Эрик Ле Болок - Нож винодела
Слишком много секретов. Но у него оставался еще козырь, и это могло сработать…
Кюш остановился на площади Пьосо. Уже почти без четверти восемь, он опаздывал на встречу с Клеманом, но все-таки решил сделать крюк, заглянув к себе в кабинет, чтобы зарядить свой мобильный телефон. Вокруг тихо, слишком тихо для конца июня. Недавние события посеяли скрытую панику. Атмосфера накалялась. Едва переступив порог мэрии, Кюш наткнулся на сильно возбужденного Мартена.
— Патрон, вы здесь! Мы несколько раз пытались с вами связаться.
— Моя батарейка никуда не годится, только не говори мне, что совершено еще одно убийство!
— Нет, напротив! Нам удалось арестовать англичанина. Мы задержали его без всяких затруднений, когда он возвращался домой.
— Вы его допросили?
— Лейтенант Маджер провела это мастерски… И он подозрителен, этот тип. Лжет насчет своего времяпровождения.
— Он сообщил что-нибудь?
— Пока нет, но его поместили под стражу в Либурн, чтобы получше допросить завтра.
Глаза Мартена сверкали. Он рассказал своему начальнику, что они проверили, когда англичанин приземлился в аэропорту Мериньяка. Отметка магнитного контроля в паспорте не оставляла сомнений: семнадцатое июня, двадцать часов пятьдесят три минуты. Кюш был доволен: лейтенант на практике применил его наставления относительно наблюдательности. Регистрация в Мериньяке и штраф за превышение скорости неопровержимо изобличали Кинсли.
С самого утра, да еще после подслушанного разговора хозяина гостиницы с аптекарем Надю снедала тревога за ее любимого капитана. Почему он скрыл от нее это анонимное письмо? С тех пор как они вместе работали, Кюш никогда не позволял себе такого. Дело приобретало чересчур широкую огласку в средствах массовой информации. Если расследование и дальше будет пробуксовывать, парижским надеждам Кюша придет конец. Чтобы получить это назначение, ему требуется большой успех. Надя весь день думала об этом. Наверняка он обнаружил какую-нибудь улику в письме или на конверте.
Нетрудно было сказать Кристофу Блашару, будто ее босс забыл что-то у себя в комнате. Полицейскому всегда верят. И вечером, вместо того чтобы вернуться в Бордо, она отправилась в номер своего патрона на поиски письма. Обыск она начала с чехла компьютера, затем перешла к письменному столу и двум его ящикам. Надя действовала методично. Настал черед ночного столика…
Три минуты назад Надя обнаружила письмо, и то, что она увидела, шокировало ее. Она перестала что-либо понимать. Все запуталось, сомнение и тревога сменяли друг друга. В этом деле все шло не так, как обычно. Рассказ Кюша о преследовании убийцы Марьетта и двух выстрелах в тот вечер вызвал у нее странное ощущение. Нет, в самом деле, тут что-то не так.
Надя сидела на краю кровати, ей необходимо было собраться с мыслями. Она с досадой тряхнула головой:
— Нет, это невозможно!
Капитан барабанил в дверь дома священника. Через несколько секунд она открылась, и показалось улыбающееся лицо аббата.
— Извините, что опоздал, я ездил в Бордо, и надо было еще зайти в мэрию перед визитом к вам. Чертовски обидно, что в сутках всего двадцать четыре часа.
— Входите и берегите голову…
— Не беспокойтесь, я паду ниц…
Кюш и Клеман вошли в столовую.
— Вы видели в Бордо свое начальство?
— Нет, не видел, я встречался с сенатором Фабром.
— Надеюсь, вы были осмотрительны?
— Да, и поверьте, не с легким сердцем. А мне так хотелось его арестовать за один только высокомерный вид. Впрочем, дело, кажется, начинает продвигаться. Я, кстати, узнал, что вы встречались с ним вчера.
— Да, в самом деле. После муниципального совета он нанес мне визит вежливости.
— Он очень любезен.
— А главное, весьма любопытен: ему хотелось знать, не вел ли мой предшественник дневник.
— Интересно.
— Кроме того, и я могу вам это сказать, так как речь идет не об исповеди, я получил некое признание… Похоже, что во время дегустации семнадцатого числа Анисе что-то обнаружил насчет вина сенатора.
— Фабра… И Шане.
— Шане тайком попросил сделать в одной лаборатории экспертизу вина из бутылок сенатора. Он ждет результата со дня на день.
— Вы хотите сказать, что вино Фабра может быть поддельным?
— Не исключено.
— Черт возьми, и опять я все узнаю последним! Вот вам, пожалуйста, и мотив! Однако связь с нападением на Турно не столь очевидна.
