Эдриан Маккинти - Кладбище
Я прихлебываю кофе и смотрю, как расходятся облака и солнце начинает подниматься все выше над скопищем ветхих деревянных строений, являющихся главной приметой местного ландшафта. Ближе к берегу стоят несколько домов поновее и подороже, пара кафе, магазин рыболовных принадлежностей и ресторан, специализирующийся на блюдах из омаров.
Я начинаю машинально двигаться вдоль балконных перил, одной рукой по-прежнему держась за них, другой поднося к губам чашку с кофе. Делаю очередной глоток и едва удерживаюсь, чтобы не помахать рукой какой-то даме, которая появляется в окне особняка напротив. Окно находится на верхнем этаже; судя по всему, это ванная комната. Женщина опускает жалюзи, прежде чем я успеваю ее поприветствовать. На лице женщины гримаса оскорбленного достоинства. Стекло грязное или запотевшее, поэтому разглядеть, одета она или нет, я не успеваю.
На крыше того же особняка замечаю что-то вроде беседки. Сначала никак не могу взять в толк, зачем здесь это архитектурное излишество, но, приглядевшись, понимаю, что передо мной любительская обсерватория. Из-под блестящего металлического купола торчит труба телескопа. Пока я смотрю, из щели в стене обсерватории появляется какой-то мужчина. После ночного бдения наедине со звездами он кажется таким измотанным, что я почти уверен: еще секунда, и он упадет замертво, но он довольно быстро приходит в себя и, отыскав наружную лестницу, начинает спускаться на веранду первого этажа.
Приканчиваю кофе и отправляюсь в туалет. Там я привожу себя в порядок и, набросив поверх шортов и майки махровый халат, возвращаюсь в комнату. Халат белый, пушистый, на груди блестит вышитая золотом монограмма «Дж. МакК». Глядя на нее, я снова думаю о том, что Джерри, похоже, действительно не бедствует.
Что мне делать дальше, я понятия не имею. Растерянно оглядываясь по сторонам, замечаю записку, которую кто-то подсунул под дверь, пока я был в ванной. Поднимаю, читаю: «Dux femina facti. Соня приглашает нас всех к завтраку ровно в семь. Приходи. Форма одежды — повседневная. Джерри».
Я не знаю, что означает dux femina facti, знаю только, что вся эта латынь меня бесконечно раздражает. Кому Джерри втирает очки? Я-то знаю, что никакой он не американский магнат-судовладелец, воспитанный на Гомере, Вергилии и Эмерсоне, а самый обыкновенный грязный убийца из Белфаста, которого вышвырнули из его родной страны и которому посчастливилось сколотить капиталец в Штатах.
— Берегись, Джерри, как бы я не оказался той самой соломинкой, которая сломала спину верблюда! Да и твоей шалаве-дочке тоже придется несладко, — бормочу я, чувствуя, как во мне растет злость на всю эту семейку.
Горничная ведет меня по крытой галерее, соединяющей гостевой флигель с особняком. Завтрак накрыт в столовой, и я направляюсь туда.
Шеймас, Трахнутый, Джерри и Соня уже сидят за большим дубовым столом и едят сосиски, вафли и оладьи с черникой. Шеймас и Трахнутый одеты в майки и шорты, на Джерри — просторный белый пиджак, белая сорочка и — черт меня побери! — кремово-белый галстук.
Трудно поверить, что эти беззаботные, веселые люди — убийцы. В их внешнем облике нет ничего грубого или жестокого, но я знаю, что это либо маскировка, либо убийцы нынче изменились и перестали быть похожими на убийц. Оба варианта возможны, и оба меня пугают; я чувствую, как у меня по коже бегут мурашки.
Джерри с жаром объясняет что-то остальным.
— Слушайте, слушайте!.. — взывает он и размахивает руками. — Прошу внимания, леди и джентльмены! Вот смотрите: если сдвинуть указательные пальцы как можно ближе и поднести их вплотную к лампе или к другому источнику света, можно увидеть, как лучи преломляются и возникает интерференционный узор. Попробуйте сами! Подобный фокус хорошо выходит на рассвете, на травянистых террасах Тува. Там это называется «гун гур ту».
Все начинают складывать пальцы и смотреть сквозь них на льющийся в окно солнечный свет. Тут Джерри замечает меня:
— А-а, наш мальчик, наш новый солдат — один из немногих... Садись, садись... Хорошо спал? Вот кофе, оладьи. Их испекла Соня, и это лучшее, что только существует — и в этом мире, и в грядущем.
О господи, думаю я, опять он заговорил в этом своем идиотском напыщенном стиле! Кем он себя воображает? Сидни Гринстритом в фильме «Мальтийский сокол», что ли?..
Я сажусь. Наливаю себе стакан апельсинового сока.
