Валерия Вербинина - Аквамариновое танго
– Он сделал это не от себя лично, а как бы от нас всех. Часть денег дали Делотры, часть – мой отец. Лами дал Рошарам понять, что больше они ничего не получат, и, по-моему, они все правильно поняли. Во всяком случае, я не слышал, чтобы они тревожили кого-то из нас.
– Хорошо. Теперь расскажите мне то, что вы помните о собаках. К примеру, почему Мартелл жил не в комнате Лили? Это ведь была ее собака, которую она привезла с собой. К тому же такса – небольшая собака и не доставляет особых хлопот.
– Надо же, какие мелочи вас интересуют, – пробормотал Жан. – Проверяете мою память, да? Так вот, Мартелл сначала и в самом деле жил в спальне Лили, но потом она его выгнала. Кажется, он что-то разбил… или взобрался грязными лапами на постель… уже и не помню. Словом, ему пришлось перебраться в гостиную на верхнем этаже. Вниз он спускаться не любил, потому что опасался Гектора. Тот был здоровенный дог и шуток не понимал.
– Гектор тоже жил в доме? Не снаружи?
– Гектор считался собакой хозяев замка, но на самом деле он куда больше был предан Савини. Днем его часто можно было видеть на кухне, когда она готовила. А когда она уходила к себе, Гектор ложился в коридоре у их дверей или у входа. Снаружи он никогда не ночевал.
– Вы считаете, если в замке был посторонний, Гектор должен был взять след?
– Да. Если только… если только Жозеф не был каким-то образом заинтересован в том, чтобы убийцу не нашли.
– Вы упомянули, что слышали вой собаки, когда Лили умирала…
– Да, это был Гектор. Он искал след, потом побежал в погреб и учуял там покойника. – Амалия вопросительно посмотрела на своего собеседника. – Это был тот раненый, который умер днем раньше, – пояснил Жан. – За телом должны были прислать машину, но она так и не приехала. Поэтому доктор распорядился убрать его в погреб.
– Вот как?
Молодой человек быстро вскинул глаза на Амалию. Тон, которым она произнесла эти слова, ставил его в тупик.
– Полагаете, это имеет какое-то значение? – нерешительно спросил он.
– Да, – просто ответила Амалия. – Потому что теперь я знаю все или почти все. Осталось только навести несколько незначительных справок, уточнить кое-какие детали… хотя это вряд ли что-то изменит.
– То есть вы знаете, кто убил Лили Понс?
– Да.
– И… и чем он проломил ей голову? На следующий день я осмотрел все в спальне, каждый предмет, но ни один из них…
– Я знаю. Потому что убийца унес орудие преступления с собой.
– То есть это было преднамеренное убийство? – хрипло спросил Жан. – Если он принес с собой то, чем…
– Нет, месье. Это было непредумышленное убийство. И скажу вам сразу же: я не знаю, о ком думала Лили Понс в последние мгновения своей жизни, но я почти убеждена в том, что ее слова не имеют никакого отношения к тому, кто ее убил. И еще одно, – добавила Амалия, поднимаясь с места. – Я могу собрать вас всех и в подробностях рассказать, как произошло это преступление. Я докажу вам, как дважды два, что его совершил именно тот человек, на которого я укажу. Но для суда, – продолжала Амалия со злостью, – мои слова не будут иметь ровным счетом никакого значения. Убийца ушел безнаказанным, и если он сам не признает свою вину – а я знаю, что он никогда этого не сделает, – он в глазах общества так и останется невиновным.
– Вы говорите о нем так, словно он еще жив, – пробормотал Жан, не сводя с нее глаз. – Значит, это не Антуан Лами. Тогда кто?
Без стука растворилась дверь, и на пороге показался министр.
– Госпожа баронесса, – церемонно проговорил он, – вас просят подойти к телефону. Кажется, это ваша дочь. У нее для вас важные новости.
Глава 22
Стакан воды
– Месье Бросс дома?
Прежде чем ответить, консьержка смотрит на часы.
– Половина десятого… Бар «Солнце» закрывается в десять. Он возвращается после закрытия. Что-нибудь передать ему, мадемуазель?
– Нет, – отвечает Ксения, – я попытаюсь сама его найти. Значит, он должен быть в баре?
– Да. Не то чтобы он пил там целыми днями – просто общается с другими ветеранами или такими же бедолагами, как и он. Хозяин бара потерял ногу в Бельгии…
– Благодарю вас, мадам.
– Будьте осторожны, – говорит консьержка на прощание. – Район у нас неспокойный, на прошлой неделе до полусмерти избили одного… Впрочем, ходят слухи, что он наркотиками торговал…
– Простите, совсем забыла спросить, – говорит Ксения. – Как пройти к бару?
