Ирина Глебова - Ночные тени (сборник)
Утром, когда Серёжа пересекал двор, чтоб выйти на свою обычную беговую дистанцию, он вновь увидел у раскрытого гаража Олега. Только на этот раз Олег не просто поднял руку в приветствии, а махнул, подзывая. Вблизи «Харлей Девидсон» оказался ещё более мощным и прекрасным. Серёжа тихонько погладил руль и кожу седла. Промчаться бы на таком!.. А Олег запросто так и говорит:
– Составишь мне компанию? Полчасика по окружной?
– Покататься?
– Ну!
– Вот здорово!
У Серёжи дух перехватило. А Олег уже вынес из гаража второй шлем – такой же красивый, как и у него, сам надел и застегнул второй на мальчике. Добавил только:
– Держись за меня покрепче.
И они рванули сходу, почти бесшумно: помчались, полетели… Серёжа, прижимаясь щекой к спине Олега, видел всё вокруг сквозь мутную пелену слёз. Это встречный ветер выбивал слёзы из глаз. Или огромная скорость выдавливала их. А, может, они текли от счастья и восторга: оттого, что рядом такой взрослый, сильный, доброжелательный – вообщем, совершенно чудесный парень Олег. Оттого, что они теперь и дальше, наверное, будут друзьями. Оттого, что под ним, Серёжей, такая потрясная машина – лучшая в мире!
Олег стал притормаживать и свернул на обочину, к небольшой посадке. Когда Серёжа вслед за ним спрыгнул с мотоцикла и сдёрнул шлем, парень кивнул на траву между деревьями:
– Пойдём, посидим.
Трава была сухой, мягкой, за посадкой просматривалось поле, засеянное подсолнухами. Олег прислонился спиной к стволу тополя, Серёжа бухнулся рядом на живот, опёрся на локти.
– Ну что, понравилось?
Олег казался немного смущённым. Может, оттого, что сорвал цветок и теперь обрывал лепестки и листики, коротко поглядывая на мальчика.
– Ещё бы! Я вот с отчимом на машине ездил – скоростной «Оппель». Тоже ничего. Но разве сравнить!
– Вот и хорошо. Будем дружить, я тебя и за руль пущу.
– Ты хочешь со мной дружить? – не поверил мальчик. – Взаправду? Но я же пацан!
– Ну и что? – Олег вдруг наклонился и положил ему руку на плечо, так ласково!.. – Среди моих ровесников таких отличных ребят, как ты, не так уж много. Ты ведь можешь быть хорошим другом, правда?
– Олежка! – Серёжа от восторга даже не заметил, как вырвалось у него слово, каким он часто называл парня про себя. – Да я для тебя – что хочешь!.. Я сильный, ловкий, ты не думай! И читаю много. Дома у нас, знаешь, сколько книг!..
Олег откинул голову, засмеялся. Серёжа смотрел на него полминуты и тоже стал смеяться.
– Да я только хотел сказать, что со мной не соскучишься, – еле выговорил он сквозь смех. Вскочил на ноги легко, весело, закричал, подбросив вверх шлем:
– Эгей! Зверобой и его верный друг Чингачгук мчат сквозь джунгли на своём быстром скакуне!
Олег, смеясь, поймал его за щиколотку, дёрнул, и мальчик вновь шлёпнулся на траву рядом с ним.
– Тоже мне, начитанный! Всё перепутал: Чингачгук и джунгли – разные вещи. Да и на лошадях они почти не ездили.
Когда ребята вновь садились на мотоцикл, Олег сказал:
– У нас есть дача, на водохранилище. Там сейчас пусто. Отцу некогда – весь в делах, а мачеха уехала в круиз по Средиземноморью. Хочешь, поедем со мной на дачу, поживём там два-три дня. Там не слабо: корт теннисный есть, спортплощадка, пляжик частный, яхта. Ты под парусами ходил когда-нибудь?
– Нет.
– Ну, так приглашаю. Отец тебя отпустит?
– Отпустит, наверное.
У Серёжи кружилась голова. В первую минуту, забалдевший от восторга, он хотел предложить: «Давай и Пашку Бурсова с собой возьмём!» Но вовремя сообразил, что Олег-то только с ним, с Серёжей, хочет дружить, а не детский сад вокруг себя разводить.
Они вновь мчались на «Харлее» по окружной дороге, возвращаясь в город. Серёжа в тот момент и не вспоминал о каком-то Грине. Но когда он вернулся домой, отец, уже у порога, убегая на работу, попросил его:
– Сынок, наш гость хочет прогуляться куда-нибудь к реке, пикничок устроить. Хорошая мысль, правда? Составь ему компанию, ладно?
Раздражение и разочарование так ясно проступили у Серёжи на лице! Хорошо, Гриня стоял у него за спиной и не увидал. Но отец удивился:
– Что-то не так?
Однако Серёжа уже вспомнил своё намерение не спускать с Грини глаз. Да, неожиданная дружба Олега, его приглашение поехать на дачу, так обрадовали, что он обо всём забыл. На минуточку. А теперь вспомнил. И пакетик с хирургическими ножами вспомнил.
– Конечно прогуляемся! – Серёжа повернулся к Грине, улыбнулся приветливо. – По такой жаре только к реке и нужно ездить.