— А ведь верно, Джерри! Я вижу в щель между пальцами тонкие черные линии. Как ты много знаешь! — говорит Трахнутый, но будь я проклят, если попадусь на удочку и стану расспрашивать, о чем они говорили до моего прихода.
Я кладу на тарелку бельгийские вафли, чуть не демонстративно игнорируя оладьи.
— Хорошо спалось, Шон? — спрашивает Соня.
— Спал отлично, спасибо. Кажется, я не спал так еще ни разу с тех пор, как приехал в Америку, — честно отвечаю я.
— Я очень рада. Мы поместили тебя в прежнюю комнату Джеми. Там, кстати, и балкон есть...
— Спасибо. Комната действительно замечательная, к тому же с балкона можно любоваться восходом солнца, — соглашаюсь я.
— Сегодня был не очень красивый восход. Туман его немножко испортил, но ты еще увидишь настоящую красоту осенью, когда улягутся летние ветра, а солнце сместится немного севернее, — вмешивается Джерри.
— Буду с нетерпением ждать осени, — отвечаю я, беру сосиски и придвигаю поближе кувшин с кленовым сиропом. Трахнутый и Шеймас затевают чисто технический разговор, касающийся устройства автомобилей, а Джерри, сразу заскучав, тянется к стопке газет.
— Не стесняйся, возьми сегодняшнюю газетку, — предлагает он. — Тебе какую? Мы получаем «Глоб», «Таймc» и «Джорнэл».
— Спасибо, не надо, — говорю я. — Терпеть не могу узнавать дурные новости на пустой желудок.
— Очень разумно с твоей стороны, — важно кивает он.
Я улыбаюсь Соне, вот уже некоторое время наблюдающей за мной со странным выражением на лице, и приступаю к еде, которую запиваю то кофе, то апельсиновым соком. Завтрак мне очень нравится, и я ненадолго забываю обо всем. Потом я снова перехватываю странный Сонин взгляд.
— Шон, — смущенно начинает она, — вчера вечером на пляже я не могла не заметить... И сегодня утром тоже. Прости, мне бы не хотелось быть бестактной, но твоя нога...
— Ах это!..
— Да. Ты потерял ногу во время беспорядков в Белфасте? — спрашивает она сочувственно.
Прежде чем ответить, я несколько мгновений роюсь в памяти, пытаясь вспомнить все, что мне известно о Соне Маккаган. Ей сорок. Преподает политику или историю в университете Нью-Гемпшира. Придерживается левых взглядов типа: «Во всем виноваты плохие белые парни, которые давно умерли». Такие, как она, клеймили «Черных пантер» и вешали на стены плакаты с портретом Че. Точно не помню, но ее отец то ли генерал, то ли адмирал, то ли председатель совета директоров «Форда». В общем, тот еще прыщ на ровном месте. Даже не знаю, как ей представляется ситуация в Ольстере; вероятно, она думает, что тамошняя система чем-то сродни южноафриканскому апартеиду или оголтелому расизму вроде того, что процветал когда-то в американских южных штатах. Мне хочется сказать, что ступню мне оторвало британской пластиковой пулей, но я уже наврал Кит про дорожную аварию, поэтому говорю:
— Нет, я потерял ногу еще в детстве — упал с мотоцикла. Самое обидное, что сам был виноват — слишком быстро ехал.
— Бедный, как я тебе сочувствую!.. — говорит она и улыбается так ласково, что я сразу перестаю на нее злиться.
— Я уже привык, — говорю я, — и почти не переживаю.
— Это хорошо, — отвечает Соня. — И я рада, что это произошло не во время беспорядков, потому что в противном случае сейчас тебя сжигал бы огонь ненависти! — говорит она со страстью, и ее аристократический выговор становится заметнее. Одного ее произношения достаточно, чтобы узнать ее прошлое. Закрытый частный пансион, старейший колледж «Семь сестер», собственная яхта в Ньюпорте, может быть, долбаная Сорбонна, поскольку в ее речи присутствует чуть заметный иностранный акцент. Даже странно, как он до сих пор у нее сохранился. Мне-то кажется, что после года общения с Трахнутым Соня должна была бы браниться как сержант, курить как паровоз, носить только зеленое, грубовато подшучивать над теми, кто ниже ее по положению, и клясться на каждом углу, что настоящий кофе по-ирландски — единственное средство от простуды, расстройства желудка и других болезней.
— Нет, просто я неудачно упал с мотоцикла, — еще раз повторяю я. — А что это у тебя за интересный иностранный акцент? Откуда он?
Соня с довольным видом улыбается, но прежде чем она успевает ответить, в разговор вмешивается Джерри.
— Шон, послушай... — бормочет он, с любопытством косясь на меня.
— Что?
— А можно взглянуть на твою ногу?
Не особенно задумываясь над тем, как это будет воспринято, я задираю ногу прямо на стол.
