Ирина Мельникова - Лик Сатаны
Живые? И как он упустил?
Никита непроизвольно нажал на тормоз, от чего машина как бы споткнулась и, недовольно взвизгнув, остановилась. Ну, разумеется, есть еще один человек, который наверняка презентовал профессору Ковалевскому чучело глухаря и в состоянии поведать кое-что из той, прошлой жизни.
С Виталием Аристарховичем Пайсовым Никита был неплохо знаком. Известный далеко за пределами области таксидермист, тот охотно раздавал интервью, рассказывал, как препарирует попавшие ему под нож тушки зверей и птиц, сыпал скабрезными историями, но, спохватившись, переходил на светский тон, столь витиеватый, что у самого скулы сводило от притворства. Прессу, по его признанию, не любил, но не упускал случая предстать перед камерами этаким плейбоем — постаревшим, но не утратившим умения позировать перед публикой и угощать ее вычурными сентенциями о высоком предназначении художника.
Никита выудил из бесконечной телефонной памяти номер Пайсова, на въезде в город позвонил ему домой и с удивлением узнал, что Виталий Аристархович переехал в дом престарелых. Это несказанно удивило Никиту, потому что Пайсов проживал в особняке, который превосходил роскошью и размерами даже дом губернатора. Тем более Виталий Аристархович неоднократно во всеуслышание заявлял, что вынесут его оттуда только вперед ногами. Почуяв недоброе, Никита первым делом рванул к родным таксидермиста, но получил от них лишь сбивчивую информацию о тяжелом недуге Пайсова и потому, не откладывая дело в долгий ящик, помчался на другой конец города, где располагалось МБУ СО «Дом-интернат для ветеранов войны и труда», как теперь величали дом престарелых.
Подозрения, что в богадельню старика спихнули дети, впрочем, тут же развеялись. Пайсов проживал в отдельной комнате, в платном отделении, где обитателей было в разы меньше, чем в муниципальной части приюта одиноких пенсионеров.
Пройти в само здание не составило труда. Главным врачом здесь был давний сосед Никиты по лестничной площадке. Правда, пришлось пообещать ему статью ко Дню пожилого человека о том, как прекрасно и уютно старикам в недавно отремонтированном корпусе.
Никита вошел в холл и огляделся. Действительно, уютно и стерильно чисто. Много цветов, картины на стенах, и все же ему стало не по себе. Печаль витала в воздухе, несмотря на красивые ковровые дорожки, мягкие диваны и огромный телевизор во всю стену, возле которого сидели с десяток стариков и старушек. Пахло лекарствами, хлором, вареной капустой из столовой и… старостью. Он отвел взгляд от плаката, где с задором поздравляли очередного юбиляра, отметил казенные пледы немаркой расцветки, в которые кутались старики возле телевизора, и направился в левое крыло здания, где находилось платное отделение.
Пайсов, выбритый, загорелый, лихо вырулил на инвалидной коляске из столовой, сразу увидел Никиту, который с постным лицом маячил в вестибюле, и обрадованно воскликнул:
— О, Никитий! Пропащая душа! Ну, здравствуй, здравствуй! Какими судьбами в наших краях? Неужто по мою душу?
— По вашу, Виталий Аристархович. Статья нужна для газеты. Наведался к вам домой и узнал, что вы, оказывается, здесь… Простите великодушно, но что заставило вас поменять семейный очаг на казенную палату?
В присутствии Пайсова Никита чувствовал себя мелким чиновником на докладе у важного вельможи, стихийно начинал выражаться в той же манере, чуть ли не шаркал ножкой и кланялся в пояс, за что себя ненавидел. Но как ни старался, ничего с этим не мог поделать.
Пайсов окинул его насмешливым взглядом.
— Во что не верится? Что я, человек с достатком, мог оказаться в богадельне?
— Честно, как-то не вяжется! — смутился Никита. — У вас ведь роскошный дом, горничные, садовники…
Пайсов расхохотался в голос, от чего дежурная медсестра с интересом оглянулась, мол, чего же такого замечательного рассказывает деду лохматый парень в драных штанах.
— Да не красней ты, притвора, чего уж там! Стар я стал, ноги отказывают. Дети выросли, все в делах, заботах, а у внуков на старика тоже не хватает времени. Да и не хочу я никого напрягать. Сам понимаешь, когда все время маячишь у молодежи перед глазами, мысленно они желают тебе поскорее сдохнуть. Остальное — в порядке. Родные приезжают, нечасто, конечно, но им всегда можно позвонить, да и рядышком тут все. Я же не в тюрьме, могу и дома побывать, если нужно. Так что для меня дом престарелых — спасение! И люди тут попадаются приятные, интересные. Есть о чем поговорить, что вспомнить. Сам видишь, я тут ни в чем себе не отказываю, слава богу, финансы позволяют содержать себя безбедно. У нас и в бесплатном корпусе довольно мило, я тебя уверяю! Напишешь в свою газетку, главврач тебя расцелует!
