Елена Михалкова - Пари с морским дьяволом
Макар промолчал. Ему нечего было возразить.
В каюте он снова вернулся к сухим отчетам экспертов. Судя по всему, убийце не удалось совершить свое дело бесшумно. Иначе как объяснить, что оба охранника направились в гостиную? Должно быть, Ирина успела вскрикнуть. Как бы там ни было, они вошли в каюту – и встретили смерть.
Илюшин долго смотрел на фотографии. Два тела, два красных расплывающихся пятна на ковре. Убийца подстерег обоих мужчин прямо у входа, где они вынуждены были идти друг за другом. Росчерки кровавых брызг на стенах. Потеки крови на рубахах.
Всего два взмаха ножом! «Очень быстрый человек, – думал Илюшин, сопоставляя факты. – Оружием владеет на уровне наемника, а не метателя кинжалов в цирке. Убить двоих – и вернуться к себе в каюту, лечь спать как ни в чем не бывало? Железная выдержка».
Пожалуй, здесь все-таки пахло военной подготовкой, не цирковой.
«Значит, Шошана?» Илюшину не нравился этот вариант. И вовсе не потому, что мулатка пришлась ему по душе больше, чем танцор. Макар вполне согласен был считать симпатичных ему людей убийцами. Но что-то было неправильно в этой версии, как в криво сошедшемся пазле, который лишь издалека выглядит хорошо. А вблизи рассыпается на отдельные фрагменты.
Илюшин отправился к Саламату.
Помощник Будаева смотрел на него припухшими узкими глазами, качал головой, точно китайский болванчик: «Ничего не знаю. Не было меня здесь. Ничего не знаю».
«Ниндзя хренов», – рассердился Илюшин, а вслух сказал:
– Не знаешь, я понял. Но думать-то ты можешь?
– Думает за всех Никита. Я делаю. Что он подумает, то я делаю.
– Правда, что Ирина хотела избавиться от Адриана?
– Не знаю.
– Парень говорит, последний скандал был при тебе. Она визжала и набросилась с кулаками на Никиту, ты хотел вступиться, но Будаев тебе не дал.
– Не помню.
– Скандала не помнишь?
– Много чего было, – уклончиво ответил Саламат. – Все в голове не сохранишь.
– Подумай!
– Думает Никита, – повторил помощник. – Не я.
Илюшин почувствовал, как в него просачивается философия Сергея Бабкина. В отличие от Макара, принципиального противника физического насилия («никогда не прибегай к насилию, кроме тех случаев, когда ты сильнее»), Бабкин в любых неоднозначных ситуациях предлагал сначала врезать противнику, а затем уже беседовать с ним по душам. Макар на это всегда возражал цитатой из французского революционера: «Можно уступить силе, но безропотно покоряются только разуму». «А мне не надо безропотно! – рычал в ответ Бабкин. – Пусть хоть обропщется, болезный, лишь бы делал что надо».
В подобных спорах они обычно приходили к тому, что Макар свысока обзывал друга пещерным троллем, а Бабкин, в лучших традициях пещерных троллей, принимался гонять юркого Илюшина по всей квартире. Но сейчас Макар буквально чувствовал, как его распирает что-то тролличье и, вне всякого сомнения, пещерное.
«Дать бы тебе по башке, – мечтательно подумал он. – Чтоб твои собственные извилины заработали».
Судя по всему, эта мысль отчетливо отразилась на его лице, поскольку Саламат подобрался. Маленькие смуглые руки, сухие, в мелкую сеточку, как сброшенная змеиная кожа, едва заметно шевельнулись. Одно это движение о многом сказало Илюшину. Пожелай он и в самом деле стукнуть Саламата, не успел бы даже кулак донести до его головы.
Макар попытался сменить тему разговора:
– Где ты учился драться?
– В школе. – Лицо маленького монгола казалось непроницаемым, как стена.
– В общеобразовательной с математическим уклоном, – пробормотал Илюшин, понимая, что ничего здесь не добьется.
Внезапно в нем вскипела самая настоящая злость. В конце концов, он искал убийцу не своей жены, а будаевской. Именно из-за этого проклятого убийства он был похищен, на три месяца был вырван из жизни, и врач до сих пор толком не мог или не хотел рассказать ему о последствиях травмы. Молчаливый отказ телохранителя сотрудничать окончательно вывел его из себя. Ябедничать Никите Макар не хотел – это изобличило бы его беспомощность. Возможно, именно такую цель и преследовал желтолицый Саламат – выставить сыщика никчемным идиотом. Илюшин понятия не имел, зачем он это делает, и не собирался докапываться до первопричины.
Он встал, посмотрел на азиата сверху вниз.
Макар не знал, что помощник Будаева чувствует себя оскорбленным до глубины души. Саламат после гибели Ирины сразу предложил: «Я найду, кто убил. Дай время». Но Никита отказался. Никита сказал, что каждый должен заниматься своим делом, и Саламат понял: хозяин не верит в его способности. Не верит и в то, что каждый человек обладает несколькими душами, и у того, кто убил глупую женщину, черная душа взяла верх над остальными.
