Елена Арсеньева - Клад вечных странников
И все-таки сейчас ему нельзя было идти безоружным. Слишком опасный оборот приняло вчера дело…
Старуха, его хозяйка, тоненько посапывала за занавеской. Псих бесшумно прошел мимо.
Пусть спит. Совершенно безобидная бабка, ничего, кроме хорошего, он от нее не видел. Хотя чья-то доброта – еще не показатель, чтобы сохранить этому человеку жизнь в критической ситуации, Псих знал по опыту. А также знал, что такого показателя вообще не существует. Наступает иногда некий момент, когда все человеческие чувства отлетают прочь, уступив место одной простой истине: этим двоим больше нет места на одной земле. Пусть на одно лишь мгновение – но нет! И тогда в живых остается тот, у кого быстрее согнется палец на спусковом крючке.
Он вышел на крыльцо и какое-то мгновение стоял, не понимая, что вдруг сделалось с миром. На смену сухому, отнимающему дыхание дыму, который до печенок пропитал тело, явилась вдруг влажная стынь, от которой Психа пробрала невольная дрожь. А он-то думал, что гроза привиделась ему в тот краткий миг, когда все-таки удалось забыться и вздремнуть. Забыться и вздремнуть… гляди-ка, опять почти по классику. Правда, тот, помнится, желал все-таки уснуть. Но, что характерно, не тем холодным сном могилы…
Золотые слова!
Псих уже начал спускаться с крыльца, как молния взрезала небо, и весь двор оказался перед ним как на ладони. Он еле успел отпрянуть в тень двери.
Э, нет. Надо быть осторожнее, чтобы не попасться на глаза кому попало, а особенно – этому его загадочному соседу, который взял обыкновение возникать, словно из-под земли, именно там, где его никто не ждет и где ему вообще не место. В самом деле странный парень. Кто бы он ни был, уж точно не тот, за кого себя выдает. Да и этот народный герой, местный пожарник, тоже не лыком шит. Вчера Псих раз или два ловил на себе его испытующий взор – украдкой, мгновенный, – но было, было! Ну что ж, в их же интересах крепко спать сейчас, не попадаясь на узкой дорожке Психу.
Он дождался, пока сверкнет очередная молния, и в последовавшее за тем мгновение кромешной тьмы проскочил через двор. В общем-то, никакого риска, даже если наткнется на кого-нибудь. Вышел на дежурство, только и всего. Что, сейчас еще не его очередь? Ах ты, беда какая, время спутал. Часы остановились в полночь!
Улицы были пусты, жилые и заброшенные избы сливались в один темный призрачный ряд. Тоска смертная жизнь в такой деревушке, однако за эти дни событий произошло – иному на целую жизнь хватит, даже поднадоедать стало. Скорей бы уж это кончилось. Если повезет, кончится и в самом деле скоро.
Впереди, сквозь сетку непрерывного дождя, слабо мигнуло что-то. Неужели где-то свет? И вроде бы в том самом доме, куда он направляет свои стопы. Не спит старик. Говорят, что стариков частенько мучает бессонница. Про его квартирную хозяйку этого не скажешь. Но, если Псих не ошибается в своих предположениях и старик на самом деле тот, кем он его считает, значит, добрейшая бабуля-хозяйка по сравнению с ним просто девчонка!
Надо же, а! Выходит, не только на Кавказе бывают долгожители? Или это ему святая обязанность придает сил, не дает умереть? Или некому передать свой пост? Как в той песенке про атлантов, которые небо держат на каменных руках: «Поставлены когда-то, а смена не пришла…» Что это рассказывала бедная дурочка Оксанка со слов своей бабки: дед того раненого, который так удачно разоткровенничался перед смертью, был призван охранять некий староверский клад. Система у них такая была, у бегунов: сидишь на месте, пока к тебе не приходит странник – и тогда ты становишься странником и исполняешь какую-то задачу, а он остается как бы за тебя. Видать, старикашку как поставили на этот пост, так он и стоит, никто к нему не является. Может, он и рад бы помереть, да земные дела не дают. Ну что ж, не исключено, сегодня исполнится его желание. Только предварительно он должен кое-что шепнуть Психу по секрету, по великому секрету, и тогда… «Пост сдал!» – «Пост принял!»
Он осторожно поднялся по скользким ступеням, потянул на себя разбухшую дверь. Она неохотно подалась. Все правильно, такие святые отшельники, как этот дед Никишка, по долгу службы живут с незапертыми дверями. «Мир входящему!» Ну что же, сейчас мы проверим, какой это мир…
В сенях мерзко воняло сыростью, почему-то свежей землей. Черт, как будто на краю могилы стоишь! Поганая все-таки штука – старость.
– Кто тут? – Голос из-за второй двери.
– Это я.
Старик встал на пороге – черный, словно обугленный в слабом свете, дрожавшем за его спиной.
– Ты?.. Пришел, значит.
