Наталья Андреева - Раб лампы
— Тебе будет неприятно.
— Алик! Хватит уже! Рассказывай о своих подвигах!
— Да какие там подвиги… — Он вздохнул. — Это было еще до тебя. То есть мы с тобой уже были знакомы, но у тебя кто-то был. Я заходил к вам с Кларой. Мне нравилась ты, но я делал вид, что ухаживаю за Кларой.
— Она сказала: ничего серьезного.
— Вот именно. Потом… — Он еще раз вздохнул и промямлил: — Ты стала женщиной.
— Это тебе Клара сказала?
— Да. Что ты со своим однокурсником… Ну… Если тебе неприятно…
— Да я от тебя никогда и не скрывала! Да, было. Я думала, что люблю его.
— А Клара… В общем, она начала ревновать.
— Кого к кому? — удивилась Маргарита.
— Да не к кому! К чему. Мол, ты ее обскакала. Если честно, мне не понять женскую логику. Одна подружка теряет девственность, а другая отчего-то чувствует себя обделенной. Бред, но… Она расстроилась.
— И не нашла ничего лучше… Дере!
— Я говорил: тебе будет неприятно. Да, мы с ней переспали. Самое смешное, что у нее до меня никого не было, и у меня до нее — никого! Это было так ужасно, что лучше и не вспоминать.
— Тем не менее вы это сделали.
— Да, знаешь ли. Оба расстроились и разозлились. Я на себя, она на себя и заодно на меня. Ну а что я, по-твоему, должен был сделать? Хорошенькая девушка приглашает к себе домой и сама говорит: давай. Ну, давай. А потом начинает тебя ненавидеть. Не я же напросился! Я просто не отказал. Отказал бы — она все равно начала бы меня ненавидеть. И что, по-твоему, хуже?
— По-моему, все плохо. Клара у Карла украла кораллы…
— Что?
— Да так. Теперь я понимаю!
— Зато потом она освоилась! — зло сказал Дере. -Я слышал от своих сокурсников о ее подвигах. Она не пропускала ни одной дискотеки в нашем институте. По рукам пошла. И только через год появился Гатин.
— Постой… Она же сделала аборт! Я прекрасно это помню. Ну да… Это было летом. А… у вас когда?
— В конце мая, — нехотя сказал Дере. — Как раз началась сессия.
— Ну да. А ее мутило. Я помню, как Клара стонала: не могу больше. Ее беспрерывно рвало. Я ходила с ней в поликлинику. Это было в конце июня. А потом ей сделали мини-аборт. Она сказала: ребенок от… Я не помню его имени. Какой-то студент. Алик! Неужели Клара сделала аборт от тебя?!
— Я ничего не знал! Клянусь! Она мне ничего не сказала!
— Точно?
— Дуся, я же порядочный человек, — обиделся Дере.
— Неужто ты бы на ней женился?
— Наверное, да. Если бы она потребовала…
— Теперь понятно. Ох, как же она тебя ненавидела! Знал бы ты, как она страдала! Сказала мне: не вздумай никогда этого делать. Это адская боль, не верь врачам, когда говорят, что под местным наркозом не больно. Еще как больно! Правда, она быстро оклемалась. Через три дня уже уехала на юг с компанией студентов. Сказала, что хочет забыться. И вы оба молчали столько лет?!!
— Думаешь, мы с ней об этом говорили? Наоборот, старались не общаться. Дуся, это и было-то всего один раз! По глупости! Клянусь! Я виноват ровно столько же, сколько она!
— И вдруг я выхожу за тебя замуж, — развивала мысль Маргарита. — Представляю, что она почувствовала! Она еще была свидетельницей на нашей свадьбе! Теперь я все понимаю! Постоянно видеть и слышать человека, из-за которого столько страдала, — это такая боль! Разумеется, она хотела отомстить!
— И подсунула тебе Сеси, — усмехнулся Дере.
— Скажи, ты сильно ревновал? И вообще: что ты чувствовал?
— Давай не будем о моих чувствах!
— А простил ты меня из-за денег? Имущество делить не хочешь?
— Нет. Деньги здесь ни при чем.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что любишь меня?
— Я тебе постоянно это говорю.
— Что-то не припомню. Толстая — да. Дура -тоже бывает. А про любовь не помню. Странный ты человек, Алик. Застегнутый на все пуговицы. Чего ты боишься?
— Я боюсь тебя потерять. Не думай, что мне некуда идти. Но это не то. Я хочу…
— Я поняла: в Вечность. Остаться мужем великой Маргариты Мун. Дере! Да ты тщеславен!
— А ты нет? — Он разозлился.
— Я об этом не думаю.
— Врешь! Все думают!
— Давай спать.
— Уснешь тут!
— Как хочешь. А я буду спать.
