Анна Владимирская - Шоу на крови
— За это она ответит, гадина… — Его гнев наконец-то нашел себе нужное русло. — Вставай! Мне нужно уезжать к врачу!
Лобоцкая оделась по-солдатски быстро.
— Распорядись, чтобы ее не пускали в музей, — пробулькал Чабанов, запивая водой таблетку анальгина. — На пушечный выстрел чтоб не подпускали! И поговори, черт побери, со всеми своими бабками, девками, пусть не распускают языки! Ты директор или кто? Может, тебе кресло начальницы жмет?
— Витольд, я все поняла! Можешь на меня положиться. Ноги ее в музее не будет! — Римма быстро прикрыла за собой дверь и помчалась к машине.
Ее патрон завтракал один. Впрочем, завтраком его трапезу назвать было нельзя. Он цедил сквозь зубы кофе со сливками. Откусить от аппетитного пирожка с маком у него не получалось, зуб взрывался нестерпимой болью. Баба Мотря сердобольно качала головой, предлагала народные средства. Потом поставила диагноз, что эта зубная боль не иначе как от сглаза или порчи. «Пороблено!» — решительно заявила старая Мотря. Но он гаркнул на нее, и она затихла. Набрал номер мобильного своего стоматолога, договорился о приеме. Потом позвонил помощнику.
— Милинченко слушает.
— Это я. Помнишь, я тебе говорил про врачиху?
— Лученко Вера Алексеевна, психотерапевт. Она?
— Да. Пошли своих ребят, пусть из нее душу вытрясут!
— Что, так серьезно?
— Не задавай лишних вопросов. Ты все понял?
— Не все. Допустимая степень жестокости? Чтоб вы потом не упрекали меня в самодеятельности.
— Страхуешься? Вот тебе четкое указание: чтобы она легла в больницу с переломами и ушибами. Понятно?
— Вот теперь понятно.
На следующее утро Вера Лученко поспешила в музей. На пороге ее остановил охранник.
— Нельзя, — буркнул суровый охранник.
— То есть как нельзя? — на секунду опешила Вера. — Музей же работает?
— Музей работает. А вас пускать не велено. Отойдите, не мешайте.
Вера мгновенно срисовала с одной-единственной извилины охранника заложенную там скудную информацию. Возражать бесполезно. Не пустит. Ну что ж…
Она отошла в сторонку, вызвала в памяти картинку из недавно просмотренного глянцевого журнала и «включила блондинку». Подошла к крыльцу музея уверенной походкой. Охранник увидел перед собой высокую длинноногую девушку-супермодель, с белыми волнами кудрей и наглыми темными глазами. Обшарил ее похотливым взглядом, отошел в сторону и пропустил в музей, даже дверь придержал.
Эта способность доктора Лученко требует пояснения. В детстве Верочка с легкостью перевоплощалась в кого угодно и во что угодно. Как у всех детей, у нее не было отдельно «мира реальности» и «мира воображения». Все было реальностью — и фантазии, и сказки, и игры, и скучные уроки. Вера играла с мальчишками и девчонками в своем старом подольском дворе, заросшем таинственными кустами и уставленном загадочными сараями. Это была целая страна под названием Наш Двор. Первые странности начались во время игры в кинофильм «Золушка». В тот раз долгожданная очередь изображать Золушку досталась Вере. Они с девочками разыгрывали разные сценки, и все время Вера видела перед собой артистку Янину Жеймо, внутренне подражала ее выражению лица, голосу, копировала походку и жесты. Дети были в восторге от Вериной игры и назавтра опять назначили ее Золушкой. Когда она вышла во двор, предвкушая волшебную игру, соседская девочка спросила:
— А где же твои деревянные башмаки?
— Какие башмаки? — удивилась Вера, глядя на свои обутые в сандалики ноги.
— Ага, башмаки у тебя были, — поддержала вторая девочка.
А третья, которой все время доставалась роль злой мачехи, разочарованно добавила:
— И передник такой, как в фильме. Сзади завязанный, хвостом таким. Где он? И шапочка была, как у Золушки.
Маленькая Вера Лученко ничего не поняла и на всякий случай соврала, что мама у нее отобрала все эти вещи. Ей хотелось поскорее начать играть. А во время игры она вдруг догадалась, что девочки видят на ней и шапочку, и башмачки, и передник. Но не особенно удивилась. Ведь маленькие дети еще хозяева своих ярких желаний и все как один — волшебники. Захотят — приснят себе паровозик, тот, что тогда, в песочнице… Не захотят — мяч приснят. Большой, красный. Ничего такого.