Да он вроде и не удивился позднему – или раннему, это уж как посмотреть! – гостю.
– А ты что, меня ждал?
– Знал, что не утерпишь, прибежишь долю свою искать.
Долю?! Да он что, смеется?
– Ты, наверное, шутишь, Никифор Иваныч. Какую еще долю?! Чур без доли, как мы пацанами говорили, если что-то найдем!
– Ну, тогда быть тебе вовсе бездольным, парень. Доля – это ведь не часть. Это судьба.
Псих скрипнул зубами. Он что, играть с ним в слова вздумал, этот старый домовой?
– Мне известно, что где-то здесь, в скиту, хранятся несметные сокровища, – невнятно выговорил он. – Не знаю, правда или нет, будто это те самые дары, которые Ольга привезла когда-то из Византии вместе с крестом, которым ее обратил в православие сам император Константин. Вы, староверы, считаете, что эти реликвии должны принадлежать только последователям истинной веры, а не поганым никонианам, поэтому и укрыли их надежно, еще когда началось гонение на последователей Аввакума. Так?
Дед Никифор молчал, однако Психу показалось, будто он вздрогнул. Или это пламя свечи дрогнуло от порыва сквознячка?
Однако голос его, когда он заговорил, звучал подчеркнуто равнодушно:
– Морок это и бред. Кощуны, наваждение диаволово. Откуда только взял ты эту чушь?
– Сорока на хвосте принесла, – с издевкой сказал Псих. – Имя той сороки – Федька, внучок твой.
– Федька?.. – Наступило молчание, словно старик силился вспомнить, кто это такой. И вдруг пробормотал – словно бы с изумлением: – А ведь ты врешь. Помер Федька, уж сколько годов тому. В войну помер. Я это доподлинно знаю, как если бы сам при той кончине предстоял.
– Ух ты! – Псих даже отпрянул с нарочитым изумлением. – Ответ правильный! Ну, верно говорят, что ты стопроцентный колдун. Экстрасенс, не побоюсь этого слова… Да, внучок твой откинул коньки в военном госпитале, в сорок втором году, после тяжелого ранения. Но не ты предстоял, извините за выражение, при его кончине, а некая особа. Ей-то он и открыл душу, ей-то и исповедался, ее-то и посвятил во все ваши маленькие тайны.
– Какие еще тайны? – Теперь голос старика звучал равнодушно и даже устало. – Федька пацаном был, когда я из дому ушел, он не знал ничего и знать не мог. Выдумки это… выдумки всё!
– И опять ты правду говоришь, – покладисто согласился Псих. – Все, о чем Федька тогда знал, – что странник спрятал под порогом шкатулку. Должен был ее тебе передать, да не успел. Тебе пришлось ноги уносить, а гробик черный так и остался лежать, где был положен. Чтоб ты знал: никто его не нашел. Тот дом давно снесли, всю улицу снесли. Теперь на ее месте громоздятся многоэтажные бараки. Но это теперь. А тогда твой внук пошел по плохой дорожке, и в один прекрасный день замели мусора парнишечку, погнали срок мотать. Чалился он на Соловках, а за компанию с ним – кто? Угадай с трех раз, Никифор Иваныч! За компанию с ним парился не кто-нибудь, а тот самый странник, твой кент. Он-то перед смертью и рассказал внучонку Феденьке про черный гробик и тайну, которую ты охраняешь. Тоже мне, нашел кому вековые тайны доверять! Федька и сболтнул где что не надо…
– Врешь снова! – Голос старика окреп. – Не стал бы Федька болтать кому попало! Мой внук, моя кровь!
– Может, и не стал бы, – усмехнулся Псих. – Ему бред язык развязал. Предсмертный бред. А рядом в эти судьбоносные минуты оказалась одна ушастая девка… Долго рассказывать, как и каким образом информация от нее наконец-то попала ко мне. Достаточно того, что я сейчас стою перед тобой. Стою и задаю вопрос.
Дед молчал.
– Может быть, вопрос повторить? – осведомился Псих.
Ни звука в ответ.
– Дед, я знаю, ты прожил долгую жизнь, – выговорил Псих, цепляясь за остатки сдержанности. – И мне бы не хотелось марать рук о такую достопочтенную рухлядь. Но имей в виду, уважение к твоим сединам меня не остановит. Все вы боитесь адского огня, но я тебе устрою такой ад на земле, что ты сам начнешь меня о смерти молить.
– Мучить станешь? – спокойно спросил старик после некоторой паузы. – Воля твоя… а все же не боишься, что я Богу душу отдам – и тогда ты вообще ничего о кладе не узнаешь?
– Не-а! – нервно хохотнул Псих. – Не боюсь, представь себе. Я же говорю, Федька, хоть и против своей воли, наболтал изрядно. Например, мне точно известно, что ты не можешь себе позволить помереть не около клада. Хоть кровью будешь истекать, а потащишься туда. Зарок такой, иначе… Ну, тебе лучше знать, что такое – иначе.
