Петр Кожевников - Год Людоеда
— Как протекает болезнь? Что вы испытываете? — Эти вопросы ведущей программы «Детская тема» сопровождались демонстрацией больничной мебели, маркированного красной краской белого эмалированного судна, светло-зеленой стены, облицованной возле раковины белым кафелем, грязно-синего халата, висящего на длинном гвозде, неаккуратно вбитом в торчащую из стены деревянную пробку.
— Во-первых, почти нет сил. Иной раз лежишь и думаешь, как бы встать. — Больной вновь отстранил возложенную на лоб руку и слегка повернул голову в сторону окна. — Я тут захватил свои занавески, так до сих пор не смог их окончательно закрепить. Немного поработаю — лягу отдохну. Встану на табуретку, руки подниму — опять плохо. Буквально полуобморочное состояние. Во-вторых, постоянная боязнь сквозняков. Для нас самое страшное — высокая температура. А подымается она из-за малейшей простуды. Ну а в-третьих, боль. Она, знаете, бывает такой, что иногда начинаешь всерьез завидовать тем, кто ее уже не может испытывать. Причем болит не только все тело, а даже где-то за ним. — Человек сделал левой рукой круговое движение, обозначая в пространстве границы своей боли. — Иной раз, видите, даже руками можешь замерить, где эта боль кончается. Это, я вам скажу, где-то на расстоянии полуметра, не больше.
— Как вы думаете, наше общество готово к такой болезни, как СПИД? — Этот вопрос ведущей оператор продолжал сопровождать начатым им во время речи больного путешествием снизу-вверх по небесно-голубой занавеске, на которой были изображены розовые херувимы с изготовленными для стрельбы луками. Теперь камера увеличивала ржавые зажимки на карнизе, по крайней мере половина из которых была еще не зафиксирована на ткани.
— Наше общество совершенно не готово. — Ответ прозвучал несколько по-школьному. Камера отъехала от занавески и уткнулась в решетку, установленную на внешней стороне окон. — Я здесь не первый раз, да и в других клиниках лежал, и скажу вам. что к нам, больным или просто инфицированным, отношение в основном отвратительное. Я знаю случаи, когда тем, кого ставили на учет, поджигали квартиры, отказывали в приеме на работу, а кое-кого даже убивали. Я хочу сейчас спросить телезрителей: неужели вы забываете, что мы — такие же люди и что наша болезнь отнюдь не радость, а страшное горе, которое, кстати, не дай Боже, может постигнуть каждого.
— А почему на больничных окнах решетки? Это для вас или, простите, от вас? — На экране вновь показалось небольшое ухо Лолиты с золотой серьгой в форме изогнутой рыбки.
— Да нет, вход и выход у нас совершенно свободный. Ну, исключая время процедур, тихого часа и отбоя. А так я могу погулять, съездить по делам, могу отлучиться на выходные. Вообще, мы в том положении, когда бежать уже некуда. Ну а то, чтобы здесь кого-то преследовали со стороны, — я об этом не слышал.
— Насколько я поняла, — ухватилась за слова больного Руссо, — ваше передвижение абсолютно свободно. А если больной СПИДом вступит с кем-нибудь в контакт без надлежащей страховки и инфицирует партнера, что тогда?
— Каждый из нас дает соответствующую расписку. Но как вы запретите заниматься сексом? Юридическая ответственность? А какая? Ну осудят ВИЧ-больного, даже отправят его в тюрьму, а там-то ему ведь необходима отдельная камера. Вы понимаете почему? А если ему станет худо — куда его девать? Его опять возвращают в больницу. В то же время нельзя же нас всех на всю жизнь в больницу засадить?! Тем более сейчас, когда в нашей стране все так трудно и все так дорого стоит. Ну а как предупредить нежелательные половые связи? Как нас заставить не любить? Это ведь тоже пока неизвестно…
Глава 26. Сны и видения
Он управляет автомашиной, похожей на «Оку», почему-то бронированной, но с открытым верхом. Машина мчится вниз по нескончаемому склону. Стас перестает жать правой ногой на газ, но вдруг чувствует, что его левая ступня застревает между педалями сцепления и тормоза. Тут же он замечает, что его нагоняет фура и ее фары раздраженно мигают лампами дальнего света. Весовой жмется к обочине и роняет взгляд на свои ноги, которые оказываются обутыми в странные ботинки. «Американские, что ли?» — задумывается Стас, рассматривая мощные башмаки из натуральной кожи с нелепыми, хотя, может быть, и дельными приспособлениями.
