Леонид Словин - Зеленое море, красная рыба, черная икра
– Сказал, чтобы я не вмешивался, потому что могу все испортить.
– А почему Баларгимов сам не решился пойти с повинной? Как ваш сын это объяснил?
– Садык много раз судим. Ему могли дать суровое наказание. Наш старший брат – Сулейман – тоже просил Умара взять все на себя. И еще один человек. Когда я приехал, они втроем как раз сидели в ресторане.
– В «Сахиле»?
– Да. На берегу.
– Умар, Баларгимов… А кто третий?
Он помялся.
– Агаев, начальник милиции…
Сила, стоящая за браконьерской мафией, не могла отправить на скамью подсудимых шефа лодок, который знал всю ее подноготную.
– Агаев сказал, что сделает все, чтобы Умару дали три года, как за неосторожное убийство… Я поверил.
Он вздохнул. Сноха его неожиданно всхлипнула и тут же неимоверным усилием воли вернула лицу прежнее сосредоточенно-спокойное выражение. Она выглядела нелепо – в своем мини, с высоко открытыми голыми коленями, с криком, который буквально сотрясал ее. Я не понимал, как ей удается со всем этим справляться.
– Вас допросили?
– Я сказал, что ничего не знаю.
– Следователь спрашивал – занимался ли Умар браконьерством?
– Нет. Умар ведь показал, что хотел отомстить Цаххану Алиеву за то, что тот не разрешил ему ловить частиковую рыбу. Меня и спрашивали только о частиковой…
– А сети?
– Перед обыском Садык бросил их к Умару в сарай…
– А где он в действительности находился, когда Баларгимов поджег рыбинспекцию?
– Смотрел футбол. Есть свидетели.
– Этих людей допросили?
– Одного. Остальные было тоже пошли в свидетели, но Садык сбил всех с толку: «Молчите!» Я тоже сказал: «Не вмешивайтесь, не ваше дело…» – Он вздохнул.
– А тот, которого допросили? Что с ним?
– Его нашли в заливе. Будто погиб на охоте. От несчастного случая…
– Ветлугин?!
– Да, Сашка.
– А кто вел вначале дело на вашего сына?
– Алиханов. Мы на него не обижаемся – он вел в нашу пользу…
– Ну, естественно.
Дело Умара Кулиева было сфальсифицировано полностью.
– Поначалу все получалось, как Садык обещал. Алиханов следствие закончил быстро. За месяц. Умара судили как за неосторожное убийство. Дали четыре года. Но тут Аббасов-старик, отец сгоревшего инспектора Саттара, поднял шум. Стал давать телеграммы. Пошли письма, митинги. «Расстрелять убийцу! Никакой пощады!» Дело принял областной суд. Вы не можете себе представить, что мы чувствовали… – Он разрыдался. – Мы ведь знали, что Умар невиновный…
Я не перебивал его.
– …Когда судья объявил: «Расстрел!» – мы все закричали… А люди хлопали: «Правильно!..»
Плач душил его. Надо было иметь каменное сердце, чтобы все это слушать. Жена Умара сидела с вытаращенными глазами, чтобы не разреветься.
– …Я попросил судью, чтоб дали свидание. Нам разрешили. Умар стал успокаивать: «Так надо! Садык все устроит! Он ехал со мной в автозаке. Все нормально!»
– А потом?
– Все от него отказались. Садык – первый. Ждут, чтобы его поскорее расстреляли – пока не начал рассказывать…
Кулиева снова всхлипнула – звучно-глубоко, маскируясь нелепой гримасой, уродовавшей ее грубоватое, простое лицо. Она держалась изо всех сил, но мне дано было слышать ее беззвучный отчаянный крик.
– …Люди передали нам письмо.
– Из тюрьмы?
– Да. Через рыбинспектора, Сережу Пухова. У него друг… Мы заплатили… – Кулиев говорил несвязно. – Сергей искал доказательства против Цаххана Алиева. Из-за этой истории Цаххан стал чуть ли не национальным героем… А мой мальчик каждую секунду смотрит на дверь… Боится, что сейчас войдут… Только теперь, когда вы вмешались и послали телеграммы, я впервые ночью заснул… – Неудачник-старик откровенно рыдал. – Это счастье… Вот записка. Мы получили ее перед отъездом в Москву…
Умар Кулиев писал: «…Почему я должен быть этой третьей жертвой? Как он будет смотреть Вам в глаза, посчитав свою жизнь дороже моей? Смотрите, какой он человек и что мне пожелал. Если не мог уладить это дело, то почему он причинил мне такую боль? Сам сделал, сам бы и расхлебывал. Какой жестокий человек. Отец, если бы вы могли распутать это дело, я бы все доказал. Отец, сейчас моя судьба в ваших руках, смотрите, как я сглупил, поверя этому человеку, пожалел его. Надо было сначала все рассказать»[1].
Они ушли.
– Хотите чаю? – спросила Гезель, открывая дверь.
