Евгений СУХОВ - МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ
Однако сорвался на фальцет и замолк, перестав пыжить цыплячью грудь…
Золото Бочкова погрузили быстро. Покурили возле вагонов, поговорили о всяком-разном и засобирались далее. Перед тем как рассесться по вагонам, товарищ Лацис подозвал двух латышских стрелков из личной охраны и велел им сесть к машинистам.
— Так, на всякий случай, — пояснил он товарищам. — Там у них помощник ранен. Так чтобы не удумали чего.
Через минуту с небольшим поезд, с шипением выпустив несколько облачков пара, двинулся дальше, держа направление на Красную Горку.
Глава 23. ЧТО В СУМКЕ?
Мамай со своими людьми двигал скорым шагом по Тихорецкой улице, держа путь к железнодорожной насыпи. На околице деревни Крутовка, когда до полустанка было подать рукой, из лесочка вышли пятеро вооруженных мужчин, держа винтовки наперевес. Командовал ими юноша студенческого вида с маузером на боку.
— Кто такие? — спросил юноша, расстегивая кобуру маузера.
— А вы кто есть? — нахально спросил химик-адъюнкт, нагло уставившись в глаза юноши.
— Я уездный военком Терехин, командир отряда рабочего ополчения с завода Крестовниковых. Попрошу предъявить документы.
— Пешенцы мы, — ответил за всех Мамай. — Ат пелых пешим.
— Документы, — отчетливо повторил военком и сдвинул белесые брови к переносице.
— С документами, товарищ военный комиссар, все в порядке, — миролюбиво произнес адъюнкт, доставая из внутреннего кармана пиджака удостоверяющие личность бумаги. — Так что не извольте беспокоиться.
— А я вот беспокоюсь, — на полном серьезе ответил военком, принимая из рук химика бумаги. — Очень даже беспокоюсь… А ваши документы? — глянул он в сторону Мамая и электрического мастера.
Мамай и его спутник сунули руки в карманы. Терехин тем временем разглядывал документы несостоявшегося профессора, и белесые брови его поползли вверх.
— Беженцы, говорите?
— Аха, пешенцы, — подтвердил Мамай, держа руку в кармане.
— Издалека же вы бежите, — с большой язвой в голосе произнес Терехин, доставая из кобуры маузер. — Аж из самой Москвы.
— Голотнэ там, — произнес Мамай и сделал печальные глаза. — Ни хылепа нету, ни муки, ни кырупы…
— А у нас, значит, не голодно? — ехидно спросил военком. — У нас, значит, рай? А ну, покажи, что в сумке! — вдруг вскричал Терехин и, отступив на шаг, навел маузер на адъюнкта. — Покажи, я сказал!
— А что в сумке? Да ничего в сумке, — немного растерялся химик, крепко схватившись за лямку на плече. — Так, личные вещи, хлеб, колбаса…
— Григорий, Панкрат, — приказал Терехин.
Двое рабочих вразвалку подошли к адъюнкту, и один из них взялся за сумку:
— Покажь!
Несостоявшийся профессор еще крепче ухватился за лямку.
— Покажь, кому говорю!
Рабочий дернул сумку на себя, и из нее на землю просыпалось несколько монет.
— Золото! — удивленно вскричал рабочий и передернул затвор винтовки.
Вместе с клацанием затвора раздалось два выстрела. Рабочий, что приуготовлялся стрелять, удивленно посмотрел на дымящуюся дырку в кармане Мамая и рухнул в порыжелую траву. Военком, согнувшись, выронил маузер и застонал, прижимая ладонь к животу.
Не вынимая руки из кармана, Мамай выстрелил в направлении трех рабочих, застывших с разинутыми ртами возле лесочка. Те, побросав винтовки, дунули в разные стороны и через мгновение скрылись из виду.
— А я? — спросил побелелыми губами второй рабочий, что подходил обыскивать адъюнкта.
— А ты, Гриша, молись, — усмехнулся химик.
— Я не Гриша, я Панкрат, — проблеял пролетарий.
— Все равно молись, — безапелляционно заключил адъюнкт-химик.
— Латны, хыватит, — буркнул Мамай, с сожалением поглядывая на большую дыру в кармане «спинжака». — Итти надэ.
Он первым двинулся к железнодорожной насыпи. За ним последовали адъюнкт-химик и электрический мастер, попыхивая неизменной папиросой.
— А я-то, я? — прокричал им вслед Панкрат.
— Вот дубина, — сказал, обращаясь к электрическому специалисту, адъюнкт. — Он что, хочет быть застреленным?
— Итому… камисару сваиму памаки, — обернулся к нему Мамай и прибавил шагу.
— И куда мы теперь? — поравнявшись с вожаком, спросил адъюнкт.
— Вы Масыкыву, — невозмутимо ответил Мамай.
