Михаил Черненок - Последствия неустранимы. Жестокое счастье
Софья Георгиевна едва заметно пожала худенькими плечами:
— Разумеется… Но зачем это? Проще прийти домой, чем тащиться с вокзала в кооператив.
— Допустим, что Александру Васильевичу идти домой не хотелось…
— Почему?
— Ну, скажем, он поругался с вами перед отъездом.
Головчанская кинула на Антона короткий взгляд:
— Мы с Сашей никогда не ругались. И вообще не могу понять… почему Саша в пятницу вечером не уехал в Новосибирск, остался ночевать здесь.
— Сколько он взял с собою денег на дорогу?
— Не знаю. Саша никогда не отчитывался.
— В таком случае, сколько оставил вам?
— Точно не помню… Что-то около трехсот пятидесяти рублей.
— То есть все свои отпускные. На какие же средства он рассчитывал проводить отпуск?
— Н-не знаю.
— Может, со сберкнижки взял?
— Смешно сказать, но мы с Сашей не пользовались услугами сберкассы. — Софья Георгиевна как-то неестественно улыбнулась и опустила глаза. — Стыдно сознаться, большинство вещей нами куплено в кредит и на деньги, занятые у родственников.
Ответ показался Антону неискренним, однако он не подал виду. Какое-то время Софья Георгиевна сидела молча, нахохлившись, словно замерзающая птица. Потом слово за словом разговорилась.
Биографии Софьи Георгиевны и Александра Васильевича оказались схожими. Выросли в крестьянских семьях. Закончили сельские школы, затем — институты. Она училась в сельскохозяйственном со специализацией ученого-агронома, он — в строительном. Правда, Александр Васильевич между школой и институтом отслужил в армии. Познакомились уже после ученья здесь, в райцентре. Быстро поженились. Через год родился сын — Руслан, который нынче начинает первый в своей жизни учебный год.
Упомянув о сыне, Софья Георгиевна достала из пришитого к халату кармана стеклянную пробирочку с нитроглицерином. На ее глазах навернулись слезы, и она дрогнувшей рукой судорожно бросила в рот маленькую белую таблетку.
Антон Бирюков не мог переносить женских слез и сейчас в душе желал одного, чтобы Головчанская не разрыдалась. Мало-помалу Софья Георгиевна пришла в себя. Она даже скривила посиневшие губы в вымученной улыбке, тихо вздохнула:
— Вот, собственно, и вся жизнь кончилась…
Бирюков мимолетно скользнул взглядом по ярким обложкам лежащих на столике журналов. Собираясь с мыслями, сделал затяжную паузу.
— Врачи установили, от чего умер Саша? — вдруг спросила Софья Георгиевна.
Антон раздумывал одно мгновение:
— От гранозана.
— Что?.. Не может быть…
Головчанская, словно удерживая рвущийся наружу крик, зажала ладонью рот. Бирюков посмотрел в ее расширившиеся, как от ужаса, глаза и заговорил:
— Понимаю, вам очень нелегко, но для раскрытия преступления, если оно в действительности имело место, дорог буквально каждый час. Поэтому я и пришел к вам, чтобы…
— Сашу отравили!!! — не дав договорить, истерично выкрикнула Софья Георгиевна.
Снизу по лестнице застучали частые детские шаги. Прибежав в комнату, мальчик испуганно прижался к матери и скороговоркой стал ее успокаивать:
— Мамочка, ну ты чего? Мам, ты ведь утром говорила по телефону, что с таким богатством мы не пропадем. Мамочка, ну ты чего?..
Головчанская ошеломленно уставилась на сына:
— Руслан!.. Во-первых, нехорошо подслушивать разговоры, во-вторых, не вмешивайся, когда говорят старшие! В-третьих, немедленно беги вниз и займись делом!
Насупившись, мальчик послушно вышел из комнаты. Головчанская закрыла лицо ладонями:
— Нелепость! Какая непростительная нелепость…
Бирюков сделал вид, что не придал словам мальчика серьезного значения:
— Не надо, Софья Георгиевна, кричать на ребенка. Дети есть дети…
Головчанская с трудом перевела дыхание:
— Руслан сказал правду… Я на самом деле в его присутствии грубо ответила по телефону одной женщине, которая фальшиво стала сочувствовать по поводу смерти Саши. Но это не означает, что я беспечно думаю о своем будущем… Клянусь, для меня богатство — не смысл жизни.
— Кто та женщина?
— Товаровед из райпо Анна Огнянникова… Притворщица бессовестная. Раньше распускала слухи, будто мы с Сашей живем не по средствам. Теперь же, как лисичка, сочувствие стала высказывать… — Головчанская широким рукавом халата вытерла глаза. — Возможно, вы захотите уточнить у нее содержание того неприятного разговора, поэтому прошу учесть… Огнянникова работала в Сельстрое секретарем-машинисткой. Когда Саша стал там начальником, он уволил ее. С той поры Анна и начала лить на нас всякую грязь.
