Марк Фурман - Когда убивают футбол: игра по-русски
— Слоны! — восторженно выкрикнул кто-то из качков. — Глядите, ребя, слоны и есть! Будто стадо цепочкой к водопою идут!
Едва эшелон остановился, с электровоза сошли двое — машинист и его помощник.
— Доехали в целости и сохранности, робяты, — доложил немолодой машинист с усталым обветренным лицом, сединой на висках. — Кто тут у вас старшой? Вот накладные, — он передал пакет Степахову. — Садись, брат, с нами в кабину, и поехали. Я у вас в Рязани не раз бывал, тут до завода каких-нибудь десять километров…
В тот же миг огни мощных прожекторов в клочья разорвали мрак, ослепив сгрудившихся у электровоза бандитов.
— Внимание, рязанский ОМОН! Всем лечь на землю! Вы окружены, — раздался в ночи усиленный микрофоном бас. — В случае сопротивления оружие будет применено без предупреждения.
Секундного замешательства ослепленных прожекторами слонов вполне хватило бойцам ОМОНа, чтобы уложить бандитов на землю и обезоружить их.
Наиболее проворный и реактивный Степахов успел развернуться и нажать на гашетку «Калашникова». Но ствол его, направленный в сторону прожекторов, после двух мощных ударов коваными ботинками в спину и по рукам, отклонился вниз. Автоматная очередь ушла в землю.
Сбитый с ног слоновец ударился лицом о рельс, и, оглушенный, захлебываясь в крови, хлеставшей из сломанного носа и рассеченных губ, услышал над собой голос омоновца, защелкивающего на его запястьях наручники:
— Не рыпайся, футболист, ты своё отыграл! На зеленой поляне, по краю, у тебя лучше все получалось. Лежи, говорю, дерьмо, пока не будет команды.
64
Утром следующего дня Корначев вспомнил о Журавлеве. Поскольку с момента нелепой травмы прошло около недели, он рассудил, что далее откладывать посещение неудобно. Купив в ближайшем магазине свежие яблоки, мандарины, виноградный сок, Юрий Владимирович после некоторых душевных колебаний добавил к этому стандартному набору бутылку «Старки». Следователь рассудил, что именно подобные подарки оказывались наиболее приятными для больных, которых он когда-либо навещал. И профессиональный мент Журавлев, безусловно, не являлся исключением.
В просторном вестибюле «Склифа» Корначев торопливо переложил купленное в магазине из дипломата в большой целлофановый пакет, предусмотрительно засунул водку на самое дно, завернув ее в свежий номер «Спорт-экспресса». Довольный столь удачной маскировкой «Старки», следователь почувствовал некое облегчение. Порывшись в бумагах, он вытащил ксерокопию списка, добытого Тропниковым, и положил ее в нагрудный карман. «Совет Анатолия Анатольевича, безусловно, не помешает, — прикинул следователь. — В столь щепетильных делах сыщики и оперативники разбираются лучше нас».
Он захлопнул дипломат, взял с подоконника пакет с содержимым. В то же мгновение его окликнули:
— Юрий Владимирович, задержитесь на минутку!
Обернувшись, Корначев узнал судмедэксперта Татьяну Лихачеву, которую не видел с того момента, когда они вместе с ней в Добрятино осматривали трупы расстрелянных Ницковой и Овчаренко.
— Татьяна Даниловна! Вот так встреча,… — Каким ветром вас сюда занесло?
— Уже неделю все бризы и пассаты дуют из нашего далека в сторону столицы, — изящно отшутилась Лихачева. — И этим я, скромный районный судмедэксперт, обязана, как всегда, родной прокуратуре. Дело в том, — уже серьезно произнесла она, — что мне понадобилась история болезни Кострова. Да, того самого парня, брата Ницковой, которого убили в нашей больнице. Год назад он лечился здесь после тупой травмы груди с переломами ребер. Что тогда было — автотравма, как утверждал Костров, или избиение, еще надо установить. Вот по блату на недельку мне и выдали под расписку его историю болезни из архива. Здесь Дима Манько, мой однокурсник, травматологом работает. А вы куда, или к кому?
— Лежит тут, Татьяна, милиционер, подполковник Журавлев. Крепкий оперативник, мы с ним вместе по Ницковой работаем. Но вот незадача, сломал ногу. И так нелепо, во время утренней пробежки…
— Подполковник Журавлев? — переспросила Лихачева. — Слыхала о таком, вроде бы из МУРа, наступил на какой-то люк. Давайте, Юрий Владимирович, отойдем в сторонку, здесь слишком много людей.
Следователь покорно зашагал за Татьяной. Через боковую дверь они вышли в больничный двор, присели в тени на массивную деревянную скамью. Корначев достал пачку «Мальборо» и, зная, что судмедэксперт курит, предложил сигареты молодой женщине.
