Светлана Алешина - Блондин — личность темная (сборник)
— А ктой-то ты ему, девонька? — заквохтала бабуська, рассматривая меня водянистыми глазками, поблескивающими с морщинистого лица.
— Сестренка двоюродная, — честно призналась я, машинально перенимая жалобную речь бабушки. — Он сам меня приглашал. Приехала я — а тут непонятно что. — И я тяжело, хрипло вздохнула.
Бабка открыла дверь пошире и предложила:
— Да заходи, девонька.
Я с удовольствием воспользовалась предложением и, войдя в прихожую, дико раскашлялась. Прижала руки к горлу, надрываясь, к бабке никто не поспешил, значит, все в порядке — дома она одна. Можно продолжать реализовывать план.
Бабуська немного испуганно посмотрела на меня, а я уже чуть ли не валялась на коврике в прихожей, заходясь в приступах кашля, задыхаясь и натужно дыша. Я чувствовала, как покраснело лицо — ну не люблю я врать, что поделаешь. А на глазах выступили слезы.
Бабушка кудахтала, носясь вокруг меня и не зная, что делать. Попыталась вручить стакан с водой, но я отчаянно замотала головой.
— Да что ж это с тобой? Врача тебе вызвать?
— Нет, — прохрипела я с видимым трудом. — У вас нет лекарства от астмы? Аэрозольного баллончика? — хрипло выдавила я, напряженно наблюдая за старушкой. И зашлась в еще более ужасном приступе.
Старушка беспомощно замотала головой, с ужасом глядя на меня. Мне повезло — об астме она слышала кое-что и знает, что человек может во время приступа умереть… Не хочет, наверное, с трупом в квартире оставаться.
— У вас внизу аптека, возьмите сумочку! — простонала я. — Я могу на лестнице побыть, — из последних сил пролепетала я, прежде чем снова раскашляться. И протянула сумку бабуське, которую та машинально подхватила. Главное, чтобы она оставила меня в своей квартире.
Старушка колебалась, и я ее прекрасно понимала. В наше неспокойное время редко кто рискнет оставить в собственной квартире совершенно незнакомого человека. Я же даже кашлять прекратила — застыла с руками, прижатыми к горлу, но продолжала натужно дышать.
Бабка открыла мою сумку, увидела в ней паспорт, и, наверное, вид документов ее успокоил. Стараясь действовать незаметно, она сверила мое лицо с фотографией, осталась довольна, потому что тут же вылетела из квартиры, закрыв дверь, впрочем, на замок снаружи. Я попыталась открыться изнутри — не получилось.
Ладно, пора действовать.
Я прошла в комнату с балконом, не обращая внимания на обстановку в квартире — не до того. Балкон убитого находился на расстоянии около полуметра, и поджилки мои тут же затряслись: не люблю высоту! Но — дело прежде всего, и я отважно подавила в себе приступ подлого страха. К счастью, балконы не были застеклены, а балконная дверь квартиры Ильи и вовсе приоткрыта — вероятно, милиция решила проветрить комнату.
Перестав колебаться, я неуклюже перебралась на соседний балкон и юркнула в квартиру. Здесь царил беспорядок: к холостяцкой безалаберности прибавились еще и разрушения, нанесенные следственной бригадой.
В прихожей на коврике все еще были видны меловые следы, показывающие положение трупа. Здесь я ничего не обнаружила. Все подозрительное следователи уже уволокли на экспертизу. И на что я надеялась? Зачем вообще проворачивала этот трюк?..
Я прошла на кухню, потому как в комнате ничего любопытного не обнаружила. И здесь тот же результат — ничего. Я повыдвигала несколько ящиков стола, надеясь обнаружить хоть здесь что-нибудь. Ничего. Махнула рукой, неловко развернулась и оперлась локтем о холодильник, пытаясь удержать равновесие. И тут мне на голову посыпалось что-то омерзительно тяжелое. Увильнув от странного дождя, я увидела какие-то предметы, с металлическим грохотом падавшие на пол. Пришлось опуститься на корточки, натянуть рукава водолазки до самых пальцев, чтобы не оставить отпечатков, и стремительно собрать все предметы обратно. Оказывается, на холодильнике стояла керамическая ваза, которая от сотрясения опрокинулась, а лежащие в ней вещи посыпались на пол.
Вероятно, Илья стриг еще и на дому — потому что в вазе хранились парикмахерские ножницы, какие-то расчески и прочие штуки, назначение которых было непонятно. Я все аккуратно сложила обратно, после чего стремительно выскочила из квартиры убитого Ильи и перебралась на балкон его сердобольной соседки. Уже оказавшись на балконе, я услышала скрежет отпираемого замка и, захлопнув стеклянную дверь, пулей вылетела в прихожую, пристроилась на коврике и замерла.