— Чем секретарь-машинистка не угодила Александру Васильевичу?
— Не знаю. Никогда не совала нос в дела мужа.
— А как вообще Александр Васильевич относился к другим женщинам? Не увлекался ими?
Головчанская отвернулась от Бирюкова:
— Вопрос очень неприятный для меня, но… попробую ответить искренне… Начальник ПМК — это сумасшедшая должность. Саша столько душевных сил и энергии отдавал работе, что трудно представить, чтобы у него оставалось время еще и на увлечение женщинами… — Софья Георгиевна опять достала пробирочку с таблетками нитроглицерина, покрутила ее в тонких наманикюренных пальцах и сунула обратно в карман. — Признаюсь, в последние годы мое здоровье стало отвратительным. Саше нелегко было со мною. Ведь есть же пословица: брат любит сестру богатую, а муж жену — здоровую. Как-то вполне серьезно предлагала даже завести ему любовницу. Нельзя, мол, так безжалостно сгорать на работе, надо хоть маленькую отдушину иметь. Саша тогда меня отчитал. Проще говоря, если у мужа и были какие-то увлечения, то мне о них неизвестно…
— Вы сказали, что Александра Васильевича отравили. Кто, по-вашему, мог это сделать?
Головчанская растерянно пожала плечами:
— Не сам же он отравился…
— Враги или завистники у него были? — снова спросил Бирюков.
— Саша умел с людьми ладить… Порою я даже ему выговаривала: «Ради чего ты стараешься всем угодить? Не красное солнышко — всех ведь не обогреешь». Он отшучивался: «Знаешь, как говорят одесситы? Живешь сам — давай жить другим…» Нет, врагов, мне кажется, у Саши не было. А завистники… Конечно, завистников полно… Все, как Огнянникова, почему-то считают, что мы живем не по средствам… Неверно это. Я уже вам говорила, что у нас нет ни копейки сбережений, а долгов — куча. Саша не любил копить деньги.
— Сколько он зарабатывал?
Софья Георгиевна вроде бы растерялась:
— Не знаю…
— Разве вас это не интересовало?
— Как сказать… Саша сам вел дела…
— Перед отпуском Александра Васильевича вы ничего странного в его поведении не замечали?
— Что я могла заметить?.. Перед отпуском он сутками пропадал на стройках. Вдобавок, массу времени отнимало строительство собственной дачи…
— У вас прекрасный коттедж с приусадебным участком. Для чего еще дача понадобилась?
— Саша планировал перебраться в Новосибирск, хотел в областном управлении работать.
— Из Новосибирска сюда далековато на дачу ездить.
— Здесь можно было продать, а ближе к Новосибирску купить.
— С таким расчетом и строили?
— Да… — Софья Георгиевна несколько раз глубоко вздохнула. — Простите, мне очень тяжело…
— Может, врача вызвать?
— Врач сегодня был… Обычный стресс, это со временем пройдет…
Бирюков надел фуражку. Провожал его из дому хмурый Руслан. Когда вышли на крыльцо, мальчик недружелюбно попросил:
— Не ходите больше к нам. Не обижайте маму.
— Я хочу вам помочь, — как равному, ответил Антон. — С чего ты взял, что я обидел маму?
— Она при вас плакала. — Мальчик исподлобья уставился на Антона строгими темными глазами. — Не надо нам такой помощи.
Бирюкову вдруг захотелось приласкать этого не по возрасту серьезного, ни в чем не повинного человечка. Однако он всего лишь легонько сжал ладонями худенькие плечи мальчика:
— Не сердись на меня, Руслан. Будь настоящим мужчиной.
7. «Заявление» Ивана Стрункина
Луговская находилась на окраине райцентра, за железнодорожной линией. Короткая улочка, застроенная похожими друг на друга частными домами, зеленела травой. Усадьбу Стрункиных Голубев отыскал без чьей-либо подсказки. Новый бревенчатый пятистенок с резными, в петушках наличниками и шиферной крышей, с уличной стороны был огорожен высоким штакетником. В палисаднике, под окнами дома, доцветали махровые маки.
Голубев прошел от калитки по дощатому тротуарчику к веранде, одним махом перешагнул три низких ступеньки и стукнул в дверь. Не дождавшись ответа, постучал сильнее.
— Ну, чего надо?.. — послышался из-за двери недовольный голос. — Хочешь зайти — заходи!
Слава открыл дверь. В небольшой кухне за верандой здоровенный лет под сорок мужчина, расставив чуть не во весь стол могучие локти, прямо из кастрюли сосредоточенно хлебал щи. Рядом с кастрюлей стояли наполовину опорожненная бутылка водки и пустой граненый стакан. Тут же лежала разломленная пополам буханка хлеба.
