Энтони Горовиц - Мориарти
И всё же мы в нерешительности остановились у ворот.
— Где моя дочь? — выкрикнул Джонс.
— Вы одни? — Это спросил бородач, всклокоченные волосы и перебитый нос отбрасывали на лицо неровные тени.
— Да. Где она?
Возникла пауза. Неожиданно над кладбищем прошелестел ветерок, и огоньки факелов отвесили ему лёгкий поклон. Из-за надгробья с каменным ангелом появилась фигура. Неужели это Кларенс Деверо? Нет, конечно, он же боится открытого пространства. Это был Эдгар Мортлейк. Во время нашей последней встречи он на моих глазах кинулся в реку, и сейчас предстал передо мной посланцем с того света, двигался он с трудом, будто столкновение с водой стоило ему нескольких рёбер. Он был не один. За руку его держала Беатрис Джонс, бледная и заплаканная. Нечёсаная и чумазая. Платьице выпачкано и кое-где порвано. Но трогать её, похоже, не трогали.
— Ваша драгоценная дочурка нам ни к чему! — крикнул Мортлейк. — Нам нужны вы. Вы и ваш дьявольский приятель.
— Мы здесь.
— Подойдите ближе. Сюда, к нам! Её нам держать незачем. У нас стоит экипаж, он отвезёт её домой. А не сделаете, как я велю — пеняйте на себя.
И он поднял другую руку и занёс её над ребёнком — в руке оказался длинный нож, остриё блеснуло в отсвете пламени. К счастью, девочка этого не видела, но я не сомневался: если будем упрямиться, Мортлейк своё оружие применит и перережет ей горло прямо у нас на глазах. Мы с Джонсом переглянулись и вместе пошли вперёд.
Шайка разбойников тут же взяла нас в кольцо, отрезав пути к отступлению. Мортлейк шагнул в нашу сторону, всё ещё не отпуская Беатрис. Она узнала отца, но от ужаса не могла вымолвить и слова.
— Отвезите девчонку домой. — И он передал Беатрис расплывшемуся в улыбке молодому кудрявому бродяге с ячменём на глазу. Тот сразу увёл девочку. — Видите, инспектор Джонс? Своё слово я держу.
Джонс дождался, когда девочка скроется за воротами кладбища.
— Вы трус — как ещё назвать человека, который похищает ребёнка, чтобы обделать свои грязные делишки? Вы не заслуживаете даже презрения.
— А вы жалкий калека, который убил моего брата. — Мортлейк теперь стоял вплотную к Джонсу, лицом к лицу, в глазах читалась бешеная, на грани безумия, ярость. — За это получите по заслугам, не сомневайтесь. Но сначала придётся ответить на пару вопросов. Ответите — куда денетесь?
Мортлейк кивнул, и я увидел, как один из головорезов вышел вперёд, зловеще взмахнул дубинкой — и шмякнул Джонса по затылку. Джонс упал как подкошенный, и я понял, что остался в стане врага один, что движения мои скованы, а Мортлейк уже поворачивается в мою сторону. Я знал, что именно сейчас последует, был к этому готов. Но я не ожидал, что боль будет такой нестерпимой — она швырнула меня в тоннель мрака и тьмы, навстречу неминуемой смерти.
ГЛАВА 18
МЯСОБОЙНЯ
Я не хотел открывать глаза — зачем? Убедиться, что я умираю? Иначе откуда такое ощущение холода?
Ко мне вернулось сознание, и я понял, что лежу на каменном полу, а где-то неподалёку мерцает слабый свет. Сколько же я здесь пролежал? Сильно ли я ранен? От полученного удара перед глазами всё ещё плыли круги. Может быть, меня увезли из Лондона? Холод пронизывал меня до костей, всё тело непроизвольно вздрагивало. Руки совершенно онемели. Болели даже зубы. Меня будто переправили в зону вечной мерзлоты и оставили там на погибель на плавучей льдине. Но нет. Я находился в помещении. Я лежал не на льду, а на бетоне. Сделав над собой усилие, я сел и обхватил себя руками, отчасти чтобы сохранить оставшееся тепло, отчасти чтобы приободриться. Тут я увидел Этелни Джонса. Сознание к нему тоже вернулось, но смерть явно бродила где-то рядом. Он сидел, прислонившись к кирпичной стене, тут же — его палка. На плечах, воротнике, губах — осколки льда.
— Джонс?..
— Чейз. Слава богу, вы очухались.
— Где мы?
Из моего рта вырвалось облачко белого пара.
— В Смитфилде… так мне кажется. Или что-то в этом роде.
— Смитфилд? Что это?