— Зато бывший унтер-офицер был уполномоченным по снятию проб. Тут у нас имеется связь.
— А знаете, из вас вышел бы хороший полицейский. Если когда-нибудь вы утратите веру, приходите ко мне, я найду вам работенку.
— Спасибо, считаю это комплиментом. А вы… что слышно у вас?
— Мы задержали англичанина, лорда Кинсли. Он водит нас за нос, а вечером семнадцатого Анисе погиб возле его двери. Я не верю в случайности.
— Похоже, внешние события оборачиваются против него.
— Мы оставим его у нас поразмыслить этой ночью, и думаю, что завтра он будет более разговорчив.
— А пока располагайтесь, Луиза осталась, чтобы обслуживать нас.
— А-а, эта милая мадам Рапо, что бы вы без нее делали?
— По вечерам я пересекал бы площадь и ходил бы вместе с вами ужинать в «Дубовую бочку». Впрочем, если вы, конечно, не станете стрелять в меня…
В обычное время Кюшу это не понравилось бы. Он обладал чувством юмора, однако не выносил, когда ставили под сомнение его компетентность. Но тут он рассмеялся от всего сердца. В конце концов, это ведь не коллега. Кюре все мог понять, он вас не осудит.
— Это верно, улицы сейчас небезопасны, со всеми этими полицейскими, которые стреляют в кого попало.
— Кстати, ваши анализы что-нибудь дали?
— Пока ничего, теперь я даже не уверен, что попал в него: Надя не обнаружила ни капли крови.
— Надо арестовать всех хромых… А ваш сенатор, он был разговорчив?
— Отчасти. Он рассказал мне о Марьетте и его исключении из содружества.
— А он состоял там?
— Да, но его выгнали. Судя по всему, он чуть больше, чем следует, любил кровь Христову.
— Тьерри, не богохульствуйте…
Верная своей привычке интересоваться чужими разговорами, старая женщина, подавая вермишелевый суп, не выдержав, вмешалась:
— О! Теперь и не такого еще наслушаешься…
Клеман налил себе немного дымящегося супа.
— Это, во всяком случае, восхитительно.
— Что вы имели в виду, мадам Рапо?
— Если прислуга уже не знает своего места, чему ж тут удивляться?
— Вы намекаете на Казимира Андре?
— Конечно.
— Ах да, как там у вас с ним? Ваш очаровательный лейтенант шепнула мне об этом словечко сегодня утром.
— У него алиби в вечер убийства Марьетта. Представьте себе, он был с мадам де Вомор.
— Так поздно?
— Он показывал ей свой сервиз из трех предметов.
Мадам Рапо, не поняв метафоры, простодушно отозвалась на слова полицейского:
— Еще бы, у вдовы-то посуда, должно быть, хорошая.
Сообщники, переглянувшись, одновременно усмехнулись.
— Понимаю, образ говорит сам за себя.
— Короче! Я по-прежнему все на той же стадии: двое убитых, одно нападение, пропавший и вестник несчастья.
— Что касается вашего анонимщика… сегодня вечером вы, похоже, должны кое-что узнать, разве не так?
— Что вы хотите этим сказать?
— До меня дошли слухи, будто он собирается открыть вам какой-то секрет.
— Ничего не поделаешь, новости разлетаются, как птицы!
— Я умею хранить тайны.
— Да, но знаете, если это дошло и до вас, то есть большая доля вероятности, что весь город в курсе.
Взбираясь на великолепную крепостную стену XIV века, капитан Кюш надеялся продвинуться в расследовании. Нынче вечером или никогда. На соборе часы пробили условленное время. На Сент-Эмильон опустилась ночь. Старинная романская стрельчатая арка монастыря была увита плющом. На трехметровой высоте капитан устроил идеальный наблюдательный пост. Он был начеку, укрывшись в зелени. К балу все готово, Кюш ждал своих «клиентов». Светила луна, и это облегчало его задачу.
Город представлял интерес своими единственными воротами и многочисленными потенциальными постами наблюдения. Этим вечером никаких сапог, старые добрые кроссовки, чтобы иметь возможность преследовать свою дичь. За ужином Кюш ел мало, ровно столько, сколько нужно, чтобы занять делом желудочный сок.
Кюш улыбнулся, вспомнив фразу мадам Рапо:
«Комиссар, я боюсь живорезов».
Он не знал этого вышедшего из употребления слова и не сразу понял причину страха старой женщины. В городе рождался некий вид террора, и после наступления темноты восьмидесятилетняя старушка теперь отказывалась возвращаться одна домой. Пора было остановить все это. Проводив славную Луизу, полицейский направился прямо в старинную обитель францисканских монахов.