Открыв дверь, бабуська испуганно посмотрела на меня. Я кашлянула, дабы успокоить ее, и протянула руку. В пальцы мои тут же опустился прохладный флакон аэрозоля. Ну что же, придется попробовать, что за гадость употребляют астматики!
Я пшикнула в рот немного молочно-белой жидкости и закашлялась уже по-настоящему от охватившего горло ментолового жжения. Бабка переминалась с ноги на ногу, тиская в ладонях мою сумочку.
Отдышавшись, я поднялась с пола, со слезами поблагодарила старушку и пояснила:
— Извините, пожалуйста, я просто забыла свой аэрозоль дома, а тут — приступ. Их давно не было, я уж думала — полегчало, оказывается — нет. Спасибо вам огромное!
Бабка вернула мне сумку, заулыбалась, явно обрадовавшись моему «ожитию», и потащила меня на кухню.
— Идем, чайком напою… Не дождешься ты своего Илюшу, девушка.
— Почему? — удивилась я, скорчив испуганное лицо: — Он что, вляпался в какое-нибудь незаконное дело? Ведь на двери печать.
Господи, как же я устала притворяться и актерствовать! Но приходится, ничего не поделаешь! И я закрыла лицо руками, когда бабка доложила мне об убийстве.
Честно говоря, потряс меня не столько сам факт убийства — об этом я уже знала от Валерии. Меня поразило, с каким удовольствием, едва скрываемым притворным сочувствием бабка начала расписывать мне все ужасы — и как ее вызывали в качестве понятой, и как Илья лежал, распластавшись… Счастье еще, что к парикмахеру-стилисту Илье я не имею никакого отношения, иначе бабка своими словами довела бы меня до истерики.
Наконец она сжалилась надо мной и, в последний раз повторив: «Ох, бедный молодой человек! А такой милый был, такой вежливый!» — замолчала.
Я тоже помолчала для порядка, словно приходя в себя, после чего спросила:
— И что же, неужели никто ничего не слышал?
— Да нет, уж и милиция расспрашивала. Чужих здесь не было, никто дверей не ломал, никто не кричал, не ругался, — скорбно протараторила бабуська. — Чай, если б скандал, я бы разом милицию-то вызвала. И потом услышала, как девушка Илюшина, Алиса, кричала. Вот и вызвали милицию.
Дальнейший, впрочем, недолгий разговор с бабкой никакой новой информации не дал, и я покинула гостеприимную квартиру. После чего отправилась по прочим соседям — расспрашивать, разузнавать, выведывать.
— Никто ничего не слышал, — пробормотала я, выходя из подъезда, когда обошла почти всех. — Никто ничего не видел и не знает. Значит, убийца проделал все это тихо, не привлекая ничьего внимания.
Однако мой вредный внутренний голос тут же откликнулся со свойственным моей сложной натуре ехидством: «Ну конечно, не знают ничего соседи! Да народ сейчас такой! Даже если бы стадо слонов пробежало по лестнице, никто бы дверь не открыл — а вдруг опасно?»
«Ничего подобного, — возразила я. — Старушки — создания очень любопытные, и если бы кто-нибудь шумел, обязательно обратили бы внимание».
«Далеко не факт», — ядовито возразил внутренний голос. Но я усилием воли заставила его замолчать и продолжила рассуждать, теперь мысленно. «Убийца мог позвонить, а Илья — сам ему открыл. Значит, преступник был хорошо знаком с жертвой. Или же убийца открыл дверь отмычкой… Еще одна странность — Илья убит в прихожей. Если бы на человека пошли с ножом, он бы успел убежать. Возможно, он не ожидал нападения. Хотя мог и не успеть. Предположим, к Илье зашел его недоброжелатель, но человек неплохо знакомый. Или, например, та же Алиса. Разумеется, стилист не почувствовал опасности, и его могли убить. Или другая картинка…»
Перед моими глазами так и встала сцена: Илья сидит в квартире на диване и поджидает Валерию с коньяком. А за дверью некто в черном копошится в замке отмычкой, другой рукой сжимая сверкающий нож. Илья слышит странный звук — и выходит в прихожую. Тут дверь распахивается, и…
Даже мурашки по коже побежали, а волосы встали дыбом. Правильно Ларчик говорит — у меня болезненно развитое воображение.
Ну а теперь можно и в салон отправляться. Стрижку, что ли, сделать? Ну нет, хватит на сегодня самодеятельности. Теперь я — частный детектив, а не чья-то племянница.
* * *Андрей Петрович не без грусти размышлял о неудачном расследовании. В сущности, что ему оставалось делать, кроме как размышлять, покидая этот салон? Он переговорил со всеми, с кем возможно, но не узнал ничего нового. Лариков уже подумывал о том, чтобы отправиться в офис — в самом деле, не ошиваться же здесь целый день!
