Сэм Льювеллин - Кровавый апельсин
Я проехал по набережной, мимо чисто вымытых фасадов магазинчиков, отделанных гранитом, потом — мимо здания яхт-клуба, выстроенного из кедра. На мачте у здания трепыхался флаг торгового флота Великобритании. Бриз гнал легкую рябь по акватории бухты. Гавань была забита яхтами. На восточной окраине города я увидел еще один лес мачт: это тот самый залив, который Невилл Спирмен создал на месте мелководного засоленного болотистого устья реки Пулт.
Поравнявшись с дорожным знаком, отмечающим владения Спирмена, я свернул налево и проехал еще милю по зеленой долине в сторону здания, в котором размещалась моя фирма. Дом был каменным, подобно всем прочим строениям в Пултни и его окрестностях, но это единственное, что их объединяло, потому что в остальном он больше всего походил на огромный квадратный сарай. Впрочем, его первым владельцем-фермером, сколотившим состояние на поставках мяса вjенно-морскому ведомству во время войны с Наполеоном, он и задумывался как скотный двор.
Я остановил машину и через старинную высокую арку пошел к дому.
Покинув Эгаттера, я решил стать мебельным мастером. Но плавание под парусами отнимало все больше времени, и становилось все труднее совмещать это с основной работой. Проще сказать, половину года я проводил в портовых городах всего мира, выискивая подходящую древесину для постройки судов. Из-за этого я перепрофилировал свою мастерскую в склад. Постепенно моя фирма «Ценные породы дерева — Пултни» вошла в первую пятерку лучших английских оптовых баз этого профиля. Это было всем известно, но никто пока не догадывался, что фирма «Ценные породы дерева — Пултни» постоянно испытывала недостаток в деньгах, и чем дальше — тем больше.
Я вошел в здание и причесался, смотрясь в застекленную фотографию, на которой был изображен я сам на фоне валяющихся по берегу мыса Беггарман бревен красного дерева. В стекле отразилась физиономия боксера-тяжеловеса, которому не мешало бы постричься. После этого я решил, что вполне готов принять участие в еженедельном совещаний с моим компаньоном.
В служебном помещении нашей конторы было огромное венецианское окно, через которое виднелась синеющая за холмами полоска моря. Вокруг стола, изготовленного моими собственными руками, стояли стулья в стиле «Шератон», тоже сделанные мной лично. Единственное в комнате, что было создано не мной, — это Гарри Блейк. Мой компаньон. Как обычно, он был в деловом костюме и встретил меня осуждающим взглядом: я опоздал на три минуты.
— Добрый вечер, господин председатель, — произнес Гарри, заметив мой утомленный вид. — Здорово досталось?
— Пришлось прыгать за борт, — коротко ответил я.
— Я уже кое-что слышал, — сказал Гарри, тыча пальцем кнопки калькулятора. Блейк был лыс, имел привычку складывать губы бантиком и носил галстук-бабочку. — Ты никогда не думал, что будет с нашим делом, если ты однажды угробишься?
— Ты продолжишь его, — с улыбкой сообщил я.
Гарри был почему-то уверен, что, вмешиваясь в мою частную жизнь, он делает это во благо компании.
— Нет, ни за что! — замахал он руками с показной горячностью. — Да, кстати, Джеймс, мы больше ничего не покупали?
Я подтолкнул к нему амбарную книгу, куда заносил все совершенные сделки. Он пробежал глазами последние записи и заявил:
— Это я пять раз мог бы продать!
— Неблагоприятное время для торговли, — пожал я плечами.
— Понимаю, — откликнулся Гарри. — Но чем же я буду торговать?
— Гарри! То, что у нас есть, — не хуже прошлогоднего. Все это — качественная древесина.
— Нам нужно расширять ассортимент! Этот аргумент я слышал уже тысячу раз.
— Больше ничего нельзя сделать.
— Тогда мы должны менять свою политику.
— Нет.
Одной из главных причин, по которой фирма «Ценные породы дерева — Пултни» имела устойчивую репутацию, было то, что я покупал только высококачественную древесину, готовую к дальнейшей обработке. Если бы торговцам лесом, с которыми я имел дело, дать волю, мне пришлось бы выкупать все подчистую, а это значит, что склад оказался бы забит молодой, некачественной древесиной, годящейся разве что для внешней обшивки. Гарри не мог не понимать этого, но он рвался расширить объемы торговли и не желал принимать во внимание ни последствий такой политики для природы, ни проблем мастера-столяра.
— В таком случае, — поджал губы Гарри на мое резкое «нет», — у меня тут есть кое-что любопытное для тебя. Прочти. — Он протянул конверт из коричневой бумаги.
— Прямо сейчас?
— Да нет, можешь и попозже. — На его лице появилась знакомая ехидная улыбка, которую я терпеть не мог.
