Себастьян Фитцек - Я – убийца
Карина отключила звук и поняла, что это не совпадение. Игра, которая началась на территории заброшенной промзоны рядом с автострадой три дня назад, продолжалась.
Она поежилась и принялась растирать себя руками, словно надеялась разорвать нити, за которые дергал невидимый кукловод, пытаясь свести ее с ума.
Спустя немного времени Карина, шаркая, направилась к выходу. Если она поторопится, то может успеть. Место встречи было недалеко.
26
Когда на парковке ему надели пластиковые наручники, Штерн вспомнил слова одной клиентки несколько лет назад: «Ты как будто сдаешь жизнь в гардероб».
Нельзя сказать, что женщину арестовали несправедливо, как его сейчас, но Штерн должен признать, что фальшивомонетчица вполне точно описала первый момент отчаянной беспомощности.
– Почему здесь? – Энглер посмотрел в зеркало заднего вида и повторил вопрос Штерну: – Почему вы хотели встретиться со мной именно перед ярмарочной площадью?
Комиссар сам сидел за рулем служебного автомобиля.
– Чтобы убедиться, что вы придерживаетесь нашей договоренности. – Штерн изо всех сил старался держать глаза открытыми. Он мечтал об обмороке, который избавил бы его от боли, но для этого было еще слишком рано. – Я хотел быть уверен, что вы приедете один. – Штерн посоветовал Энглеру бросить взгляд через заднее стекло на мигающее чертово колесо, от которого они медленно удалялись. – Оттуда сверху открывается фантастический вид.
Перед этим он позвонил полицейскому из кабины колеса обозрения, попросил, чтобы тот включил аварийную сигнализацию на автомобиле. Обнаружив машину на парковке для посетителей, Штерн прокатился на колесе еще три круга, прежде чем решил, что может пойти на этот риск. И действительно, на него не набросились никакие невидимые помощники, когда он сел к комиссару в машину.
– Понимаю. – Энглер одобрительно кивнул и неожиданно чихнул. – Но ваши опасения были напрасны, – продолжил он, прочихавшись. Голос звучал так же простуженно, как на последнем допросе. Не верится, что прошло всего три дня. – Нас отслеживают по GPS, – закашлялся следователь. – Центральный офис всегда знает, где мы. Кроме того, я считаю вас придурком. Не опасным. – Он улыбнулся в зеркало заднего вида. – По крайней мере, не настолько, что не справлюсь с вами в одиночку.
Штерн кивнул и посмотрел на свое левое запястье, на котором уже отпечатались грубые края пластиковых наручников.
– Но почему вы захотели поговорить именно со мной? Мы не так уж ладим друг с другом.
– Именно поэтому. Мой отец всегда говорил мне, что дела нужно вести только со своими врагами. Они не предадут. Кроме того, Брандману я не доверяю. Я его не знаю.
– Ваш отец умный человек. О каком деле речь?
– Я сейчас сообщу вам информацию, с которой вы сможете арестовать как минимум двух преступников: педофила и мстителя. Парня, на совести которого трупы мужчин, которые мы нашли.
Неожиданно вокруг стало еще темнее. За окнами машины, справа и слева от дороги, закончились жилые дома. Освещенный участок остался позади, теперь они ехали по шоссе между Шарлоттенбургом и Целендорфом, которое по диагонали пересекало Груневальд.
– Хорошо, и что вы хотите взамен?
– Что бы у вас ни было против меня и что бы я вам сейчас ни рассказал, вы должны немедленно обеспечить охрану детям моей бывшей жены.
– Почему?
– Потому что меня шантажируют. И мое второе требование: вы должны отпустить меня до шести часов утра завтрашнего дня.
– Вы, наверное, спятили.
– Очень может быть. Но не так сильно, как эти сумасшедшие здесь.
– Что это? – Энглер быстро взглянул на пассажирское сиденье.
Связанными руками Штерн с трудом вытащил из пиджака видеокассету и бросил ее полицейскому.
– Это запись из спальни риелтора в Ванзее. Посмотрите, что он и его жена хотели сделать с Симоном, если у вас нервы выдержат.
– Это он всем заправляет?
– Риелтор? Нет.
Штерн постарался как можно скорее объяснить Энглеру, что он выяснил за последние часы.
Завтра рано утром в условленном месте встречи педофилов должна состояться сделка по продаже ребенка. У Симона было видение, что при этой передаче товара он убьет торговца. Из мести.
– И вы в это верите?
– Нет. Если это и случится, то завтра утром на мосту появится не Симон, а другой мститель. И будет застрелен торговцем при первой возможности.
Энглер медленно подъехал к перекрестку Хюттенвег и Кёнигсаллее.
– Ладно, предположим, ваша невероятная теория верна, – недоверчиво произнес комиссар, – но откуда об этом знает мальчик?
