Полина Дашкова - Никто не заплачет
Антон выехал в половине восьмого утра на своем стареньком «Опеле-Кадете». Он действительно надеялся, что успеет вернуться часам к четырем — только поглядит на мать, тетке еще денег оставит, и назад.
Почти полчаса пришлось стоять в пробке. Была суббота, дачный сезон давно начался, и ранним утром целые стада машин рвались за город. Он успел выскочить из машины, подбежать к ларьку, купить себе горячий бутерброд с курицей и кофе в бумажном стаканчике. Антон мог ничего не есть целый день, но утром надо было обязательно запихнуть в себя что-то горячее и сытное.
Мама выглядела ужасно. Дело даже не в том, что она исхудала и осунулась. Впервые Антон увидел свою мать неухоженной, в каком-то засаленном фланелевом халате, в стоптанных шлепанцах на босу ногу.
Ксения Анатольевна всегда, в любых ситуациях очень тщательно следила за собой. Сколько он помнил мать, она даже в булочную не могла выйти, не подкрасив губы, не припудрив лицо. Одевалась она дорого и просто, все в ее наряде должно было сочетаться по цвету, по стилю. И волосы всегда промыты, уложены прядка к прядке, и тонкий, свежий аромат дорогой туалетной воды. А тут, в Александрове, в маленьком тихом саду сидела в шезлонге встрепанная неопрятная старуха, курила, не замечая, как пепел падает на колени, тупо глядя прямо перед собой.
Был чудесный, мягкий солнечный день, щебетали птицы, нежно пахло черемухой.
— Почти ничего не ест, — тихо говорила тетя Наташа Антону, когда они пили чай на веранде, — кормлю ее с ложки, как ребенка. Утром блюдечко геркулесовой каши с уговорами… И все. Не умывается, зубы не чистит. Я ей напомнила, она отвечает: «Да, сейчас», и все сидит вот так.
— Тетя Наташа, ты прости меня, что я все это на тебя взвалил, — сказал Антон, стараясь не глядеть в глаза тетке, — как только я решу свои проблемы, сразу заберу ее домой.
— Да ладно уж, — вздохнула Наталья Николаевна, — ничего, потерплю. Врачу ее надо показать, хорошему психиатру.
— Да, обязательно, — кивнул Антон, — я найду толкового специалиста. Но времени совсем немного прошло, может, она сама справится, постепенно придет в себя.
— Ох, не знаю, — покачала головой Наталья Николаевна, — не знаю…
— Антоша! — послышался из сада слабый мамин голос. — Подойди ко мне.
Он опустился перед ней на корточки, взял ее руку в ладони. Он боялся, что она опять скажет: «Зачем ты это сделал?..» Ксения Анатольевна долго печально смотрела на сына, потом произнесла:
— Ты бы женился, Антоша, родил бы мне внука, мальчика. Дениской назовем.
— Хорошо, мама, — улыбнулся он.
— У тебя есть кто-нибудь?
— Конечно, есть.
— Ты женись, не выбирай слишком долго.
Это был первый осмысленный разговор за две недели, и Антону стало значительно легче. Он помог тетке посадить картошку в огороде, починил садовый шланг, сделал еще кое-какую работу. Перед отъездом он взял мать за руку, подвел ее к умывальнику во дворе, заставил почистить зубы и умыться, потом сам как следует массажной щеткой расчесал ее густые короткие волосы.
Прощаясь, он сунул тетке в руку сто долларов. Она смутилась.
— Много даешь, Антоша, ты же оставлял два дня назад. Я еще и не потратила на нее ни копейки, не ест ведь ничего.
— Тетя Наташа, я теперь только через неделю приеду. Может, сразу и заберу маму. Если успею разобраться со своими делами. Но приеду в любом случае в следующую субботу. Раньше не получится.
— Ладно, не рвись. Справлюсь я.
Вернувшись, он застал Ольгу у плиты. Она стояла в коротком халате, со странным тюрбаном на голове и помешивала что-то в кастрюльке.
— Лобио решила приготовить, — она подставила щеку для поцелуя, — это целая наука, правильно приготовить лобио. Знаешь, от невымоченной фасоли бывает метеоризм.
— Что? — не понял Антон.
— Ну, газы распирают кишечник. Слушай, ты знаешь, который час? Половина одиннадцатого, между прочим. А ты когда обещал вернуться?
— Прости, я не рассчитал время. — Он еще раз поцеловал ее как можно нежней.
Нельзя, чтобы женщина, у которой живешь, так раздражала. Ну что в Ольге плохого? Ну почему больше трех дней подряд он не может выносить ее присутствие? Свинство это. Она терпит его, все прощает, лобио готовит, фасоль вымачивает, чтобы не было метеоризма. На голове что-то немыслимое накрутила.
— А что у тебя на голове? — спросил он.
— Специальная маска для волос. Я же не знала точно, когда твоя светлость вернется, вот и решила собой заняться, перышки почистить. Красивой хочу быть для тебя, счастье мое, только для тебя.
Она даже не спросила, как мама. Впрочем, почему это должно ее интересовать? С какой стати?
— Ты и так красивая. — Антон взялся за телефон. Мужской голос еще ни разу не ответил по этому номеру. Казалось, в квартире живут только женщины. Пожилая — самая суровая. С ней говорить бесполезно. Молодая — помягче, но тоже, конечно, устала от звонков. Иногда трубку брал ребенок, то ли мальчик, то ли девочка.
Сейчас было занято. Антон подождал немного, опять набрал номер. Детский голосок произнес: «Алло, я слушаю». Если бы знать, как зовут молодую женщину, и позвать ее к телефону… Оставалось молча положить трубку. Не объяснять же все ребенку!
Антон решил, что будет звонить каждое утро и каждый вечер. Не слишком часто, конечно. До тех пор пока трубку не возьмет молодая женщина с грустным голосом. Ему казалось, поговорить лучше именно с ней. Он добьется, чтобы она выслушала его, и расскажет все как есть. Ну что ей стоит поискать бумажку с факсом из Праги? Если, конечно, у них в квартире стоит факс, если Денискино послание попало именно на их факс, если бумажку не потеряли…
— Антон, что за детский сад? Ты набираешь номер и молчишь уже в третий раз. — Ольга усмехнулась и взъерошила ему волосы. — Может, у тебя новая любовь? Ты скажи, я не обижусь.
— Ну что ты, Оль, какая любовь? Там просто то занято, то разъединяется.
— Давай я наберу.
— Не стоит. Наверное, с линией что-то. — Антон отошел от телефона и отправился в ванную.
— Только недолго, — напутствовала его Ольга, — у меня уже все готово, и до ужина я бы хотела помыть голову, ты же не хочешь, чтобы я села за стол в этом тюрбане.
Он ничего не ответил. Ему было все равно, в каком виде она сядет за стол.
* * *В половине седьмого вечера гравер Пятницкого кладбища Волобуев Вячеслав Иванович, по прозвищу Клятва, трезвый, бодрый, одетый в добротный джинсовый костюм, сел в свою голубую «девятку», выехал из ворот кладбища, вырулил с эстакады в сторону ВДНХ. Покрутившись среди однотипных новостроек за выставочным комплексом, он оставил машину в одном из дворов, прошел пешком несколько кварталов, нырнул в подъезд.
В подъезде был слышен детский плач. Кафельная акустика лестничной площадки делала его особенно громким. Волобуев увидел, как молодая мамаша тщетно пытается втиснуть в лифт большую коляску. Одной рукой она держала младенца в одеяле, другой толкала и дергала ручку коляски. Младенец заливался, коляска застряла между автоматическими дверьми.
— Помогите мне, пожалуйста, — обратилась она к Клятве.
— Да уж придется, — хмыкнул он и взялся за ручку коляски.
Приподняв передние колеса, Волобуев придавил плечом одну из дверей и втолкнул коляску в лифт.
— Ой, спасибо вам огромное, — запричитала молодая мамаша, — это не коляска, это настоящий танк!
— Да на здоровье, — Клятва улыбнулся, сверкнув золотой фиксой, — езжайте, мы не поместимся.
— Поместимся, заходите! Вы мне потом ее вывезти поможете. А то я обязательно опять застряну, — улыбнулась в ответ мамаша.
Она жила на пятом этаже. Клятва быстро вывез коляску, потом поднялся на двенадцатый и открыл дверь одной из квартир своим ключом.
Однокомнатная малометражка имела унылый, нежилой вид. Почти никакой мебели, только канцелярский письменный стол, несколько стульев. На кухне не было плиты, белоснежный электрический чайник «Тефаль» красовался на полированной казенной тумбочке.
Здесь никто не жил. Квартира была явочной и принадлежала одному из отделов ГУВД.
Волобуев налил в чайник воды, достал из тумбочки банку с растворимым кофе, сахар, две чашки, включил чайник и посмотрел на часы. Человек, которого он ждал, никогда не опаздывал. У Клятвы ни разу не получилось приехать на встречу вовремя, минута в минуту. То он являлся раньше, то позже. Сейчас он приехал на целых двадцать минут раньше, опять не рассчитал, хотя сам назначил время.
Ну что ж, оно и к лучшему, можно выпить кофейку в одиночестве и еще раз подумать. Кофе здесь хороший, качественный, и сигареты всегда есть — на всякий случай. Свои у Клятвы как раз кончились. А купить забыл. Он сегодня вообще был сам не свой, очень сильно перенервничал. А кто на его месте мог остаться спокойным? Разве только один человек из всех, кого он знал. Сквозняк. Вот у кого стальные нервы. Ничего его не берет. Знает, сучонок, что в розыске, и является на кладбище могилку навестить.
