Анатолий Вилинович - Тайны Гестапо
Андрею и Павлу было рискованно оставаться одним в такой обстановке, и они все вместе направились к почтовому воинскому отделению. Машину поставили между вездеходом и забрызганным грязью лимузином.
В почтовом отделении было столпотворение еще большее, чем в самом вокзале. Почтовые чиновники, озлобленные невероятной нагрузкой, измученные, с воспаленными глазами, громко спорили с отправителями, но все же выполняли свои обязанности.
Ольга спросила Крамера, кому именно он сдавал посылку. Ефрейтор внимательно присмотрелся к лицам служащих и растерянно заявил, что среди них нет того, кому он сдавал.
«А где же он?!» – чуть не закричала Иванцова, но сдержалась, догадавшись, что посылку ефрейтора приняла утром ночная смена.
Взяв под руку Крамера и сделав знак Андрею и Павлу следовать За ними, вышла из отделения на перрон. Пройдя немного, они оказались у распахнутых настежь ворот багажного отделения, заваленного посылками и тюками.
Все четверо прошли через перегруженный отдел– пакгауз, не обращая внимания на крики железнодорожников, что сюда нельзя, что здесь прохода нет. Гауптштурмфюрер лишь грозно на них взглянул и цыкнул. Те сразу присмирели.
Минуя багажный пакгауз, они вышли к внутреннему входу почтовой конторы станции. В небольшой комнате с зарешеченными окнами они увидели худющего и бледного фельдфебеля в черной железнодорожной форме с красной окантовкой. Он сидел за столом, заваленным кипами реэстров и бланков, и что-то записывал, подсчитывая на счетах. Увидев «эсэсовцев», фельдфебель вскочил, поправил очки и, обращаясь к гауптштурмфюреру, спросил, чем может быть полезен господам офицерам.
Ответила, как обычно, Ольга. Их интересует отправленная вот этим человеком, указала она на ефрейтора, посылка полковника Борка, которую они хотели бы немедленно изъять, поскольку она является неопровержимым доказательством в раскрытии преступления государственной важности.
Фельдфебель вытянулся, щелкнул каблуками и ответил, что он готов выполнить их указание, но для этого нужны реквизиты почтового отправления. К сожалению, сказала Ольга, квитанции у них нет, но известно, что посылка отправлена полковником Борком в Германию и этого, наверное, вполне достаточно.
Тут, к великому удивлению всех присутствующих, Гейнц уточнил, что посылка отправлена не в Германию, а в Юзовку, в управление «Восточные сталелитейные заводы группы Отто Вольф» на имя доктора Эрнста Шульца. Это он очень хорошо помнит и может подтвердить под присягой.
Фельдфебель пригласил всех присесть и подождать, а сам вышел и вскоре принес целую пачку отправи– тельных карточек, в уголках которых мелькали фашистские эмблемы. Но карточки отравителя Борка он не находил. Принес еще такую же стопу. И в ней не нашел адресата, которого искал. И лишь в третий раз он вернулся с отравительной карточкой в руках и сказал, что сегодня утром в 9 часов 22 минуты посылка полковника Борка отравлена поездом литер В № 1758 по адресу: «Рейхскомиссариат Украины, Юзовка, управление «Восточные сталелитейные заводы группы Отто Вольф» на имя доктора Эрнста Шульца. И что он видит выход только один: дать телеграмму по линии об изъятии этой посылки и возвращении ее обратно, но для этого требуется официальное указание железнодорожной полиции.
Все встали, и унтершарфюрер сказала, что они так и сделают и попросила фельдфебеля снять копию с отравительной карточки. Когда фельдфебель вручил ей копию, они молча попрощались и вышли из конторки.
Идти в железнодорожную полицию они, конечно, не собирались. Выбравшись из вокзальной толчеи, сели в машину. Надо было где-то остановиться и все обсудить, но им мешал немец, покорно сидевший рядом.
Остановились на глухой и совершенно безлюдной улице. Иванцова потребовала у Крамера документы и посоветовала ему выйти прогуляться. Гейнц отдал документы, застегнул шинель и, съежившись, вышел из машины.
Ольга была подавлена. Возвращаясь к мысли о чемодане генерала Кранбюлера, она чувствовала себя беспомощной. Постоянное напряжение давало о себе знать. Ей хотелось упасть, уснуть, забыться, не думать ни о чем.
– Я устала… я очень устала, ребята… – сказала она тихо.
Паркета заботливо произнес:
– А давайте-ка устроим однодневный отдых. Как, Оля?