– Хочу.
– С конфетой? – Гезель почувствовала, что мне грустно.
– С конфетой. – Я сто лет не пил чай вприкуску.
Она подала карамель. Шоколадных конфет в магазинах уже давно не было.
– Спасибо, Гезель.
Мне и в самом деле было грустно.
«Продажное правосудие, продажное следствие…»
Раздался звонок – звонила Анна, я по голосу понял, что у нее неприятности.
– Что-нибудь случилось? С Мишей Русаковым? Говори быстрее!
– Нет, нет! Я видела его…
– С тобой?
– С моим дядей… Он самый близкий мой родственник…
– Он заболел?
– Его арестовали! Потом скажу. Я сейчас еду туда.
– Когда мы увидимся?
– Я приду к тебе. Поздно…
– Буду ждать.
Я положил трубку.
«Махнуть на все! Уехать. Жениться на Анне. Подать заявление в мореходку, где учат морскому ремеслу и немногословному счастью сорокалетних балбесов, попробовавших себя на прокурорской стезе».
По закону парных случаев немедленно раздался второй звонок.
– Игорь, ты? – Звонила Лена. – Игорь. – Голос жены раздавался, словно в огромной трубе, и как бы отдавался от стен. – Я к тебе приеду. Я решила. У меня есть три дня. Я заказала каюту…
– Не приезжай! – крикнул я. – Потом! Сейчас не надо!
– Почему? Мне звонил Бала! Я хочу быть рядом с тобой. —
Каждое слово ее я услышал дважды, повторенное гулким эхом трубы. – И потом, я никогда не была в Восточнокаспийске…
– Ни в коем случае! Тем более на этой неделе… У меня не будет ни минуты свободного времени. – С большим трудом мне удалось убедить ее. – Обещаю: через три-четыре дня я приеду сам…
– Это правда? – Она немного успокоилась.
– Правда.
Но я не приехал ни через три дня, ни через четыре. Ни через пять…
Уходя, я снова увидел такси, стоящее на том же месте. На значительном отдалении виднелась и вторая машина.
В человеке, сидевшем рядом с таксистом, я узнал знакомого следователя бассейновой прокуратуры. Он показал мне на заднее сиденье. Водитель включил зажигание.
– С приездом… – Я сел, и мы быстро отъехали.
– Спасибо. Тихонов просил, чтобы я тебя привез. Завтра мы начинаем…
Бригаду возглавил начальник следственного отдела бассейновой прокуратуры. Я его тоже знал.
– Где ваша резиденция? – спросил я.
– За городом. В Доме рыбака…
– Мой помощник с вами?
– Бала? Он дома. Тихонов приказал ему не показываться. Можно все испортить…
Мы выбрались на окраину и ехали теперь мимо маленьких магазинчиков с убогим выбором товаров и по-провинциальному громкой рекламой. Так, крохотный киоск носил название «Обувь к любому сезону», а вывеска над квадратным оконцем в саманном заборе гласила: «Войсковой магазин».
– А какая роль отводится мне? – спросил я. – Тихонов говорил?
Он удивился:
– Ты разве не в курсе?
– Ничего не знаю…
Мы ехали вслед заходящему солнцу, которое медленно скрывалось за горы военного Топографа и Первооткрывателя края.
– Прокуратура Союза предлагает тебе самостоятельный большой участок. Так что заранее поздравляю…
9
Ночью я услышал шум подъехавшей машины, выскочил на крыльцо. Это была Анна.
– Такси то и дело ломалось. – Она совсем замерзла.
Я поставил чай.
– Как твой дядя?
– Он в камере. Мне дали свидание.
– Что с ним?
Она только печально положила руку мне на плечо. Тепло и нежность вместе с ощущением покоя вернулись ко мне.
– Он работает заведующим небольшого магазинчика в совхозе. Сам знаешь: все бывает. И в долг дают. И недостача, и пересортица. Эминов приказал произвести внезапную ревизию. Короче, возбудили дело. Уже исключили из партии. Я в полной растерянности…
– Ничего! Скоро они сами загремят!
– Ты недооцениваешь Эминова, милый!
Анна понемногу согрелась. Мы поднялись. Я убирал со стола, когда вдруг услышал ее захлебнувшийся громкий всхлип:
– Откуда у тебя эта мерзость?
– Ты о чем?
Я подошел к кровати. Анна показала на маленького, щуплого паучка, высунувшегося из-под подушки, на которой я спал полчаса назад. Вид у паучка был абсолютно безобидный.
– Ты знаешь, что это? – Она вся дрожала.
– Откуда мне знать – скорпион или фаланга? Может, букашка спряталась от бесхвостой крысы? Сейчас я удалю ее…
– Не смей брать в руки! Это каракурт! Черный ядовитый паук…
Паук сдвинулся в сторону, работая длинными, переломанными в суставах членистыми лапками. Его действия напоминали работу крохотного экскаватора с программным устройством.