Но черный – самый сочный цвет. Кровь черна, а кто скажет, что она красна, тот видит одними глазами, не сердцем. Саламат знал: черный всегда оставляет за собой след. Он в воздухе тает, как дым, по земле вьется, как пыль. Над морем трудно его найти, вода все смывает. Но Саламат постарался бы. Ради того, чтобы Никита ему доверял, он очень постарался бы.
Но хозяин отказал ему. Никита привел двоих чужаков, на вид – серьезных людей. Проку от них было не больше, чем от бочки с ржавыми обручами, которая катится по склону: пошумела, погремела – и развалилась. Саламат ничего не сказал, Саламат ждал своего часа.
Но хозяин и на этом не остановился. По его приказу притащили на корабль какого-то юнца. Никита велел глаз с него не спускать, но обращаться бережно.
Тут уж Саламат набух гневом, как дождевая туча. Он два года возле хозяина, сколько всего вместе пройдено – не пересказать. И вдруг вместо него на серьезное дело подрядили мальчишку! Щенка, который даже суку не покроет – не отросло еще ничего! Саламат помнил о приказе Никиты, но помогать этому сосунку не собирался. «Раз ты такой умный, щенок, сам вынюхивай. А Саламат дождется, пока тебя вышвырнут пинком под зад, и все сделает».
Парнишка не сводил с него глаз какого-то неопределенного цвета, в них плескалось раздражение. «Погавкай еще на меня», – презрительно бросил ему Саламат. Не вслух, конечно. Но щенок и так все понял.
– Я скажу Никите, что ты убил, – вдруг сказал он.
Саламат сперва не поверил своим ушам. Глаза его расширились на миг – и сузились вновь.
– Не понял…
– Отлично ты меня понял, – усмехнулся Илюшин.
– Я не мог убить, – взвешенно заметил монгол. – Меня здесь не было.
– Да ты, никак, думать начал? – преувеличенно удивился Илюшин. – У меня опыта в этом деле побольше, чем у тебя, я извилинами шевелю чаще. Поэтому вот что я тебе скажу, Саламат. Ты не был при хозяине неотлучно все время, что он оставался на берегу. Они в ресторане ужинали, потом поехали к виноделу. В ресторане ты еще охранял Будаева, а в доме грека – уже нет. Где ты был?
– В машине ждал.
– Врешь! – Макар говорил наугад, но с крепнущим ощущением, что он на верной дороге. – В машине остался Сеня, ты ушел. Два часа отсутствовал. Как ты провел эти два часа? Я тебе скажу, Саламат. Ты доплыл до яхты на лодке, убил бабу, уложил своих же людей. Запись на камерах стер, заменил другой – тебе это раз плюнуть, ты знаешь, где они находятся. Вернулся, на такси добрался до дома винодела, соврал Семену, что кальян ходил курить. – Он наклонился к монголу. – Ну что, хорошо у меня голова работает, а, Саламат? Вот только я пока не знаю, кто заплатил тебе за убийство. Но это уже будет Никита выяснять.
Саламат подавил желание отшатнуться. Что-то неуловимое случилось с лицом мальчишки – он вдруг преобразился во взрослого мужчину, годами, пожалуй, не намного моложе его самого. Глаза полыхнули никаким не раздражением – яростью! – и Саламат отчетливо разглядел, что цвета они серого, очень ясные, полные холодом, как зимняя речная вода.
Саламат вскинул руку за спиной в охранном знаке. Но в следующий миг понял, что и тут ошибся! Он начертил в воздухе копье – защиту от волка. Но этот мужчина – мальчишкой Саламат больше не осмеливался его назвать – вторую душу имел не волчью, как ему показалось вначале.
Он сосредоточился и наконец смог разглядеть: сквозь еловые ветки летит, будто не касаясь их, длинный гибкий зверь, размером не больше кошки. Зверь повернул голову – блеснули умные глаза, вздернулась верхняя губа, обнажая белоснежные острые зубы, и Саламат узнал его. Один из самых ловких и кровожадных хищников леса был перед ним – куница.
«Горло перегрызет», – мелькнуло в голове. Саламат торопливо чиркнул пальцем в воздухе, рисуя стрелу, и зверь, поколебавшись мгновение, растворился за еловыми лапами.
Макар Илюшин отвел взгляд, развернулся и пошел к двери.
– Отчет мой закончен, – бросил он на ходу. – Передам его Будаеву, дальше пусть решает сам.
Любимый прием Илюшина – блеф – на этот раз себя не оправдал. Единственное, что было достоверно известно Макару, – это то, что в дом винодела Будаев и хозяин зашли вдвоем, охрану Никиты оставив снаружи. Все его построения были выведены из этой информации и, по совести говоря, гроша ломаного не стоили. Он не знал, где провел время монгол. Лишь предполагал, слушая нашептывание интуиции, что Саламат не стал бы торчать в машине два с лишним часа.
