Мария Очаковская - Книга предсказанных судеб
Брат Микеле тотчас достал из повозки хлеб и бутыль с вином:
– В самом деле, недурно было бы накормить его…
Вдруг до нашего слуха донесся скрип телеги. На нашу удачу, на дороге показался зеленщик, поспешавший на кухню с корзинами, полными салата и петрушки. И я сочла разумным препоручить незнакомого мальчугана заботам зеленщика:
«Скажи мэтру Мартену, – наказала ему я, – чтоб он принял его и хорошенько накормил. Пусть он будет ласков, внимателен с маленьким странником и не отпускает его, покуда мы не воротимся».
На прощанье погладив мальчика по голове, я села в повозку, монах последовал за мной, и мы возобновили наш путь.
– Боже мой! Как же все это таинственно! Отчего теперь с нами не случается ничего подобного! – воскликнула юная Элинор.
– Да, признаться, явление того отрока нам также показалось весьма таинственным, – улыбнулась графиня. – По дороге к старой мельнице мы с фра Микеле, несмотря на все наши старания, так и не смогли дать этому разумного объяснения, кроме того, что уже предложила няня Татуш.
Но вот впереди показалась запруда и послышался шум воды. У одного из раскидистых дубов, что росли вокруг, мы увидели лошадь и пони, стригущих траву. Однако, вопреки обыкновению, к звукам работающих мельничных колес примешивались чьи-то громкие голоса и крики.
Я тотчас поняла, что случилось неладное, и, как только повозка подъехала ближе, поспешила сойти с нее.
«Господь геенной тебя покарает!!! Будь ты проклят!!!» – Мой слух уловил отчетливый голос… О! Я его мгновенно узнала. То был голос Татуш, моей верной доброй няни, но каким страшным он мне показался! Она кричала, как грешник в аду.
«Беги, малыш, спасайся!» – вновь прозвучал ее крик и оборвался.
Не разобрав, что к чему, лишь только заслышав этот истошный вопль, залилась слезами моя маленькая дочурка. А у меня от ужаса волосы на голове зашевелились. И я не медля бросилась туда, откуда доносились крики. Не раздумывая, за мной побежал и фра Микеле, он оказался много проворнее и опередил меня на несколько шагов. Из повозки выскочил кучер. От запруды нас отделяла небольшая роща. Могучие, в несколько обхватов, стволы дубов мешали видеть то, что происходит там, у водоема. Но воображение мое рисовало поистине чудовищные картины: лихие люди схватили юного графа и хотят его убить.
И тотчас сквозь шум воды я различила его плач. О! Сколько было в нем страдания!
«Пощадите! Нет! Нет!» – молил он.
Но чей-то чужой, исполненный дикой звериной злобы голос заглушил его мольбы:
«Ха! Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя в живых! Отправляйся в ад к своему отцу! Хватит стоять у меня на пути! Щенок!!!»
На бегу я даже не сразу поняла, кто произнес эти страшные слова. – Пожилая дама ненадолго прервалась, на лице ее было страдание, будто она вновь переживала все, что тогда происходило. – Ах, как это сложно описать! Как непросто рассказать вам о том, что случилось, ибо все произошло в считаные мгновения. Да, эти слова прокричал кузен Анри. Именно его, добежав до запруды, я увидела стоящим по пояс в бурлящей воде. А в руках у него, будто тряпичная кукла, болтался мой маленький Роллан. Схватив сына за шею, он опустил его голову под воду и с силой удерживал. Ребенок захлебывался и сопротивлялся из последних сил, а они были не равны. В тот же миг перед моими глазами мелькнула черная тень, то была сутана фра Микеле, который бросился на Анри. От неожиданности тот покачнулся и выпустил из рук свою жертву. А я, вбежав в воду, подхватила сына и вытащила его на берег. Глядя на его маленькое худенькое тело, недвижимо лежащее на земле, я мысленно возносила молитвы Господу. И Он услышал меня, ибо спустя короткое время Роллан шевельнулся, стал кашлять, а потом открыл глаза и заплакал.
Меж тем брату Микеле и кучеру, подоспевшему ему на помощь, удалось наконец схватить кузена Анри и выволочь его на берег. На то потребовалось немало сил, разумеется, не только потому, что тот был очень крепок и ловок, но еще потому, что воды в этой части запруды проистекали весьма бурно, устремляясь вниз на объемное мельничное колесо с ковшами. Шумно дыша и отдуваясь, монах и возница попытались связать кушаком злодея, а тот извивался и осыпал их проклятьями. Я же, не выпуская из своих объятий сына, огляделась вокруг и стала звать няню, которой, казалось, и след простыл…
«Татуш! Няня! Откликнись! – кричала я все громче и громче, но мой голос и шум потока сливались в один неясный гул. – Ах, боже мой! Где же она?!»