— Спасибо, предпочитаю свои, более мягкие, — Татьяна Даниловна открыла сумочку. — Вот уже пару лет, как только «Салем» и курю. У меня от них эдакий наркотический кайф. Так вот, о Журавлеве. Я ведь в Москву еще вчера утром приехала. Дима был на операции, освободился только к обеду. За историей болезни Кострова попросил подъехать сегодня. Ее ведь еще надо разыскать в архиве, да и рентгенограммы нужны. Мы пообедали вместе, даже с шампанским, есть тут рядом уютное кафе. Тогда-то Манько и поведал мне о Журавлеве, он ведь в его отделении лежит. Вот его рассказ: «Тут у нас одного милиционера с переломом малоберцовой кости положили. Но нет, Таня, у него никакого перелома, хотя нога и закована в гипс от колена до стопы. Скорее всего, тут огнестрельная рана правой голени. Заживает со скрипом, нагнаивается. Наш заведующий его самолично ведет, меня же попросил не распространяться. Утверждает, что Журавлев — его давний знакомый, он по неосторожности ногу прострелил и боится, что его выгонят из милиции… Вот шеф и лечит его на свой страх и риск».
Мне же Дима рассказал об этом как судмедэксперту и чисто по-дружески. Я сказала ему, что не одобряю их с завом поведения. И если подполковник что-то натворил, им тоже придется отвечать.
Выслушав эту историю, Корначев задумался, достал еще сигарету. Он начал что-то высчитывать, загибая пальцы на руке. Лихачева не мешала ему. Вместо сигарет в ее узкой изящной ладони появились овальное зеркальце и губная помада.
Прошло каких-нибудь пару минут, в течение которых Юрий Владимирович принял решение.
— Похоже, вас, Татьяна Даниловна, мне сам Господь Бог послал, — без ложного пафоса произнес следователь. — И именно с вами, ведь мы работаем вместе столько лет, я могу быть вполне откровенным. Этого Анатолия Анатольевича надо бы досконально со всех сторон проверить. Я все-таки схожу к нему, передам этот пакет с фруктами. Мне надо взглянуть на этого человека, хотя бы чисто психологически оценить его поведение. После вашего рассказа я почти на сто процентов уверен, что Журавлев врет. Поэтому не мешало бы встретиться и переговорить с Димой. Через полчаса, максимум сорок минут, я буду ждать вас обоих, но не на территории «Склифа», а напротив, у входа в метро «Сухаревская».
65
После посадки лайнера, завершившего рейс Москва — Цюрих, сойдя с трапа самолета в аэропорту, Серафим Пшеничный, пройдя обычные таможенные формальности, пересек здание аэровокзала и вышел на оживленную городскую площадь. Осмотревшись, он разглядел слева от входа белый «Мерседес» с фирменным флажком ФИФА на капоте. Не без самодовольства, подумав о значимости собственной персоны, Пшеничный шагнул к автомобилю.
Приезжая в Цюрих, Серафим Викторович обычно останавливался в отеле «Амбассадор» вместе с другими членами исполкома. Руководство могущественной организации, стоящей во главе мирового футбола, отнюдь не жалело средств для проведения конференций, предусматривая вне протокола разного рода отдых и развлечения для своих членов. Учитывая это, Пшеничный всегда прихватывал изрядную сумму денег в валюте, чтобы не казаться «белой вороной» среди зарубежных коллег, многие из которых были миллионерами. Эти, как он их называл, «карманные» складывались из теневых денег российского футбола — отчислений арбитров после договорных матчей, подношений ряда состоятельных региональных федераций, услуг за трансферы проданных в западные клубы игроков, процентов от спонсорских вливаний, наконец, собственного тайного бизнеса в ряде фирм, занимающихся недвижимостью и бензином. Прижимистый Пшеничный с «карманными» обращался бережно, предпочитая гулять, пить и развлекаться на средства ФИФА. А оставшиеся деньги обычно за день до отъезда вносил на валютные счета двух надежных швейцарских банков.
…Едва Серафим Викторович успел принять душ и разложить багаж по местам, как раздался телефонный звонок. Подняв трубку, он узнал голос Родина.
— Что за срочность, Слава? — Пшеничный недовольно поморщился, — я ведь только прилетел, еще мокрый, весь в поту. Здесь жара, кстати, похлеще, чем в Москве. Говори, через час у нас пресс-конференция. Я тут последним оказался, — приврал он для пущей важности.
— Так вот, — начал Родин, — вчера твой любимчик Лидский у нас очередные пару очков отобрал. Назначил за пять минут до конца матча с «Ураганом» пенальти, который степняки мигом и схавали.