– Вот и славно, а я побежал. Погляди там в холодильнике, что можно взять с собой. – Игорь махнул рукой. – До вечера!
Надо было предупредить Олега. Ладно, он позвонит ему, телефон найдёт в справочной книге. А пока мальчик достал из холодильника огурцы, помидоры, всякую зелень, колбасу. На пикнике хорошо шашлыки делать. Но мяса не было. Зато обнаружились три штуки замороженных куриных окорочка. Вполне можно зажарить на костре, решил Серёжа.
Гриня крутился рядом, помогая складывать продукты в небольшой походный Серёжин рюкзак.
– Соль и перчик прихвати, – подсказывал. – И хлеб. И спички.
Пакет с хлебом Серёжа нарочно «забыл» в кухне на столе. Когда уже вышли и стали спускаться вниз, хлопнул себя по лбу:
– Вот раззява! Хлеб забыл! Я мигом.
Захлопнув за собой входную дверь – вдруг Гриня тоже вздумает вернуться, – мальчик метнулся на балкон. Провёл рукой в столе и облегчённо вздохнул: пакет с жуткими ножами лежал на месте. С лёгким сердцем Серёжа вновь сбежал во двор, где его терпеливо поджидал Гриня.
Гриня
Скальпель с ланцетом и скорняжный нож Гриня брать с собой не стал. Они ему пока не понадобятся. На этот раз. С первого взгляда на этого мальчика Гриня знал: следующая жизнь, которая войдёт в него, будет жизнью Серёжи. Такого чудесного объекта у него ещё не было: молодость, здоровье, весёлый счастливый характер, чистота мыслей, открытое сердце. Нет, упустить всё это просто невозможно!
Гриню не смущало то, что его знает в лицо отец мальчика. Он и не станет скрываться. Сумеет всё сделать так, чтоб остаться вне подозрений. Он великий мистификатор. Чтобы не случилось, его никто никогда ни в чём не заподозрил. Как тогда – при смерти бабушки.
У осиротевшего мальчика шикарную родительскую квартиру забрали. Но городские власти всё-таки не обидели сынишку своего погибшего коллеги: он был прописан в новом доме, в хорошей однокомнатной квартире «улучшенной планировки». Там и правда была большая прихожая, вместительная кухня, раздельные ванна и туалет, балкон-лоджия. Бабушка была довольна.
– Зачем нам хоромы! – говорила она. – А эта квартира в самый раз мне и мальцу.
Как опекунша, она тоже там прописалась. Свой частный дом на окраинном городском посёлке она сдала квартирантам. Не из-за денег – бабушка не была корыстной, – а чтоб был присмотр и за домом, и за садом. Сама же с Гриней стала жить в квартире: очень ей нравились бытовые удобства, лифт и мусоропровод. Да и работа была совсем рядом с квартирой – десять минут ходьбы.
Когда бабушка оформляла опекунство над Гриней, отцы города расщедрились: дали сироте повышенное денежное содержание, возможность пользоваться номенклатурным продуктовым магазином, а также устроили бабушку на хорошую работу – в лучшую больницу, где лечилось всё городское начальство. Кое-кто из друзей погибшего Грининого отца знал, что домохранительница Ульяна Антоновна отличная медсестра. Это было так: помимо ведения хозяйства, бабушка ещё и лечила всех домочадцев, если, конечно, не требовалось вмешательство настоящего врача.
«Медицинская сестра» – было основной профессией бабушки. В больнице она недолго поработала в хирургическом отделении, а потом перешла в анатомическое, или, попросту говоря, в морг. Летом, когда Гриня перешёл из первого во второй класс, бабушка не стала отправлять его ни в пионерский лагерь, ни в санаторий, хотя путёвку для мальчика практически в любое место ей помогли бы достать. Нет, она непреклонно отвергала возможность остаться мальчику одному в детском коллективе.
– Хулиганству и вранью тебя там научат, – сказала, как отрезала. – А то ещё и разврату. Всякие пионервожатые да воспитатели друг с другом паруются на глазах у детей, а то и мальцов совращают. Знаю я эту публику!
Бабушка никогда не была замужем. Однако на интимные темы говорила с Гриней не стесняясь, невзирая на его юный возраст. Говорила грубо, откровенно. Так, например, она рассказала мальчику, как её, семнадцатилетнюю, работавшую посудомойкой в гарнизонной столовой, изнасиловали два солдата.
– Подстерегли, когда я выносила из кухни на задний двор, в сарай свинье помои, там же, в сарае, и поизголялись. Один сунул в зад, а другой в рот погань свою. Было бы это сейчас, я бы сжала зубы изо всех сил, откусила бы! А тогда, что ж, девчонка была, испугалась, от страху да оттого, что рот закрыт был, и крикнуть не могла. Потом убежали, бросили меня. А я, как пришла в себя, так сразу к их командиру, к майору прямиком. Насильники мои, небось, не сомневались: побоится девка позору, смолчит. Не на ту напали: я рассказала да указала на них – заприметила ещё раньше, как зырили на меня, облизываясь. А врач гарнизонный подтвердил: да, жестокое насилие имело место. Вот трибунал их быстренько к стенке и поставил – в те времена порядок был, закон строгий и справедливый. На очной ставке они слёзно умоляли меня простить их, оба жениться обещали. Да только я их ненавидела.
