Александра Авророва - Она была актрисою
— Говорит, была дома, а подробностей не помнит, поскольку находилась в прострации. И времени тоже не помнит.
— То есть реально вполне могла быстренько вернуться в студию, спихнуть Кирилла и прибежать домой.
— И Галина Николаевна тоже могла! — заявила Вика. — На нее это больше похоже. Не верю я, чтобы Наташа разбиралась во всяких блоках.
Марина подняла голову:
— Да, про это я забыла. Интересно, испугался бы Кирилл Дениса или нет? Возможно, мы все-таки зря набросились на женщин? Ум за разум заходит! Да еще этот нерешенный вопрос с Тамарой Петровной. Что с ней творится что-то неладное, совершенно точно, а причин я не вижу.
Вика с огромным трудом удержалась, чтобы не поделиться сведениями об уходе своей незаменимой помощницы из студии. Обойдутся! Этой парочке скажи, так они навесят на человека все грехи. Хотя Марина права, с Тамарой Петровной творится неладное…
Последняя мысль осталась наиболее сильным впечатлением от беседы, ее страшно хотелось обсудить, но было не с кем. Слава богу, гости скоро удалились, и риск выдать секрет исчез, зато начали терзать сомнения. А вдруг странное заявление Тамары Петровны и впрямь связано с убийством? Разумеется, в любом случае Вика вовсе не хотела, чтобы бедную женщину арестовали. В конце концов, погибших этим не вернешь, а она сделала для студии столько хорошего! Однако проблема в том, что могут арестовать невиновного. Если уж Талызину непременно надо кого-то посадить, так лучше пусть посадит преступника, правда? А ему точно надо, он настроен решительно. Как же ей, бедной Вике, в подобной ситуации разумнее всего поступить?
Тут она бодро тряхнула головой и, опровергая народную мудрость, утверждающую, будто на ошибках учатся, отправилась к Тамаре Петровне домой.
Следователь не соврал — у той действительно жил карликовый пудель, очаровательный и до предела жизнерадостный, чего нельзя было сказать о его хозяйке. Выглядела она ужасно и была мрачна. Удивительно, что смерть несчастного Евгения Борисовича вызвала у нее скорее оживление, даже почти радостное, а вот гибель Кирилла задела всерьез. Казалось, они не особенно благоволили друг другу.
— Вам же нельзя волноваться, у вас давление, — с порога попеняла Вика.
— Не у всех у нас крепкие нервы, — отрезала собеседница и смолкла. Она явно не собиралась поддерживать светский разговор, и Вика решила обойтись без церемоний. В конце концов, они знают друг друга не первый день!
— Тамара Петровна, — сбивчиво начала она, — я, конечно, лезу не в свое дело, но… У вас что-то случилось, да? Вы бы мне объяснили все, как есть. Я никому не скажу, если не будет совершенной необходимости, честное слово! Ну, зачем нам с вами эти недомолвки! Какой от них толк? Это с чужими, я еще понимаю, а нам-то с вами зачем?
— Ну, — растерянно заметила Тамара Петровна, — есть вещи, в которых лучше не быть уверенным до конца.
— Нету таких вещей, — убежденно возразила Вика. — Разве это лучше — не быть уверенным? Не понимаю я этого.
Тамара Петровна вдруг резко подняла голову, глянула гостье в лицо и почти побежала к шкафу. Вынув что-то из стопки белья, она протянула это Вике. Та не без удивления взяла — и вскрикнула от восторга.
— Господи, Тамарочка Петровна, где ж вы его нашли? Я без этого блокнота, как без рук. Я ведь сюда выписывала телефоны всяких шишек, которых приглашала на премьеру, а потом взяла и его посеяла. Вы представляете, какой труд был бы все это заново собирать? Да еще удастся ли по второму разу! Вы действительно мой добрый гений.
— Я нашла его в подсобке.
— Сегодня?
Тамара Петровна странно посмотрела и объяснила:
— Нет, не сегодня. Неделю назад.
— Жаль, что вы не вспомнили про него сразу, я, честно говоря, обыскалась. Нет, нет, не подумайте, что я ругаюсь, — спохватилась Вика, — наоборот, я понимаю, нам всем было не до того, и вы забыли. Интересно, как я могла потерять его в подсобке, вот уж не думала…
— Мне тоже интересно, — без малейшего выражения известила собеседница.
Лишь тут до Вики стало что-то доходить.
— Погодите, — произнесла она, — неделю назад… В день премьеры, да?
— Да. Точнее, вечером того дня. Сразу после убийства.
— После убийства? Но… после убийства его взяла бы милиция, они там все осматривали. Вы что-то путаете, Тамара Петровна.
— Я нашла его раньше.
— Раньше убийства?
— Нет, раньше милиции.
— Так вы были там раньше милиции? — осенило, наконец, Вику. — И видели… тело?
— Да. Я зашла в подсобку чуть успокоиться, была очень возбуждена, а там… это. И еще блокнот. Я подобрала его и ушла, и сделала вид, что не заходила. Я всегда восхищалась вами, Виктория Павловна. Вашим характером, вашей энергией, вашим талантом. Я и теперь, несмотря ни на что… Я сегодня постаралась убедить милиционера, что, хотя фонарик числится вашим, пользовались им все подряд. Кажется, он поверил. Это ведь все-таки не блокнот, а вещь более общего плана, на нее можно посмотреть сквозь пальцы… Но работать с вами я больше не стану. Простите. Всему есть предел.