Штерн обернулся посмотреть, не преследуют ли их, но, за исключением мотоцикла, удалявшегося в сторону трассы Афус, не увидел никого. Они одни стояли на красном сигнале светофора, посередине леса.
– Почему ваш мандант, Симон Сакс, вдруг стал видеть не только прошлое, но и будущее?
– Без понятия.
Дождь усиливался. Энглер переключил дворники на следующую скорость.
– «Без понятия» – это плохой ответ, если вы хотите, чтобы я освободил вас. Откуда мне знать, вдруг вы сами в этом замешаны?
Они поехали дальше, и Штерн удивился странному шуму мотора. Как будто Энглер заправился бензином с низким октановым числом.
– Поэтому вы не должны меня задерживать. Завтра утром я вам это докажу. На мосту.
– И где именно это будет?
– Сначала мы заключим сделку, потом я раскрою адрес.
«Минуточку! Что это такое?»
Штерн раздраженно наклонился вперед. Он ошибся. С мотором все было в порядке. Звук, напоминающий работающую газонокосилку, доносился снаружи. И он становился все громче.
– Кто-нибудь еще знает о нашей встрече? – неожиданно спросил Энглер. Он выглядел встревоженным, и напряжение тут же передалось Штерну.
– Никто, – неуверенно ответил Роберт.
– А что это тогда был за номер?
– Какой номер?
Роберт нащупал радиотелефон в кармане своего пиджака. Аппарат был все еще включен. Это значило…
– С которого вы мне звонили. Кому принадлежит телефон?
Энглер нервничал все сильнее, даже обернулся назад.
– Риелтору, но почему?..
Дворники сместились вправо, собрав дождевую воду, которая на несколько секунд превратилась в лупу на лобовом стекле, через которую Штерн все увидел.
Мотоциклист. Он развернулся. С выключенными фарами, без шлема, вытянув вперед руку, он ехал прямо на них.
Светофор загорелся зеленым светом, и Энглер включил передачу.
«Черт возьми! Борхерт ведь нас предупреждал. Любой ребенок может определить местонахождение сотового и…»
Удар. Мысли Штерна отключились.
27
Три выстрела прозвучали абсолютно безобидно, как шипение влажных новогодних петард, у которых сгорела только половина черного пороха. Но этот приглушенный звук был обманчив. С убийственной силой пули пробили лобовое стекло, которое осыпалось, как конфетти, внутрь машины.
Штерн не мог сказать, какая из них попала в комиссара, голова которого повалилась на руль. Светофор по-прежнему горел зеленым. Чуть позже, когда вспыхнул желтый, включилось и внутреннее освещение в салоне автомобиля. Находясь в шоковом состоянии, Роберт не сразу это осознал. В тот момент его мозг был занят страшными картинами: мотоциклист, разбитое стекло, бесконтрольно дергающаяся рука комиссара.
У Штерна зуб на зуб не попадал. Ему было холодно. От шока, боли, паники и дождя, который вдруг стал бить ему прямо в лицо. Лишь тогда он понял, откуда взялся свет: его дверь была открыта. Кто-то распахнул ее.
– Вы нарушили уговор, – прошипел из темноты мужчина. Затем Штерн ощутил что-то холодное у виска: мотоциклист приставил пистолет ему к голове.
– Большой привет от Голоса. Вы же хотели узнать правду о реинкарнации.
Штерн крепче зажмурил глаза. Его голова вибрировала от напряжения. И в этот момент он понял, что все описания последних секунд не соответствуют действительности. По крайней мере, в его случае. Никакой фильм не прокручивался у него перед глазами в ожидании смерти. Не возникло ни одного неподвижного образа. Вместо этого на полсекунды Штерн сумел почувствовать все клеточки своего тела, каждую по отдельности. Он зафиксировал глухой стук, с которым надпочечники каждую секунду выбрасывали все больше адреналина в его кровеносную систему. Он слышал, как расширялись его бронхи, и ощущал ускоренные сокращения сердца – словно маленькие взрывы в грудной клетке. Одновременно изменилось и его восприятие внешнего мира. Ветер казался не чем-то единым целым, а волной бесчисленных атомов кислорода, которые били по его коже, как дождевые капли.
Штерн услышал собственный крик. Он боялся, как еще никогда в жизни. В то же время и все другие эмоции стали острее, ярче. Словно ему в последний раз хотели показать, на какие чувства он был бы способен, если бы только дал жизни еще один шанс. Потом ему показалось, что он начал таять и растекаться. Он ощущал, как состоящий из атомов и молекул Роберт Штерн стремится распасться на отдельные элементы, чтобы облегчить пуле проникновение в его тело. Глубокая грусть, как мантия, уже почти накрыла его, как прозвучал смертельный выстрел.
