Елена Колина - Не без вранья
Почему Большой, почему Второй Большой? Может быть, здесь был сексуальный подтекст — девочки часто между собой о неприличном шепчутся и смеются. Может быть, Лиля с Ритой имели в виду не сексуальный, а человеческий и общественный масштаб Лилиных любовников? Тогда тоже понятно, Маяковский — Большой, Краснощеков — Другой Большой. Краснощеков был не просто какой-то там дачный сосед, он был заместитель наркома финансов, то есть тоже «главный».
В конце лета Лиля уехала в Берлин. У нее уже была виза, полученная в Риге, а заграничный паспорт она получила в июле. В заявлении на получение паспорта было много пунктов — мы все заполняли похожие заявления и отвечали на вопросы: где учился, где работал… У Лили в одном из пунктов, которые она заполнила, указан номер удостоверения сотрудника ГПУ — бывшей ЧК. Удостоверение № 15073…Ну что тут скажешь? Как будто мы поймали ее за руку, когда она лезла за конфетами.
Знал ли об этом Брик? Что Лиля — чекист? Несомненно, ведь он сам работал в ЧК, и, главное, у Лили не было от него секретов. Знал ли Маяковский? Наверное, нет. У Лили были от него секреты.
То, что у Лили есть такое интересное удостоверение № 15073, не было известно ни ее друзьям в Москве, ни друзьям в Берлине, никому. А мы узнали об этом только в девяностые годы.
Можно слабо пискнуть: может, она и не выполняла заданий, может, она просто так, она, может быть, только числилась и удостоверение ей выдали за пять дней до поездки… дали, как дают липовый служебный пропуск по блату. Невозможно осуждать Лилю через сто лет с позиций сегодняшней морали!.. Но было довольно много брезгливых людей, у которых почему-то не было удостоверения ЧК, — Ахматова, Пастернак и еще сто миллионов людей… А у нее было, № 15073. Может быть, это случайность, выдали для поездки и забыли, а может быть, она всю жизнь была чекистка, так что — без комментариев.
Но разве она кого-нибудь оклеветала, посадила, донесла на кого-то? Нет, об этом нам ничего не известно. Тогда не станем ловить ее за руку, когда она лезла за конфетами.
Лиля уехала, а своим «мальчикам» велела обратиться насчет паспортов к Краснощекову — обычная Лилина манера создать «кооператив любовников».
Знал ли Маяковский, что обращается за помощью к Лилиному любовнику? А вот это, как раз, не важно — знал, не знал. Знал — мучился, не знал — все равно мучился, не этим любовником, так другим каким-нибудь. Знал ли Брик о Краснощекове? Конечно, знал, как всегда, знал обо всем в Лилиной жизни и, как обычно, Лилю поддерживал.
Рита Райт о том лете: «Я видела взбешенного Маяковского, я видела заплаканную Лилю, но я ни разу не видела, чтобы вышел из себя Брик».
Лиля продолжала вести хозяйство на расстоянии, из Берлина: «…Посылаю тебе, Волосит, Буша, Осику Шпенглера, Рите шляпу, шпильки, и всем вам шоколад. Аннушке тоже дайте шоколаду».
Маяковский изучал тогда немецкий, Буш — это автор немецкой книжки детских стихов, Шпенглер — модный философ, шляпа — нежно-голубая.
Из Берлина Лиля поехала в Лондон. Она не видела мать и Эльзу четыре года. Лиля пишет в Москву: «Завтра приедет Эльза. Интересно», — не похоже, что она умирала от желания увидеть сестру.
На фотографии в Лондонском зоопарке они втроем, мать и дочери, и, кажется, все между ними — нормально. Елена Юльевна посередине, Эльза держит ее за руку, а она держит за руку Лилю. Эльза более послушная дочь, Лиля более независимая. Елене Юльевне не удалось исправить неприличную семейную жизнь Лили, Лиля и Маяковский уже факт не только частной жизни, но и общественной. А теперь и Эльза на плохом счету, не только Лиля — Эльза недавно развелась. Было ли ей горько: две дочери и ни одной семьи, ни одного внука, или она уже смирилась?..
Из Лондона Лиля пишет радостно: музеи, ночами танцы, красивая одежда! Все, чего она была лишена в России, где у нее был только футуризм. И футуризм, и футуристы страшно надоели ей за эти годы.
Лиля Рите Райт: «Ужасно рада, что здесь нет футуристов!»
Рита прочитала Лилино письмо Маяковскому и Брику, опустив подробности про ненависть к футуристам. Маяковский расстроенно сказал: «Наверное, пишет, „хорошо, что там нет футуристов“». Это у него вовсе не удивительная интуиция, а просто он понимает: любовь Лили к нему неразрывно связана с ее любовью к его поэзии, и, если Лиля разлюбит его поэзию, у него вообще шансов нет. Любой человек самое главное про себя понимает.