Я тут же получил ответ на свой вопрос. Мясной рынок! Вокруг нас висели туши, не меньше ста. Я их видел, но органы чувств возвращались ко мне постепенно, и я не мог понять, что они означают. Я пригляделся внимательней: ободранные и обезглавленные овечьи туши, а шкуры, подтверждавшие, что они — твари Господни, лежали вместе с отрубленными конечностями в штабелях, уходивших вверх до самого потолка. На полу — заледеневшие лужицы крови, скорее лиловые, чем красные. Я огляделся по сторонам. Камера квадратная, два поддона прикреплены к шпалам — перевозить груз из одного конца в другой. Мне вспомнился корабельный трюм. Единственный выход — через стальную дверь, наверняка запертую, а дёргать её — не приведи господь, можно остаться без кожи на кончиках пальцев. На полу — две сальные свечи. Без них нас окружала бы кромешная тьма.
— Мы здесь давно? — спросил я. Это всё, что я мог из себя выдавить. Зубы были крепко-накрепко стиснуты.
— Нет. Точно знаю, что недавно.
— Вы ранены?
— Нет. Не больше, чем вы.
— А дочка?..
— В безопасности… я надеюсь. По крайней мере, за это им спасибо. — Джонс потянулся за своей палкой, подтащил её к себе. — Чейз… простите меня.
— За что?
— Это же я привёл вас сюда. Моих рук дело. Чтобы вызволить Беатрис, я был готов на всё… Но вовлекать в эту историю вас было нечестно.
Говорил он, едва справляясь с дыханием, прерывисто, ему не хватало тепла, как и окружавшим нас забитым овцам. Иначе и быть не могло. Каждому произнесённому слову приходилось сражаться со жгучим холодом.
И всё же я ответил:
— Не вините себя. Мы это дело вместе начали, вместе и закончим. Только так.
Мы снова погрузились в молчание, стараясь сберечь силы и понимая, что жить нам осталось недолго. Неужели нам суждено умереть прямо здесь, когда кровь буквально стынет в жилах? Джонс явно прав. Это большой мясной рынок — со специальными холодными комнатами. Стены вокруг нас забиты древесным углём, где-то неподалёку похрустывает охлаждающий компрессор, в результате, в камеру закачивается замороженный — и потому смертоносный — воздух. Машина эта относительно новая, возможно, мы будем её первыми жертвами… Большое утешение, что и говорить.
Я всё равно отказывался верить, что нас хотят убить, — уж точно не сейчас! — поэтому решил ни за что не отключаться. Эдгар Мортлейк дал понять, что говорить с нами желает сам Кларенс Деверо. Значит, наши страдания — лишь прелюдия к этой встрече. Скоро всё закончится. Одеревеневшими пальцами я залез в карман, но оказалось, что ножа, который я всегда ношу с собой, там нет. Впрочем, велика ли разница? Я всё равно не в том состоянии, чтобы им воспользоваться.
Прошло много времени, даже не скажу — сколько именно. Я понимал, что погружаюсь в глубокий сон, словно соскальзываю в расщелину. И знал — стоит закрыть глаза, они могут больше и не открыться… но сон забирал меня в свои объятья. Я перестал дрожать. Это было какое-то странное состояние, неподвластное холоду или гипотермии. Я был уже готов прекратить сопротивление, как вдруг дверь открылась, — и вошёл человек, всего лишь силуэт в мерцающем свете. Это был Мортлейк. Он окинул нас взглядом, полным презрения.
— Всё ещё на этом свете? — поинтересовался он. — Тогда идите сюда. Мы всё для вас приготовили. Сюда, господа. Всё готово. Говорят вам, поднимайтесь! Вас ждёт приятная встреча!
Стоять мы не могли. В помещение вошли трое, они подняли нас на ноги, при этом обращались с нами так осторожно, будто мы и сами превратились в туши. Странно — эти люди касались меня руками, но мне было всё равно. Но от того, что дверь открыли, температура повысилась, и моя замёрзшая было кровь всё-таки ожила. Оказалось, что я могу двигаться. Я видел, как Джонс стоит, перенеся вес тела на палку, стараясь хоть как-то восстановить попранное достоинство, но тут его подтолкнули к двери. Тратить силы на Эдгара Мортлейка мы не стали. Зачем? Он уже дал нам понять, что наши боль и унижение ему только в радость. Мы были полностью в его власти, и любое наше слово нам только навредило бы. С помощью молодцов, наверняка сопровождавших нас от самого кладбища, мы выбрались из склада и оказались в сводчатом коридоре из грубо сложенных камней, напомнившим мне гробницу. Ноги совсем онемели, и идти было трудно, мы спотыкались, но всё-таки пришли к лестнице, которая вела вниз, теперь дорогу освещали газовые фонари. Нас пришлось полутащить, иначе мы бы просто упали. Воздух стал теплее. Дыхание уже не было ледяным. Я чувствовал, что конечности мои оживают.
У подножия лестницы тянулся ещё один коридор. Мне показалось, что мы достаточно глубоко под землёй. Воздух как-то потяжелел, уши облепила особого рода тишина. Я уже шёл без поддержки, а Джонсу путь давался мучительно, он был вынужден опираться на палку. Мортлейк шёл где-то сзади, наверняка полный предвкушений. Мы повернули за угол и резко остановились. Глазам открылось нечто необычайное — перед нами простиралась длинная подземная камера, о существовании которой наверняка не имели понятия пешеходы наверху.
