Мария Очаковская - Экспонат руками не трогать
С «Новокузнецкой», где располагалась студия записи, Катерина поехала в салон красоты, потом надо было заскочить в химчистку, там приемщица клятвенно обещала привести в порядок Катин парадно-выходной костюм, необходимый для поездки. Вечером ей еще предстояла встреча с Киром, а на ночь глядя – дебаты с мамой, которая почему-то любое пространственное перемещение своих родных дальше загорянской дачи воспринимала как личное оскорбление. Таисия Федоровна обиделась еще неделю назад, как только узнала о поездке и о том, что вместе с дочерью отправляется и внук. Далее все по схеме: похоронное настроение, сердечные капли, мрачные пророчества, что-нибудь про катастрофы на транспорте, природные катаклизмы или пищевые отравления. Словом, любая поездка в их семье сопровождалась суматохой и руганью. Даже предстоящая – казалось бы, почему? Ехать недалеко, в Одессу, и не на самолете, а на поезде, все расходы, включая гостиницу, билеты и еду, оплачены. Есть официальное приглашение жюри кинофорума, где Катерину ждут, будут чествовать и награждать. Еще учась в институте, Катя снялась в одном эпохальном фильме, получившем приз на Московском кинофестивале, а позднее ставшем настоящим блокбастером российского проката. Его без конца крутили по всем каналам по телику, и зрители его очень любили. Катя сыграла там небольшую роль дочери главной героини. И теперь, спустя двадцать лет, когда на кинофоруме решили отметить своеобразный юбилей фильма, а заслуженные старики, исполнители ключевых ролей, уже отошли в мир иной, пригласили ее. Польщенная Катька, не раздумывая, дала свое согласие, выбрав сына в качестве спутника – у него будет повод погордиться матерью. Главное, никаких хлопот с ее стороны, никаких усилий, все без нее устроили и сделали. Даже билеты на дом привезли – явился экзотического вида курьер и буквально с поклоном передал конверт для г-жи Насоновой. Но и этот последний знак внимания Таисию Федоровну не переубедил, она продолжала обижаться. Впрочем, Катерину это не удивляло.
Зато Кир преподносил ей сюрприз за сюрпризом. Вслед за первым совместным ужином последовал второй, тоже с цветами. Потом приглашение на концерт с конфетами. Он стал ей звонить. И даже как-то раз заехал за ней на работу… Казалось бы, все понятно – востоковед решил за Катериной приударить. Севка так и заявил матери, хищно цапнув конфету из гигантской подарочной коробки. Но что-то во всем этом было не то. Главным образом потому, что Мельгунов, несмотря на вполне довольный, если не сказать счастливый вид, при встречах с Катей держался скорее как хороший приятель или коллега…
– Ну и чего? – спрашивала Машка.
– Все так же.
– Может, у него того… – предположила подруга, – ну, типа с потенцией не все в порядке… а то прямо как в кино: «Мимино, что она хочэт? Ничэго не хочэт – танцуэт просто».
– Слушать вас противно, какие все стали распущенные… – став свидетельницей разговора подруг, укоризненно заметила Таисия Федоровна. – Он что, после первого свидания сразу в койку должен ее тащить?
– После третьего, – с невозмутимым видом поправила ее Маша.
– Не надо торопить события, девочки! Не знаю, как сейчас, но в наше время встречались просто застенчивые люди.
Свидание перед отъездом в Одессу внесло некоторую ясность, даже несмотря на то, что востоковед изъяснялся туманно. Вернувшись домой, Катя сразу перезвонила подруге с отчетом:
– …одним словом, он предложил мне вместе съездить в Иран.
– Это еще зачем? Там же кошмар!
– Кир говорит, что совсем наоборот. Все комфортно, радушно, есть что посмотреть. А вообще-то мне больше всего понравились стихи. Прозвучало очень возвышенно.
– То есть?
– Я его спросила, как продвигается расследование, он мне сказал, что все застопорилось. Тогда я посочувствовала, мол, фамильная коллекция тю-тю, а он ответил, что не особенно расстраивается, и прочел стихи. Вот, послушай:
В одно окно смотрели двое:
Один увидел – дождь и грязь.
Другой – листвы зеленой вязь,
Весну и небо голубое!
…В одно окно смотрели двое…
– Это что значит?
– Какая ты, Машка, приземленная! Это значит, что он встретил меня!
22. В поезде
Меняем реки, страны, города…
Иные двери, новые года…
Но никуда нам от себя не деться,
А если деться – только в никуда.
Омар Хайям, персидский поэт, XI–XII вв.На Киевский вокзал Насоновых отвезла Маша. Как выяснилось, на поезде оба не ездили сто лет. У вагона СВ фирменного поезда «Крым» на перроне стояла румяная, высокая, как гренадер, проводница и проверяла билеты:
– Граждане отъезжающие, проходим на места, отправление поезда через пятнадцать минут… провожающих просьба не задерживаться, – говорила она немногочисленным пассажирам, по-малоросски гэкая.