Лиле в Лондоне очень хорошо, у Лили в Лондоне новый роман, Лиля в Лондоне много танцует. Потом, в Москве, она обучила Осипа, они танцевали фокстрот и танго и «заразили пол-Москвы». Осип оказался очень способным — видно, что у Брика мягкая кошачья пластика, а у Маяковского нет. Маяковский, как Лиля говорила, вообще был не очень подвижен. Считается, что такая неловкость, когда человек двигается немного как робот, говорит о психологических проблемах.
Из Лондона Лиля с Эльзой уехали в Берлин и в Берлине встретились с Бриком и Маяковским — Краснощеков по Лилиной просьбе помог Маяковскому и Брику быстро сделать паспорта.
Эльза не видела Маяковского четыре года, и с какими чувствами она его увидела?..
Четыре года — это ужасно много. Эльза была почти девочка, а теперь взрослая. Эльза за это время успела пожить со своим мужем Андре Триоле на Таити, успела разойтись с ним, успела понять, что Маяковский окончательно принадлежит Лиле.
Четыре года — это ужасно мало. Любовь никогда не бывает бывшей, она, как засушенный цветок, лежит на дне шкатулки — открыли крышку, и вот она, любовь. А тем более задушенная любовь, любовь, которую отобрали, в которую вложено так много самолюбия, обиды.
Эльза: «С Володей мы не поладили с самого начала, чуждались друг друга, не разговаривали… До Берлина я знала Володю только таким, каким он был у меня, да еще стихотворным, я знала его очень близко, ничего о нем не зная… В Берлине я первый раз жила с ним рядом, изо дня в день…»
Звучит это довольно странно, как будто Эльза после недолгого знакомства вышла замуж. До этого была одна романтика, любовь, стихи, а тут — вот он, человек. А в быту, в ежедневной близости оказывается, что он не одна душа, одни стихи, а весь, со своими настроениями, характером, привычками… приглядишься и — ужас!.. «Какой же он был тяжелый, тяжелый человек!» Наверное, Эльза в Берлине Маяковского не то чтобы разлюбила, но поняла, что — нет уж, спасибо, не надо.
Четыре года — это вообще ничто для любви, в Берлине Эльза окружена своими старыми поклонниками, и они все так же ее любят, и Роман Якобсон, и Шкловский.
Но почему же все вдруг оказались там, в Берлине?
В Берлине были все. И писатели-эмигранты (Алексей Толстой, Белый и многие другие), и писатели из СССР (Пастернак, Эренбург и многие другие), и все могли общаться — недолго, несколько лет, но это было. Берлин в то время был центром культурной жизни русской эмиграции. Русских эмигрантов там были сотни тысяч, и был настоящий «русский Берлин», в кварталах вокруг центральной улицы, у Курфюрстендама, жило так много русских, что они называли Курфюрстендам Невским проспектом, — там были и русские книжные лавки, и русские спортивные клубы, и русские кафе…
У Эльзы были Шкловский и Якобсон. Эльза могла бы и не капризничать, а выбрать между ними. Если ей нравились брутальные мужчины, могла бы выбрать Шкловского, а если романтичные — Якобсона.
Шкловский приехал из Финляндии, из Рощина, — сейчас у нас там дачи, а тогда это была Финляндия. Он был физически смелый человек, «настоящий мужчина». Вот только сплетник — это он насплетничал Берберовой, что Маяковский страдает преждевременным семяизвержением. Наклонился к ней и прошептал с заговорщицким видом: «Послушай, что я тебе скажу… Ты представляешь, а у Володи-то… я точно знаю…»
Но тем не менее Шкловский был «настоящий мужчина», человек с мужской биографией. Он был эсер, сразу после революции боролся с большевиками, и не словом, а с оружием в руках. В 1919 году большевики эсеров простили, а в 1921 году ситуация ужесточилась, и против эсеров начали готовить процесс. Тогда бывший эсер Шкловский решил не рассчитывать на гуманизм большевиков и бежал из Петрограда — в буквальном смысле бежал, по льду Финского залива. И уже из Финляндии приехал в Берлин.
В общем, Шкловский действительно был мужественным человеком. Он очень трогательно, по-мужски, ухаживал за Эльзой. Он был бедный, такой бедный, что у него не было денег на еду, но каждый день дарил Эльзе букет цветов. Эльза могла бы его полюбить! Но нет, она его не полюбила.
А Якобсон приехал в Берлин из Праги. Он был очень талантливый, как и Шкловский, но совсем другой — нежный, «розовый, голубоглазый» и совсем еще мальчик — двадцать шесть лет. И тоже очень любил Эльзу.
Но Эльза и его не полюбила. Оба любили ее сильно, но она никого не выбрала. Ах да, Шкловский был женат — его жена оставалась в России. Впрочем, и Якобсон был женат, женился в том же 1922 году — такая мелочь. Жену звали Соня. Якобсон писал потом Эльзе: «Мне никогда не убедить ни Тебя, ни себя, ни Соню, что я ее так же люблю, как Тебя».