Сунув конверт в карман, я повернулся и вышел из комнаты. Наша секретарша Вера сообщила:
— Звонил некий Эд Бонифейс. Шесть раз.
— Если он позвонит снова, скажите, что я поехал домой. — С этими словами я покинул контору.
Глава 3
«Милл-Хаус» никому в голову не пришло бы назвать величественным сооружением. Но я жил в нем уже пятнадцать лет и полагал, что за это время он превратился во вполне сносное обиталище для одинокого мужчины с дочерью.
Я прошел через холл в гостиную. Горел камин, в вазе стояли свежие красно-желтые тюльпаны, на столике лежали «Файнэншл таймс» и «Яхтсмен». Без слов было ясно, что здесь прошлась женская рука. Женщина не заставила себя ждать, заглянув в дверь: голубоватые волосы, тяжелая челюсть, яркие голубые тени на веках, добрые карие глаза...
— Рита! — окликнул я.
— Ой, мне некогда! — Эту фразу она произносила вот уже восемь лет, с тех пор как стала работать у меня в доме. — Бифштекс и пирог с почками — в духовке. Мэй приедет на шестичасовом автобусе. Я убегаю.
— Привет Джорджу.
Джордж — это ее муж. Они живут в Нейлор-Хилл. Если бы не Рита, семья Диксон питалась бы консервами и ходила бы в обносках. Я выглянул в окно, наблюдая, как она вскочила на велосипед и быстро покатила по извилистой тропинке. Отчего-то это зрелище умилило меня, но отвлек телефонный звонок. Я снял трубку и услышал хрипловатый голос Эда Бонифейса. Не стоило труда представить его сидящим в своем мрачном полуподвале на окраине Плимута. Единственное, чему он придавал значение в жизни, — это яхты; все остальное оценивалось только с точки зрения пользы для главного дела. Наверняка он сейчас смолит одну за другой свои любимые «Сеньор Сервис», а на столе — грязная водочная рюмка. Его загорелое лицо опухло, посерело, на голове творится черт знает что... Пожалуй, с Эда не стоило писать портрет маслом, особенно когда он в запое. Но ведь друзей выбирают не за красоту. В данный момент я думал только о том, что если Алан утонул потому, что Эд хотел получить страховку, то он больше мне не друг.
— Послушай, — заговорил Эд. — Все это просто смешно, ты не находишь?
Я прервал его:
— Эд, мне необходимо знать правду о том, что случилось.
Он закашлялся.
— Не держи меня за пижона, старик! Неужели тебе могло прийти в голову, что я решил получить страховку? Если так, то ты чертовски ошибаешься!
— Ну ладно, — согласился я. — А что же, по-твоему, произошло?
— Слушай, за каким чертом я стал бы пытаться выйти из бухты, если бы хотел получить эту проклятую страховку? — повысил голос Эд. — Я не такой уж кретин. Я что, не мог сбросить спасательный плот, направив лодку от берега? Вместо этого, как ты помнишь, тебе пришлось силой выбросить меня за борт... Нет! — Я услышал в трубку, как он с силой затянулся сигаретой. — Нет, это подлец Алан!
— Алан? — переспросил я в изумлении. Я вспомнил, как стоял на корме в тот момент, когда огромная металлическая мачта рухнула, словно подрубленное дерево, и слышал пронзительный, захлебнувшийся крик...
— Он перерубил этот чертов канат, понимаешь, — продолжал Эд. — Трос был совсем новым. Он поднимался на палубу перед тем, как нас понесло. Я слышал, как он выходил...
— Да брось ты! Какой идиот станет рубить якорный канат у подветренного берега в шторм? В конце концов, мы же сами видели — трос перетерся.
— Он мог сделать это и ножом, — упорно настаивал Эд. — У него были на то причины.
Страховка в полмиллиона фунтов — вот твоя главная и грязная причина, подумал я, но ничего не сказал. Эд по природе своей был гонщиком до мозга костей. Он терпеть не мог проигрывать и всегда в таких случаях искал виноватого. И бороться с этим было бессмысленно. Неисправимая черта характера.
— Его до сих пор не нашли? — спросил я.
— Нет, — ответил Эд. — Поверь мне, Джимми, это его рук дело. У меня есть доказательства.
В этот момент хлопнула входная дверь. Я не верил в доказательства Эда, поэтому торопливо свернул разговор.
— О'кей, Эд. О'кей. Извини, но мне надо идти.
— Эй, подожди... — попытался еще что-то сказать он, но я положил трубку.
Вошла Мэй — моя двенадцатилетняя дочка, в своей школьной форме — зеленом костюмчике и белых носках. Увидев меня за столом, она слегка прищурила свои большие серые глаза — верный признак хорошего настроения.