— Естественно, напишу! — рассмеялся Никита. — Чего ж я дважды в одно место потащусь? И не надо выдавать себя за вашего внука, чтобы пропустили!
— У меня внучки. Я тут всем уши прожужжал про них. Но, думаю, никто особо не расстроится, если ты прокатишь меня по нашему парку. Это даже забавно! За зятя сойдешь, они тут, кстати, не бывают. У меня развлечений немного: книги, картишки, домино да телевизор, а тут вдруг ты! О чем статью замыслил?
— Хочу занимательно рассказать о таксидермии. С экскурсом в историю.
— Так ты ж года два назад писал нечто подобное? — удивился Пайсов. — У меня и статья сохранилась. Очень понравилось: грамотно и толково! Несколько, правда, ошибочек, но это не критично. Специалисты похихикают, а непрофессионалы ничего не поймут. Но если тебе надо с экскурсом…
На экскурс Никите было плевать, как и на саму таксидермию, но старик любил почесать языком и отвлечься на посторонние темы, что как раз и было ему на руку.
Ухватив кресло за ручки, Никита решительно покатил его к выходу.
На улице легкий ветерок тотчас разметал больничные запахи, от которых не спасали ни вентиляция, ни кондиционеры. Пайсов с блаженным видом щурился на солнце, видимо, был очень рад прогулке. Они миновали аллею, где Виталий Аристархович то и дело раскланивался с гулявшими тут и там старичками и старушками, громко оповещал о визите зятя, а затем попросил поставить коляску в тень. Никита присел на скамейку рядом.
— Лекцию по истории читать не буду, — сказал Пайсов. — В Интернете полно информации. Единственно скажу, что зарождение таксидермии в России связано с созданием Петром Первым Кунсткамеры в Санкт-Петербурге. В Голландии приобрели для этой цели коллекции Альберта Себа, а затем — Фридриха Рюйша. Среди различных редкостей оказалось более двухсот чучел зверей и более семисот — птиц. Между прочим, из Кунсткамеры выросли крупнейшие музеи России, в том числе Зоологический музей Академии наук.
Пайсов помолчал, улыбнулся проходившей мимо старушке в шляпке и снова обратил взор на Никиту.
— Трудно сказать, таксидермия — это ремесло или искусство. Тут ведь по чертежу не сработаешь. Надо знать повадки зверя, его биологические особенности. Чучело должно предельно походить на живое животное…
Никита знал ответы Пайсова назубок — не первый раз делал с ним интервью. Но старика нужно было заговорить, расслабить, отвлечь его внимание… Его нынешняя жизнь была скучна и однообразна, от чего он рад был побеседовать о любимом деле со знающим человеком, забыв на время о болячках и преклонном возрасте.
— Сейчас народ за границу стал ездить, на сафари всякие, трофеи привозят, и, естественно, таксидермисты опять востребованы. Правда, истинных профессионалов мало, в институтах этому не учат. Ох, как мне хотелось лет сорок назад сделать чучело бенгальского тигра или крокодила, но, увы, приходилось довольствоваться тем, что было. Как-то по спецзаказу соорудил чучело кабана. Так его самому Брежневу подарили, когда он к нам с визитом приезжал. Леонид Ильич, говорят, очень доволен был!
Пайсов неожиданно помрачнел, вытащил из кармана халата пачку сигарет, лихо пришлепнул на щеке злого вечернего комара и закурил. Выпустив клуб дыма, он уставился вдаль блеклыми старческими глазами. Видно, вспоминал молодость…
Никита тут же забросил первый крючок.
— Вам здесь грустно? Не скучаете по старым временам?
— Не знаю, Никитий, — тихо сказал старик и вздохнул. — Прошлое на то и прошлое, чтобы оставаться за спиной. А молодость всем отмеряется поровну. Моя давно прошла, и таков стариковский удел — общаться с себе подобными старперами, греть кости на солнышке и перебирать в памяти прошлое, насколько склероз позволяет! Кстати, тебе этого тоже не избежать!
— Не доживу я до старости со своей работой! — рассмеялся Никита.
— Типун тебе на язык, балабол! — рассердился Пайсов. — Смерть сама разберется, кого забрать, а с кем погодить, так что не стоит ее поминать без повода. У нас тут как? Выйдешь порой к завтраку, смотришь, а за соседним столиком место освободилось, а завтра, может, и твое опустеет. Так мало знакомых осталось, так много ушло…