Иванцова ничего не ответила, она молча смотрела на прогуливающегося Гейнца Крамера. «Его надо отпускать, нужно сдержать слово, – думала она. – Правда, в отпуск он может поехать и завтра, ничего страшного, если потеряет один день. И все же… А для чего он им вообще? Для чего?»– задавала она себе вопросы и не находила ответа.
Ольга открыла дверцу машины и позвала ефрейтора. Когда он сел на прежнее место рядом с ней, она стала расспрашивать его о генерале Кранбюлере, видел ли он его в лицо, почему генерал не приехал и не проводил своего раненого племянника? Гейнц ответил, что вместе с полковником Борком был у Кранбюлера в Краснодаре, и тот даже заметил Борку, почему у него денщик в звании ефрейтора, а не фельдфебеля или, скажем, унтер-офицера. Ну а проводить своего племянника генерал не смог по той простой причине, что находится сейчас в отъезде, но он знал о ранении полковника Борка и именно благодаря его заботам тот уехал в Юзовку, в лучший госпиталь, куда попасть не каждому дано…
Осведомляясь о генерале Кранбюлере, Иванцова искала какое-то решение проблемы, мучившей не только ее, но и ее друзей. Как, каким образом войти в контакт с этим генералом, добраться до его чемоданов и конфисковать сокровища?
Гейнц Крамер довольно профессионально начертил план входа в штаб и расположения жилых комнат Кранбюлера, рассказал о том, что денщиком у него служит лейтенант Вильгельм, а адъютантом, кажется, майор по фамилии… нет, фамилии он не помнит. Строгий и высокий такой. Есть у генерала собака, черная, с гладкой шерстью, на высоких ногах, злющая, но породы он тоже не знает.
Вдруг Иванцова спросила, нет ли у ефрейтора каких-либо ценных вещей полковника Борка, которые он мог бы передать генералу Кранбюлеру от имени его племянника. Тот обвел всех удивленным взглядом и покачал головой. Разумеется, таких вещей у него нет и быть не может. Разве что вот эти часы – он извлек из кармана часы марки «Павел Бурэ», которые достались полковнику в виде трофея и которые он великодушно подарил ему, своему денщику.
– Но мог же полковник Борк передать что-либо ценное генералу, – как бы размышляя и в то же время спрашивая ефрейтора, произнесла Ольга.
Тот подтвердил. Конечно, мог бы, если бы у него было что-нибудь помимо того, что он отправил посылкой.
Отвечая на вопросы Иванцовой, ефрейтор Крамер все больше и больше настораживался, начиная понемногу понимать, что «эсэсовцы», задержавшие его, ведут себя как-то очень странно. Шарфюрер, сидящий за рулем, и гауптштурмфюрер в беседе почему-то не участвуют, только слушают, иногда кивают. Говорит лишь унтершарфюрер, младший по чину. Кроме того, все это происходит не в гестапо, а в машине, на пустынной улице. Что-то здесь не так…
Зимний день клонился к вечеру. Ольга, обведя взглядом потускневшую, слякотную улицу, сказала ефрейтору, что она весьма сожалеет, но уехать сегодня ему не удастся.
И тут Гейнц Крамер неожиданно для всех, забившись в угол, вдруг выпалил, что они не настоящие эсэсовцы, не те, за кого себя выдают. Пораженные Ольга, Павел и Андрей уставились на него.
После некоторого замешательства Ольга спросила довольно спокойно, почему он сделал такой вывод.
Ефрейтор ответил, что СС так себя не ведет, не допрашивает солдата в машине. А господа гауптштурмфюрер и шарфюрер все время молчат, как немые, что весьма странно. Но как бы то ни было, добавил Гейнц, он будет выполнять все указания и отвечать на вопросы с одним лишь условием, чтобы ему позволили отбыть в отпуск.
Ольга заверила его, что все будет выполнено, как обещано, если ефрейтор Крамер будет вести себя благоразумно и делать то, что ему скажут, и не будет ломать голову над своими бредовыми предположениями и выводами. Здесь задают вопросы они, а не он, ефрейтор Гейнц Крамер. Ему остается лишь одно: отвечать, когда его спрашивают.
Затем девушка наклонилась к уху Павла и тихо сказала:
– Поезжай к базару и как можно быстрее.
«Опель» подкатил к базарной площади. Был уже вечер, но на базаре толпилось еще много людей. Здесь Ольга отыскала то, что ей было нужно: хрустальную массивную чашу с золотой окантовкой и красивую статуэтку из фаянса, изображавшую какого-то восточного императора. Выменяла она эти вещи на сахарин и камушки для зажигалки, предусмотрительно взятые из лагеря для обмена.