Консьержка углубляется в объяснения. Можно по этой улице и свернуть направо… А можно прямо до площади, и налево…
Ксения не любит путаных объяснений. Ей кажется, что проще будет найти бар самой, чем терять время с консьержкой. Тем не менее девушка благодарит старую даму и возвращается к машине.
– Бросса нет дома. Пойду искать его в бар, где он проводит все дни.
– А это благоразумно? – спрашивает Бланш.
Благоразумно – вот еще одно слово, которое Ксения не выносит.
– В таких кварталах, как этот, – говорит Эрве, – ночью не слишком безопасно. Да еще на машине…
Однако у Ксении, которая видела вблизи кровопролитную гражданскую войну, другое представление о том, что безопасно, а что нет. В любой точке Парижа в любое время суток она не боится никого и ничего.
– Вы тоже так думаете, Габриэль? Да? Ну так оставайтесь здесь и стерегите машину, а я пойду в «Солнце»…
– Что Габриэль? – возмущается маленький фотограф. – Я и слова не сказал!
Но Ксения, воинственно стиснув дамскую сумку, уже удаляется, и даже на ее спине написано, что спутники смертельно ее обидели.
– Какая она странная… – нерешительно говорит Бланш.
Но тут Габриэль распахивает дверцу, вылезает на тротуар и отправляется следом за Ксенией. И пока Эрве размышляет, последовать ли его примеру, Бланш тоже покидает теплое нутро автомобиля, пахнущее бензином.
Впрочем, она делает это вовсе не ради Ксении, а потому, что Габриэль удаляется. А Бланш ужасно не хочется оставлять его наедине с дочерью баронессы Корф.
Ксения дошла до конца улицы и задумалась, куда идти дальше. Тут она поймала себя на том, что начисто забыла объяснения консьержки. Такое с Ксенией нередко случалось, когда она сердилась.
– Эй, красавица! Не хочешь поразвлечься?
От стены отлепилась тень и оскалила зубы. Ксения молча сделала шаг в сторону.
– Ну не хочешь, как хочешь, – лениво процедила тень и снова ушла в стену.
Ксения свернула направо, на узкую безлюдную улочку и ускорила шаг. Было уже почти темно. Половина фонарей не горела, и внезапно в сумеречном пространстве между двумя фонарными столбами Ксения увидела нечто, что заставило ее застыть на месте. Человек в плаще тяжелой тростью методично избивал кого-то, и этот кто-то был несчастным, беспомощным калекой без ног, на старой инвалидной коляске. Судорожно всхлипывая – очевидно, у него уже не было сил кричать, – он поднимал руки, пытаясь заслонить от ударов голову, а человек бил и бил его, хладнокровно и жестоко…
– Стой! – пронзительно закричала Ксения, сунув руку в сумку. – Стой, сволочь!
Она так растерялась, что от неожиданности перешла на русский. Преступник, вздрогнув, обернулся, и в следующее мгновение, выхватив из сумки револьвер, Ксения выстрелила. Ею владела только одна мысль – убить, убить эту мразь, которая по ночам нападает на беззащитных калек… Но тут откуда-то сзади вылетела Бланш и с воплем толкнула ее руку. Пуля, которая должна была попасть в грудь нападавшему, ушла в сторону.
– Пусти, идиотка!
Ксения отшвырнула Бланш так, что та упала на тротуар, но эти короткие мгновения решили все. Преступник метнулся в сторону и прежде, чем Ксения успела выстрелить второй раз, скрылся за углом дома.
– Что тут происходит? – К Ксении подбежал Габриэль Форе. Он увидел Бланш, которая с выражением ужаса на лице сидела на тротуаре, и подал ей руку, помогая подняться. – Вы стреляли? Боже мой!
– Какого черта вы мне помешали? – накинулась Ксения на дрожащую Бланш. – Кто вас просил?
– Вы чуть не убили человека! – лепетала та, прижимаясь к фотографу. – Вы… вы… Видели бы вы свое лицо!
Ощущая холодную, бессильную ярость и непреодолимое желание высказать этому безмозглому созданию все, что она о нем думает, Ксения убрала револьвер и поспешила к инвалиду. Голова у него была разбита, по лицу текла кровь, рука, судя по всему, была сломана. Он тихо стонал.
– Мсье Бросс? – спросила Ксения. – Вы Жак Бросс?
Раненый поднял голову.
– А вы кто, ангел? – пролепетал он. И вслед за этим потерял сознание.
К Ксении подошли Габриэль Форе и Бланш, а через несколько мгновений появился запыхавшийся Эрве.
– Что случилось? Я слышал выстрел! Кто стрелял?
– Она, – прошептала Бланш и расплакалась, уткнувшись лицом ему в грудь.
– Надо вызвать врача, – сказала Ксения, поворачиваясь к своим спутникам. – Это Жак Бросс, и его едва не убили.
– Кто? – спросил Форе. – Неужели… – он не договорил.