Она и в самом деле быстро уснула. Как ни странно, от примирения с мужем стало легче. Состоялось возвращение в серую, скучную, но зато спокойную жизнь. Без особых потрясений, если не считать маньяка. Но Давид его вычислит. Хорошо, что, кроме Дере, у нее есть и Давид!
Завтракали молча. Пока Дере не хлопнул себя по лбу, воскликнув:
— Дуся! Мы же с тобой сегодня приглашены!
— Куда? — удивилась она.
— Как ты могла забыть? У Дэвы день рождения! Будут все, — с придыханием сказал Дере. — У меня приглашение на две персоны в модный ресторан. Будет шикарный банкет, куча журналистов и даже телевидение. Нам обязательно надо там быть.
Она расстроилась. Дэва, в миру Елена, была женой миллионера с Рублевки, давно уже мечтающей самореализоваться. Занялась она этим лет семь назад — то есть заставила богатого мужа отстегнуть энную сумму денег на создание громкого пиара начинающей певице. Таланта у Дэвы было мало, голосок слабый — зато много денег, связей и ног. Длина их изумляла даже видавших виды модельеров, но с подиумом девушка завязала, как только вышла замуж. Маргарита невольно сравнивала ее с циркулем: маленькая головка, нереально короткое туловище и две тонкие, худые ноги, оканчивающиеся острыми каблуками-шпильками. Привычка, оставшаяся со времен модельной юности: ходить на шпильках, невзирая на то, что многие мужчины и так дышат в пупок.
Теперь Дэва мечтала о сольной карьере на эстраде. Суперзвездой певица пока не стала, но ходила в крепких середнячках, регулярно появлялась в светской хронике и выдавала два раза в год по песне, не поднимающейся выше десятой строчки в хит-парадах, но с завидным постоянством входящей в горячую тридцатку. Маргарита предполагала, что они с Дэвой ровесницы, хотя та упорно держалась версии «едва за тридцать». Но проговаривалась. В студенческие годы они отплясывали под одни и те же хиты и влюблялись в одних и те же киноактеров. Да и моделью ее уже никто не помнил. На подиум ведь пришли девушки, которым не было и двадцати.
Их познакомила Клара, которая везде была своей и носила титул «светской львицы». Тогда у Маргариты были перебои с деньгами, и подруга устроила ей заказ у мужа Дэвы, владельца сети популярных в народе дешевых магазинов. Получилось удачно, и между Маргаритой и Дэвой завязалась светская дружба. Это означало, что на вопрос о том, кто из художников ей нравится, Дэва называла скульптора Мун, а та в свою очередь во всех интервью говорила о том, что охотно покупает диски супермодели Дэвы. Чтобы твое имя регулярно мелькало и звучало в СМИ, надо было всего-навсего завести с десяток таких друзей, как Дэва. И слава тебе обеспечена. Маргариту такая дружба напрягала, потому что была насквозь фальшивой, но балом правил Дере. Ему нужны были связи, и он из кожи лез вон, чтобы добыть приглашения.
Теперь же ситуация изменилась. Скандал вокруг персоны Маргариты Мун сделал ее суперзвездой. Первое ее появление в свете после покушения стало бы сенсацией. А тут еще убийство свидетельницы! Светской львицы Клары Гатиной! Настоящая кровь! На терпкий запах ее потянулись все, и Дэва сама принялась уговаривать Дере. Тот надувался спесью и говорил о том, что жена неважно себя чувствует, и ее правая рука до сих пор на перевязи. Но знал, что уступит. Они договорились за спиной у той, кому предстояло стать гвоздем программы. Маргарита была уверена: муж что-то выклянчил. Просто так он не делал ничего — как, впрочем, и все, чьи лица мелькают на голубом экране. Дере не мелькал, но единолично распоряжался той, которая была теперь всем так интересна. И его акции взлетели в цене. Альберт Валерианович важничал и строил планы.
— Я не поеду, — сказала Маргарита.
— Дуся, надо.
— Я больна!
— А по-моему, выглядишь замечательно.
— Скажи прямо: что ты выпросил?
— Выпросил? Мне предложили!
— Что?
— Об этом пока рано. Сначала мы должны съездить на банкет. Поговорить с нужными людьми.
— Я не поеду.
Дере тонко улыбнулся. Она поняла, что придется уступить. Деваться некуда. И она это знала. Ведь и месяца не прошло! Неужели Алику ее не жалко?
— Посидишь часик — и поедешь домой, — заверил Дере. — Давид тебя отвезет.
Муж и на это был готов. На вечер уступить ее Давиду. Значит, ставка большая. Неужели крупный заказ? А как он выкрутится с предыдущим? Ее скульптура должна стоять в одном из скверов города, а еще не стоит!
Но это разрешилось тут же. Она была в мастерской, когда Дере вошел и ткнул пальцем в каменного Сеси.
— Я это забираю!
— Куда? — Она вздрогнула.
— Продаю. Подпиши вот здесь. — И он подсунул ей бумаги.
— Но скульптура не готова!