Слыша мои отчаянные крики, фра Микеле и кучер, оба также не на шутку взволнованные, на мгновение ослабили хватку. И тотчас злодей не преминул этим воспользоваться, разорвав путы, он вырвался из их рук и побежал к лошади, стоящей неподалеку на привязи.
Мужчины бросились было в погоню, но я остановила их.
«Где моя дочь? Он может ее схватить! Где няня Татуш! Отыщите ее!» – прижимая к себе сына, в исступлении молила я.
Они нашли Татуш довольно быстро внизу, в воде, у самой мельницы. Тяжелые вращающиеся ковши отбросили ее на камни. Журчащие струи стекали по ее седым волосам и лицу, на котором застыли боль и смертная тоска.
31. Деревня Момыри
Ярославская обл. Наши дни
Тоска, смертная тоска навалилась на Глеба Сергеевича Белякова после того, как он жену схоронил. Прямо хоть сам в гроб ложись.
Поначалу горе свое он пробовал водкой заливать, но водка не помогала. Все, куда взгляд ни бросишь, о жене напоминало, и сердце на части рвалось. Но жить дальше как-то надо, и решил он махнуть в деревню, на свою, как говорится, малую родину. Тем более что давно там не бывал, и материн дом проведать стоило. В деревне всегда работа найдется, а если руки заняты, тосковать некогда.
«Недельки на две, не больше…» – думал Беляков, когда собирался. Но вышло по-другому. Как приехал, сразу ремонт затеял: то крыша, то пол, то забор, то сарай – хозяйство затянуло.
– Если уж делать, так по уму, чтоб крепко, надежно, удобно было, – рассуждал привыкший к порядку Сергеич.
Потом в августе грибы пошли, да еще какие – белые, отборные, хоть косой коси. Нажарил и впрок насушил. А еще на местной речушке Сергеич рыбачить наладился. И какая тут, на хрен, Москва – кому она нужна, – если в заводи подлещик прям без наживки клюет. Только забросил снасть и давай таскай. Словно рыба по рыбаку соскучилась.
Это в прежние годы жизнь в деревне кипела, теперь же Момыри совсем обезлюдели – одни старики да старухи. Молодежь, знамо дело, поразъехалась, а та, что не поразъехалась, перепилась. Совхоз, дававший какую-никакую работу, в середине 90-х разорился. Изо всех домов жилых не больше десятка осталось. И то без слез не взглянешь, избушки на курьих ножках, на ветру качаются. Так что, закончив с ремонтом своего родового гнезда, рукастый и охочий до работы Сергеич принялся помогать соседским старухам, так сказать, взял над контингентом шефство. По большому счету, «помогать людям» было его профессией – Беляков служил в МЧС и только в прошлом году вышел в отставку. Раньше срока, из-за старой травмы. В Спитаке на разборе завалов его по глупости придавило балкой. Молодой был, дурной, все хотелось самому да поскорей… Но вообще-то Глеб Сергеевич свою работу любил. Нравилось ему по стране ездить и людям помогать. Понятно, что тяжело на людское горе смотреть, смерть, кровь, все такое… но, увидев однажды глаза человека, которого только что спас, никогда этого уже не забудешь. Дорогого стоит…
«Ну а чем момыревцы-то хуже!» – рассудил Беляков.
Вот и пошло дело: кому дров наколоть, кому дымоход почистить или из райцентра продуктов привезти. Деревенские старухи в Белякове души не чаяли: «Глебушка… милок… благодетель… мы с тобой как при коммунизме жить стали».
Тем временем у Сергеича новые мысли в голове завелись: стал момыревский клуб в порядок приводить. Столько лет заколоченный стоит! А изба хорошая, крепкая – чем не гостевой дом! Очень кстати придется, когда друзья на рыбалку, на охоту приедут. Вон уж сколько раз звонили, расспрашивали.
– У себя-то больше троих мне не разместить – тесновато будет. Хотя кто знает, сколько гостей пожалует?.. Только бы дорога вконец не раскисла, – беспокоился Сергеич.
Как назло, в последние дни октября погода в Момырях (да чего там в Момырях, по всей области) испортилась. Холод, ветер шквалистый и дождь.
– Э-э-эх, опять душевые установки заработали. К утру дорогу точно развезет, – вдохнул Беляков, глядя, как поливает за окном, – по такой-то сырости какая у нас с тобой охота будет?
В ответ ему донеслось шумное сопение – лежащая на подстилке у двери собака подняла на хозяина сонные слезящиеся глаза и привычно заработала коротким хвостом.
Беляков встал, прошелся по кухне, взял из корзины березовое полешко, подбросил в печку, подошел к собаке и погладил ее курчавый бок – мягкая золотистая шерсть уже кое-где повылезла. Старость – она ведь и животину не красит. Глядя на Белякова, спаниелиха попыталась привстать, но тот ее остановил:
