Алёна Белозерская - Любовь с призраком
Обе замолчали. Чтобы как-то сгладить неловкость, Людмила включила телевизор и начала переключать каналы, пытаясь отыскать музыкальный.
— Не знаю, где музыка, — виновато сказала она. — Совсем не смотрю телевизор, только новости… Иногда.
Ирина подошла к ней и дотронулась до плеча, но мгновенно отвлеклась на слова диктора, рассказывающего о гибели Марты Азаровой. Людмила вдруг громко рассмеялась:
— Похоже, Азаровы еще долго будут предметом общих разговоров, — давясь от смеха, сказала она. — Хотела бы и я выразить свои соболезнования, только не знаю кому.
— Прекрати, — потребовала Ирина и бросилась звонить Артуру, но тот не поднимал трубку.
— Даже на том свете эта идиотка не может оставить его в покое, — сказала Людмила.
— Это ты идиотка! — рассвирепела Ирина.
Из-за этой вспышки ярости Людмила растерялась и замолчала.
— И сейчас не можешь остановиться?! — выкрикивала Ирина. — Мало тебе той ненависти, которую ты испытывала к отцу при жизни?
— К отцу?! — вскричала Людмила. — С каких это пор он стал тебя отцом? В тот момент, когда оставил меня, беременную? Когда он приехал к тебе с букетом цветов и слезно умолял о прощении? В тот день он и превратился в любимого папу? А где он был все те годы, когда мы обе так нуждались в нем?
— Не все ли тебе равно?
— Верно, мне это абсолютно безразлично!
— Тогда не спрашивай! Устроила поминки по несчастной любви! Бедная Людочка Линдерман, такая жалкая и обиженная! Никак не может простить покойника, который сто лет назад ошибся, и собирается ненавидеть его до конца своей жизни!
Разговор, достаточно мирно начавшийся, быстро перерос во взаимные оскорбления и упреки.
— Ты — вылитая он, — выдавила из себя Людмила, забыв обо всей той нежности, еще несколько минут назад переполнявшей ее сердце.
— И слава богу! Я застрелилась бы, если бы была похожа на тебя!
Ирина вздрогнула от резкой пощечины.
— Не смей говорить со мной в подобном тоне, — угрожающе произнесла Людмила. — Я — твоя мать!
— А ты не смей поднимать на меня руку, — уже спокойнее произнесла Ирина. — Мать! — с отвращением повторила она. — Мне противно произносить это слово, потому что я никогда не ощущала тебя матерью. Ты была для меня просто Людмилой, непонятно для чего живущей в квартире деда.
— Довольно!
— Ты меня никогда не любила. — Ирина печально посмотрела на нее. — Да что я говорю? Ты никого не любила, и себя в том числе. А отец… с ним я узнала, что такое любовь. В нем было столько нежности, сколько я никогда не получила бы от тебя, даже если бы прожила десять жизней. Я безмерно благодарна судьбе за то, что он нашел меня.
— Хватит! — простонала Людмила, зажав ладонями уши.
— Нет, ты выслушаешь меня! — Ирина схватила мать за тонкие запястья и силой оторвала ее руки от ушей. — Хотя бы раз в жизни выслушаешь! Я могла бы любить тебя, если бы ты дала мне шанс. Видит бог! Я всеми силами хотела быть хорошей дочерью, но ты мне это не позволила. Не злись теперь и не обижайся. Тебя не было в моей жизни и не будет! Мне этого не нужно. У меня есть только дед, он — моя семья.
— Прошу тебя, замолчи! — горько заплакала Людмила.
Тушь потекла по ее бледным щекам, худенькие плечи задрожали от рыданий. Ирина захотела обнять ее и прижать к себе, но вместо этого отошла в сторону. Обида боролась в ней с остатками той любви, которую она все еще испытывала к своей равнодушной матери.
— Прости меня, — сказала Людмила, протянув к ней руки.
— Второй раз ты просишь у меня прощения. Это лишнее. Мне не за что тебя прощать. Ты не обязана была меня любить, как и я тебя. Как ни прискорбно, но родственная связь вовсе не является основанием ни для любви, ни для близости. Я люблю только близких, а ты навсегда останешься для меня чужой. И не смей плохо говорить о моем отце и его семье! Ты не имеешь на это права, потому что в своей разрушенной жизни виновата только ты сама. Ты сама затащила себя в болото и тонула в нем каждый день. Ты ненавидела меня, мучила Артура. Удивляюсь, как он все эти годы терпит тебя? Он — единственный, кому ты все еще нужна. Алкоголичка! Вино — это смысл твоей жизни. Я уже и забыла, когда видела тебя трезвой. Сегодня не считается, потому что ты еще не пришла в себя после вчерашнего. Думаешь, я не вижу, что у тебя похмелье? «Девочка моя», «выпьем кофе»! Для чего эти нелепые нежности? Мне горько говорить подобное, но, Людмила, я хочу, чтобы ты знала правду и не питала никаких иллюзий. Я в тебе не нуждаюсь. Это все. Извини меня за то, что ты мне не нужна.
Ирина посмотрела на экран телевизора. Репортаж о смерти Марты Азаровой уже закончился. Она еще раз взглянула на плачущую мать и направилась к выходу, но остановилась, увидев в дверях Артура, который, оказывается, внимательно выслушал всю ее обвинительную речь. Ирина напряглась, ожидая, что он, как всегда, бросится защищать жену. Значит, сейчас начнутся унижения, может, он даже ударит ее за такое неуважительное отношение к своей любимой Людочке. Вместо этого Артур нежно коснулся ее щеки. Подбородок Ирины задрожал от рыданий, которые она пыталась подавить. Ей было неимоверно грустно, но в то же время она почувствовала легкость, словно сняла с себя тяжелую ношу, под тяжестью которой горбилась много лет.
— Это было жестоко, — сказал Артур.
— Знаю, — тихо ответила Ирина. — Но я не жалею.
— Здравствуйте, — сказала запыхавшаяся Татьяна и, как многотонный танкер, медленно проплыла в комнату, протиснувшись между Бурмистровым и Ириной.
С каменным лицом она протянула хозяйке бумажный пакет, в котором тревожно зазвенели бутылки. Людмила улыбнулась ей сквозь слезы, взяла пакет в руки и, не произнеся ни слова, не оглянувшись на мужа и дочь, поднялась по лестнице к себе в комнату.
* * *Из окна машины Марат наблюдал за Ириной, одиноко сидевшей на скамейке у подъезда дома, где жил ее дед. В последние дни она выглядела печальной. Марат с удивлением ощутил, как его душу переполняет нежность, стоит ему только посмотреть на нее. Мягкая и ранимая, она вызывала у Марата массу чувств, в которых он пока не мог разобраться. С одной стороны, он на нее злился, потому что вынужден был всюду следовать за ней, терять время, с другой — ему было страшно думать о том, что Ирина тоже может пострадать от рук человека, уже убившего ее сестру и Стаса. А еще Марат испытывал вину за то, что принимал участие в той жестокой сцене, и поэтому он всеми силами старался уберечь женщину от возможных неприятностей.
Вот уже вторую неделю он и Борис неотступно следовали за ней. Иногда их сменял Гаврила и другие ребята, работавшие на Михаила Андреевича. Но в основном именно Марат старался не упускать ни одной возможности увидеть ее.
— Эй! — Гаврила окликнул Бориса, рассматривавшего в журнале яркие фотографии какой-то тропической страны. — Мечтаешь о Кубе? — прочел он заголовок репортажа и рассмеялся.
— Да. Именно так и должны жить люди, — с восхищением произнес Борис. — Не в пыли каменного города или среди надоевших сосен, как мы, а на берегу океана.
— Ты сегодня — поэт, — в деланом восхищении округлил глаза Гаврила. — Еще расскажи о соленом ветре, о кораблях, идущих в порт, и о покое в душе, который появляется с шумом прибоя.
— Да, — Борис не понял иронии. — Красота! Никогда не бывал на море.
— Шутишь? — засмеялся Гаврила. — Быть того не может!
— Вот выйду на пенсию… — мечтательно произнес Борис. — Тогда и увижу мир. Все свои деньги потрачу на путешествия. Не ржи, Говорило! — грозно прикрикнул он. — Рано или поздно все становятся стариками.
— Думаешь, тебе захочется в старости таскаться по аэропортам и возить свое дряхлое тело на корм москитам в жаркие страны?
— Еще бы! Я ведь, кроме Москвы, ничего не видел.
Марат с улыбкой слушал этот разговор и смотрел на Ирину, одиноко сидевшую под сбросившим листву деревом.
Он испытывал влечение к этой необычной, по его мнению, женщине. Поначалу он пугался этого незнакомого чувства, потом — привык. Каждое утро начиналось с радостной мысли о том, что сегодня он увидит ее. Марат не мог остановиться, все его размышления были связаны с Ириной, с ее образом. Он уже не контролировал свои эмоции и не замечал, что окружение Никлогорского, да и сам Михаил Андреевич, пытаются докопаться до причин его замкнутости, а порою и раздражительности. Так слежка за Ириной Линдерман из работы превратилась в удовольствие, однако вскоре на смену радости пришла печаль, постоянно напоминавшая Марату, что любое удовольствие имеет свойство обрываться в самый неожиданный момент.
— Что-то девка наша совсем раскисла, — хмыкнул Гаврила, указав подбородком на задумчивую Ирину.
— Выбирай выражения, — жестко сказал Марат и вжался в сиденье, увидев, что Ирина вдруг встала со скамьи и быстрыми шагами направилась в их сторону.