— Вот так, пешкодралом? — удивился химик и посмотрел на пыхающего папиросой электрического мастера, словно приглашая его удивиться вместе с ним.
— Пащиму пешыкодыралом? — удивился, в свою очередь, Мамай. — На поисте паидим.
— А где мы возьмем поезд? — не унимался адъюнкт.
— На вокызале, — ответил Мамай и отвернулся от назойливого подельника, показывая тем самым, что прения окончены.
— Ну, правильно, — подал вдруг голос электрический мастер. — На вокзале мы затеряемся в толпе, и донимать нас, кто да откуда, никто не будет.
— Тощнэ! — изрек Мамай и, ступив на шпалы «железки», пошел столь быстро, что химик и электрический мастер, каждый более чем на двадцать лет младше его, стали едва за ним поспевать.
* * *На вокзале горели товарные склады. Их никто не тушил. Толпу желающих отъехать сдерживала цепь латышских стрелков, держа наперевес винтовки с примкнутыми штыками.
На первом пути под всеми парами стоял паровоз с тремя вагонами, которые, ежели бы на то поступило распоряжение, не вместили бы и трети всех желающих покинуть город. Но такового распоряжения никто не собирался делать.
Ждали командующего Восточным фронтом Иоакима Вацетиса, с полчаса назад покинувшего штаб фронта и выехавшего, как это было известно многим, из нумеров Щетинкина в сторону вокзала на легковом автомобиле. Ожидали и членов Политотдела фронта Данилевского и Раскольникова, которые пропали в неизвестном направлении.
Возле вагонов кучковалась партийная, военная и чекистская головки города, губернии и фронта в лице члена Реввоенсовета фронта Сокольского, армейской комиссарши Данилевской, одетой в кожу с головы до пят, комиссара печати Грасиса с вместительным чемоданом, совработника Милха, контрразведчиков Вацетиса, Розенгольца и Смирнова, товарища председателя Губчека Вероники Брауде и совработницы Софьи Альфредовны Шейнкман с дорожным саквояжем, полным «керенками». Их там было ровно на миллион целковых. Она ждала мужа, посланного главкомом фронта Вацетисом с пакетом к военкому города Ивану Межлауку, нервничала и беспрестанно курила. Милх стоял рядом с ней и время от времени бросал выразительные взгляды на ее пузатенький саквояж.
— Откуда дровишки? — спросил ее полчаса назад Милх, видевший, как она, будучи еще в здании Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, лихорадочно засовывала кредитки в саквояж.
— Это касса Совета, — нисколько не смутившись, ответила ему Софья Альфредовна, прекрасно зная, что в кассе Совета, кроме мышиного помета, давно уже ничего не было. Знал это и секретарь Совета Густав Соломонович Милх и на слова Софьи Альфредовны только и ответил:
— А-а…
Очевидно, это был тот самый миллион рублей, пропавший невесть куда после ликвидации им и Яковом Шейнкманом так называемой Забулачной республики.
Порвав цепь латышских стрелков, к ним подошли председатель Губчека Лацис, комендант города Кин — китаец с Украины, — материализовавшийся прямо из речки-протока Булак (он часа три как уже скрывался под одним из мостов), военком Иван Межлаук, член политотдела фронта Гарик Нудельман и старейший партиец-революционер Людвиг Срулевич Бакинский.
— Уф, — отдуваясь, произнес Лацис, застегивая кобуру пистолета. — Еле прорвались. Чехи уже на Воскресенской и Проломной…
— Где Яша? — завидев Ивана Межлаука, бросилась к нему Софья Альфредовна. — Где мой муж? Вы видели его?
— Никого я не видел, — буркнул военком, отводя глаза от супруги предсовнаркома республики.
— Да как же так?! — не отставала от него Софья Альфредовна Шейнкман. — Товарищ Вацетис на моих глазах послал Яшу к вам с секретным пакетом! Скажите, заклинаю вас, как товарища по партии, что с ним?
— Я ничего не знаю, — устало произнес Межлаук и отошел в сторону.
— Ну что, мы едем или нет? — спросил Лацис.
— Сей час, подъедет товарищ главком…
Со стороны слободы послышались раскатистые винтовочные выстрелы.
— Как бы не было поздно, — осторожно заметил старейший партиец Бакинский.
— Действительно, — поддакнул ему Грасис. — Может, поедем, товарищи?
— Странно, — произнес член политсовета фронта Гарик Нудельман. — Товарищ Вацетис выехал из штаба, — он посмотрел на наручные часы, — уже почти три четверти часа назад.
— Хорошо, — изрек Мартин Янович. — Ждем еще десять минут и отъезжаем. — Иначе мы все попадем в руки чехословаков, и тогда…
Что станет тогда , продолжать было не надо.