Сперва Вика чуть было не обиделась, даже демонстративно и не слишком воспитанно постучала сама себя пальцем по лбу, а потом вдруг развеселилась. В день смерти хорошего знакомого хихикать вроде бы неуместно, однако сдержаться было невозможно. Тамара Петровна с ужасом за ней наблюдала, пока потенциальная убийца не отсмеялась и не сообщила убежденно и твердо:
— Вот что бывает, когда люди выдумывают всякие сложности там, где их нет.
Вы подозревали меня, я вас, а надо было сразу поговорить по-человечески, да и с плеч долой. Я лично никого не убивала, а вы?
— И я тоже, — растерянно заверила собеседница.
— Вот видите, как хорошо. Вы решили, раз там мой блокнот, так это обязательно сделала я?
— Вы с ним ссорились…
— С ним все ссорились. Ой, Тамара Петровна, — обрадовалась Вика, — какая вы хорошая! Вы решили меня не выдавать, да? Спасибо! Слава богу, этого было не надо, но мне ужасно приятно знать, что вы бы меня не выдали. А как вы думаете, мне рассказывать теперь про блокнот Талызину или нет? Я имею в виду… ну, он может обидеться, что вы сразу ему все не рассказали… Может, мне придумать, что это я была после убийства в подсобке и нашла блокнот, как вы считаете? Нашла и испугалась признаться, а теперь вот признаюсь. Пусть меня и ругает, мне наплевать, а у вас давление. Или вообще все скрыть? Он очень хороший человек, но все-таки следователь, поэтому к нему надо относиться снисходительно. Он не может вести себя, как нормальные люди, понимаете?
Тамара Петровна взяла да заплакала.
— Я так устала за это время, — всхлипывала она. — Все врала, врала, и думала, думала… Вы бы рассказали ему, как есть, Викушка, раз это не вы… Мне будет легче на душе.
— Ну, конечно, — поспешила заверить Вика, обнимая помощницу. — Сейчас же поеду и все расскажу. И пусть только попробует вас обидеть, мало ему не покажется!
Собеседница по-прежнему рыдала, но Вика знала простой способ это прекратить. Уж в подобных делах она имела огромный опыт!
— Тамарочка Петровна, — обратилась она, — вы у нас самая наблюдательная, и только вы можете мне помочь. Никто не знал про Кирилла с Наташей, а вы ведь знали, правда?
— Да.
— А с кем-нибудь еще у него что-то было? Ну, вы понимаете, в каком смысле…
Тамара Петровна, моментально успокоившись, задумалась.
— В общем-то, он строил куры всем, даже Дашеньке.
— Дашеньке?
— Она, бедняжка, по мягкости характера не всегда умела ответить ему достаточно определенно, но не думаю, что между ними что-то было. Нет, непохоже! Скорее уж… но это тоже не наверняка, имейте в виду!
— Что?
— Галина Николаевна принимала его ухаживания весьма благосклонно, но возможно, это просто ее манера поведения с мужчинами. Я ни разу не видела ничего, что явно свидетельствовало бы об их связи. Флирт — несомненно, а насчет связи утверждать не берусь. Хотя… вы навели меня на мысль.
— Какую мысль?
— Чем вызвано это загадочное завещание. Я как-то не задумывалась, а теперь…
Вика быстро сообразила, что речь идет о завещании Преображенского, и уточнила:
— Вы имеете в виду, почему Евгений Борисович оставил все не жене, а Дашеньке?
— Откровенно говоря, — заметила Тамара Петровна, — меня изумляло не столько содержание, сколько форма этого документа. Что оставил все Дашеньке, понятно — испробовал все способы ее привлечь и решил попробовать еще и этот. Хотя было совершенно очевидно, что бесполезно, но влюбленный пожилой мужчина — это тяжелый случай, и удержу они не знают. Но зачем же в завещании демонстративно оскорблять жену?
— А разве он оскорблял ее демонстративно? Просто ничего ей не оставил.
— Ах, — со снисходительной улыбкой махнула рукой собеседница, — вы, Викушка, как всегда, не в курсе. Вы живете искусством и выше мелочей жизни. Бедную Галину Николаевну особенно задело… сейчас, я, возможно, припомню почти дословно… «Моя жена не имеет отношения к моему бизнесу и ни при каких условиях не имеет права унаследовать его целиком или частично». Примерно так. Или даже там была более определенная фраза, мол, моя жена не заслуживает того, чтобы получить мое наследство. Галина Николаевна цитировала мне прямо наизусть, еще бы, представляю, как ей обидно! Только я, к сожалению, со слуха запоминаю не очень хорошо. Но я сразу почувствовала, что там есть некий подтекст, понимаете? Не только оставить все Дашеньке, но лишь бы не жене. И вот теперь напрашивается мысль… если он знал о… о слишком хороших отношениях жены с Кириллом… Знаете, мужья, которые сами ходят на сторону, обычно очень ревнивы. Тогда все становится на свои места. Евгений Борисович, он из тех, кто любит одним ударом убивать двух зайцев.