Вторая странность случилась во время игры в Чапаева с мальчишками. С ними ей нравилось играть даже больше, чем с девочками: интереснее. Вера была санитаркой и выносила раненых с поля боя. Точнее, вытаскивала на специальной подстилке, тайком взятой в бабушкином сундуке. Она с удовольствием заматывала лобастые головы бинтами из маминой аптечки и мазала их зеленкой. Ребята приобретали самый настоящий геройский вид. В какой-то момент игры пацаненок из соседнего двора не захотел выбывать из игры, хотя его как будто «ранили». Он упрямо и мужественно сражался, размахивая гибкой веточкой.
— Но ты же ранен, — уговаривала его Вера.
— Не-а, — упрямился «раненый». — Ничего я не ранен. Сама ты раненая.
— Нет, ранен, — ласково сказала «доктор» Вера. — Тебя же саблей по плечу задели, что ты, не видишь? Ну вот же, смотри… — Она дотронулась до его плеча и «увидела» рану.
Мальчик ойкнул, схватился за плечо и сел на землю. Вера пристала было к нему со своей подстилкой, вытаскивать, но увидела на его глазах настоящие слезы. Тогда она закатала рукав грязной рубашки. На плече мальчишки горел розовым как будто след от удара плетью. Вера замазала его зеленкой и, бинтуя, недоумевала: откуда? Как? Неужели она?..
Позже, экспериментируя так и эдак, она поняла, что «воплощает» придуманные образы. И стала осторожнее. Когда Вера играла, она перевоплощалась полностью, забывала о своей личности. Роли «самой себя» не существовало. Слишком мощная сила воображения еще не раз играла с ней разные шутки. Однажды она баловалась во дворе с соседским Марсиком, псом неопределенной породы. Подражая ему, вынюхивала в траве, чесала «лапой» за ухом, гонялась за кошкой, грелась на солнышке, лаяла на прохожих. В это время мать послала брата во двор, позвать Веру на обед. Брат вернулся и сказал, что ее поблизости нет. Он увидел во дворе лишь двух играющих собак… В другой раз она бегала вдоль тротуара по улице, пускала щепки-кораблики по струящимся после дождя потокам и воображала себя матросом.
— Мальчик, — спросил ее прохожий, — где-то здесь есть зарядка сифонов, не подскажешь?
Вера повернулась к дядьке. Он сморгнул и вдруг увидел перед собой девочку. Голубоглазую, с толстой косой. Но ведь только что был совершеннейший мальчик, в матросочке и бескозырке!.. Мужчина поторопился уйти, бормоча и клянясь, что больше никогда не будет смешивать водку с портвейном.
Интуитивно Вера понимала, что не нужно слишком распространяться о своем даре. Еще до поступления в мединститут она прочитала книгу о гипнозе и многое поняла. А однажды умение наводить образы ее спасло. Ей было лет пятнадцать, она засиделась с подружкой в темном дворе на соседней улице. Уже ушла подружка, хотела уходить и Вера, но тут в арку двора ввалилась компания взрослых парней, человек пять. Вера сразу их узнала, это была стая Гарика, известные хулиганы и драчуны. Ей стало страшно, она вскочила со скамейки. Парни заметили шевеление в сумрачной глубине двора и сделали шаг по направлению к Вере. В какие-то миллисекунды девочка перебрала несколько вариантов спасения и выбрала единственный возможный. Она ярко, до рези в глазах вспомнила старый-престарый фильм «Джульбарс», ту сцену, когда пес задерживает шпиона, вызвала в памяти крупный план: оскаленные влажные клыки, подрагивающая верхняя губа овчарки, бешеные глаза. Сейчас ррррразорвет!.. Вера представила себя каким-то Суперджульбарсом, тихонько зарычала и вышла на свет. Парни, сбивая друг друга с ног и толкаясь плечами, улепетнули в дворницкую, а Вера нырнула в арку и бегом помчалась по улице домой.
Гарик с ребятами долго потом вспоминали страшную собаку и гадали, кто же это мог выгуливать такого зверя во дворе.
Вера нечасто пользовалась даром наведения образа себе на пользу. Разве что для лечения, когда нужно быть с пациентом на одной волне. Но при случае могла, не задумываясь, «включить» любую внешность и в этом образе пройти в любые двери.
Внутри музея она тихо влилась в очередную экскурсию Флоры Элькиной. Та рассказывала о художниках, причем так, будто сама к ним принадлежала.
— Нам было так трудно! Дзикие времена для духовного творчества, ужасноэ состояниэ общесцвенной жизни, никакой свободы, цирания, чуць ли не ледниковый период.
Инквизиция, грабицэльские крестовые походы и войны. Рабовладзэльчество. Средние века… По существу, мы только разрабаццывали язык живописи. Мы не ушли далеко от формальных иллюстраций сюжетов о полной труда жизни, постоянных войнах, борьбе за власць, убийствах, эпидземиях… Но потом мы оторвались от массового зрицеля и стали доступны лишь немногим…
