– Несомненно, потому-то я и попытался ее уговорить. Но это все равно вряд ли помогло бы – время было упущено, а в ее положении каждая неделя имела значение!
– Вы кому-нибудь рассказали о той встрече?
Кан мотнул головой.
– Честно признаюсь, я решил, что Ольга передумает. Помочь я ей уже вряд ли бы смог, но, если бы она возобновила лечение, болевой синдром удалось бы снять.
– Но она умерла вскоре после этого, – подытожил Карпухин. – И, как мне кажется, я понимаю, что стало причиной вашей с Дмитриевым драки: он сделал то, что отказались сделать вы, да? Он выписал рецепт?
– Нет, он поступил гораздо хуже: он продал Жихаревой препараты!
– Интересно... А где он их достал?
– Понятия не имею.
– А... Как вы, простите, узнали об этом?
– Одна из сестер рассказала. Она удивилась, что Жихарева пришла к Павлу, и пришла спросить, разве Ольга больше не является моей пациенткой. Я сказал, что является, и выразил удивление по поводу того, что она пришла к Дмитриеву, а не ко мне.
– Это вас задело?
– Разумеется, ведь Павел в свое время отказался от нее, практически слил за борт!
– И эта самая медсестра видела, что Дмитриев давал вашей пациентке препараты?
– Ну, похоже, она просто не вовремя зашла в ординаторскую и случайно прочитала название на одной из упаковок. Я просто сложил два и два.
– И вы предъявили претензии Павлу на том самом вечере в честь годовщины открытия Центра?
– Вот именно, но он все отрицал, сказал, что я пытаюсь его «подсидеть»...
– И вы его ударили?
– Не сдержался.
– Хорошо, что же все-таки случилось потом?
– После того, как нас растащили? Да ничего особенного. Девица, которую я, по глупости, привел на вечеринку, напилась как сапожник. Если бы не одна из ординаторов, Лиля, мне вряд ли удалось бы ее до дому дотащить – ее тошнило всю дорогу, приходилось останавливаться...
– Значит, Лиля Перова не проводила с вами ночь?