Насоновы поднялись в вагон. Там было чисто, опрятно – ковровая дорожка, болоснежные, в пол-окна занавесочки, на столике в купе – минералка. Пахло дешевым освежителем воздуха. Оставив вещи, мать и сын приклеились к окну. На перроне среди снующих людей стояла Машка и театрально махала платком. Потом, видно, ей это надоело, она ткнула пальцем в циферблат часов и умчалась по своим делам.
Через несколько минут поезд тронулся. Мерно застучали колеса. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Вокзал, нагруженные пассажиры, перрон поплыли назад. Боже мой, как в детстве, давно забытые ощущения, когда Катя вместе с родителями ездила летом в Крым. По коридору вихрем пронеслась проводница, «Граждане пассажиры, готовим билетики». Захлопали двери купе. Вскоре появилась официантка из вагона-ресторана, хрестоматийная, в мини-юбке, с кружевной наколкой в канареечно-желтых буклях: «овощной салатик, соляночка, бефстроганов, рыбка». Севка, с неподдельным интересом обследовавший купе, высунул голову в коридор.
– Водички, коньячку? – скороговоркой спросила его официантка.
– Нет, пока кипяточку с заварочкой и сахарком, – парировал Сева.
– За чаем к проводнице, – разочарованно через плечо бросила официантка и поспешила дальше.
– Эх жаль, верхней полки нет. Так хотелось поспать на втором ярусе. Слушай, ма, а что мы так редко на поезде ездим? Тут прикольно.
– До Майорки поездом не доедешь.
– А в вагон-ресторан пойдем? – не успел он спросить, как в куртке ожил его мобильный. Звонила бабушка:
– Севочка, ты смотри, не ешь ничего в поезде в ресторане! А то я вас знаю, наедитесь и сляжете с поносом.
Услышав бабушкины ЦУ, Катя хитро подмигнула сыну.
За окном потянулись бетонные заборы, сплошь исписанные и покрытые граффити: «Кони – мусор», «Спартак – чемпион», «Голосуй за ЛДПР», за ними унылые гаражи и не менее унылые московские новостройки. Поезд прибавил скорость. Тук-тук-тук, тук-тук-тук.
– Эх, сразу есть захотелось, – глядя в окно, мечтательно произнес Сева.
– Ну, ты даешь! Еще часа не проехали! Хотя бабушка нам кое-что с собой навертела. Достать?
– Бабушкино неинтересно. – Сын вытащил из сумки объемистый русско-украинский словарь, который специально купил для поездки.
– Зато безопасно. Скажи, Сев, зачем было брать такую тяжесть?
– Очень поучительно, и потом мы ведь должны там как-то общаться.
– В Одессе все прекрасно говорят по-русски.
– Это раньше, а теперь… вот ты, знаешь, например, как будет по-украински «сыщик»?
– Ну и?
– Нышпорка. А ледокол – крыголом.
– Очень поучительно.
В купе зашла проводница, села на полку и разложила на коленях плоскую кожаную сумку с кармашками.
– Билеты приготовили? До Одессы следуем?
Катя кивнула и протянула ей билеты.
– Есть чай, кофе, печенье – обращайтеся.
– А почему вы говорите «билет»? – перебил ее Сева. – Ведь по-украински это будет «квиток».
Проводница улыбнулась:
– Дак, чтоб понятней было. Не все ж такие, как ты. – И, посмотрев на Катю, спросила: – Какой шустрый, он вам кто – брат или сын?
– Сын.
– А что народу у вас так немного? – продолжил разговор Севка.
Проводница сложила сумку и встала:
– Откуда ж ему взяться? Чай не лето. Кроме вас вон всего пятеро. Вы, если чего надо – обращайтеся.
– А стоянка первая когда?
– Большая – в Брянск-Орловском, тридцать минут.
– Спасибо. Будем знать. Можно у вас чайку? Как это правильно – ласково просим?
– Да зараз.
После горячего чая с домашними бутербродами, да еще под стук колес Катю потянуло ко сну. Прикрыв от яркого света лицо журналом, она с удовольствием вытянулась на купейном диванчике. «Надо бы еще не забыть речь продумать, а то выйду на сцену, и ни бэ ни мэ». Севке на месте, наоборот, не сиделось. Он то выходил в коридор общаться с проводницей, которую, разумеется, звали Оксана, то возвращался и принимался снова что-то жевать, то с хохотом штудировал украинскую лексику.
Тук-тук-тук, тук-тук-тук. Поезд набрал скорость.
Сын разбудил Катю в Брянск-Орловском.
– Ма, ну чего ты все дрыхнешь? Какая ты скучная! Давай хоть на воздух выйдем, постоим.