Он пытается высвободить левую ногу из ботинка. Это, к его радости, получается. Обувь остается между педалями.
Стас выезжает на встречную полосу и старается понемногу притормаживать. Фура ревет с правого боку от него, но не обгоняет, а движется параллельно, исключая возможность возвращения Весового в правый ряд.
Стас предполагает вариант появления встречной машины и сразу же замечает предупреждающее мерцание, которое вскоре превращается в угрожающее горение нескольких фар и сигнальных огней. Значит, впереди — еще одна фура…
Вокруг Весового — всевозможная малогабаритная военно-морская техника, зафиксированная на стапелях. Здесь буксиры, батискафы, торпедные катера, катамараны и даже миниатюрные подводные лодки. Все модели блестят и сверкают свежей краской. «Наверное, эго выставка», — догадывается Станислав, осматривая обширный павильон, похожий на те, что построены больше тридцати лет назад в Гавани на Васильевском острове.
В помещении — много посетителей. Они странно застывают, когда Весовой забывает об их присутствии, и вновь начинают двигаться, стоит ему обратить на них свое внимание.
Около каждого экспоната находится экипаж. Стас замечает миниатюрную подлодку и торпедный катер, рядом с которыми стоят моряки в русской форме. Ему крайне приятно отметить участие России в этой наверняка престижной выставке. Он оказывается рядом с соотечественниками и окидывает их приветливым взглядом. Ему хочется осмотреть катер изнутри. Он берется левой рукой за железную лестницу, более похожую на спортивный снаряд, чем на морской трап. Вместо того чтобы ухватиться второй рукой и начать подъем. Стас повисает на левой и только тут замечает, что он совершенно голый. Весовой тотчас утешает себя тем, что в наше время вседозволенности публика вполне способна принять его вид и поведение за рекламную акцию, причем неважно, каких товаров и услуг.
Весовой предполагает, что российским морякам, как часто случается в последние годы, не окажут здесь должного внимания, но вдруг замечает, что они собираются воедино для групповой фотографии. Это радует Станислава. Он вглядывается в родные лица, вслушивается в родную речь и понимает, что ничего родного в этих людях нет. У мужчин — рыжие волосы и желто-розовые глаза. Речь у них в крайнем случае американская, но никак уж не русская — лающие, мяукающие звуки, слушая которые Весовой представляет, что во рту у каждого моряка пузырится по целому блоку жвачки.
Экипаж уже выстроился для снимка. Стас решает исчезнуть, но совершает вдруг почему-то как раз то, чего никак не мыслил допустить, — он встревает между моряками и фотографом. Вспышка, и бывший военнослужащий запечатлен в голом виде на фоне моряков и военно-морской техники. Что ж теперь поделать? Может быть, это станет для него оглушительной рекламой и Весовой сможет набрать должное количество голосов в выборах на пост генерал-губернатора, о победе и которых он, оказывается, потаенно мечтает…
Глава 27. Заботы бизнесмена
В последнее время, которое, вероятно, допустимо измерить сроком от трех месяцев до полугода, Игорь Семенович с интересом наблюдал за происходящим в его мозгу незнакомым до этих пор явлением. Оно выражалось в том, что Кумиров как бы о чем-то рассуждал, но, пытаясь проанализировать свои мысли, убеждался вдруг, что его голову заполняет сплошная абракадабра.
Так бывает, когда в компьютере не прочитывается дискета, из-за чего на экране монитора вместо связного текста всплывают сочетания загадочных символов, переплетенные обилием цифр и знаков препинания.
— Авангард, — заключал в таких случаях владелец ЗАО «САМ» и продолжал наблюдать за творящейся в его голове бессмыслицей в надежде извлечь из хаотичного роения слов хоть что-нибудь конкретное. К вящему сожалению Игоря, из этой затеи ничего не получалось.
Бизнесмен усматривал в забавных, но одновременно и настораживающих состояниях некоторое сходство с выкрутасами некоторых художников, когда на их полотнах присутствуют вроде бы все атрибуты живописного искусства: колорит, свет и тень, композиция, но в то же время нет ни одного узнаваемого предмета. При этом порой кажется, что ты вот-вот отыщешь ключ к решению предложенной загадки и назовешь изображенное знакомым словом. Но нет, этого не происходит!
Находил место в анализе Игоря и опыт сновидений, которые вроде бы ясны и запоминаемы, но стоит пробудиться, как вся информация тотчас стирается и ты не можешь восстановить ни одного конкретного момента, потому что это уже не из чего сделать.
