Гунар Цирулис - Не верьте в аиста
— Спокойно, Альберт, без паники, — осаживал сына отец. — До поезда времени еще много… А прощаться — мы уже попрощались.
— Если бы ты за обедом не выпил, мать ни в жизнь не дала бы мне сесть за руль… Но ничего, я еще приучу ее.
Отец и сын понимающе улыбнулись друг другу.
Когда машина приблизилась, Ингрида подняла руку.
— В Ригу? — спросила она, когда Альберт затормозил. — Может, и нас подвезете?
Капитан благодушно кивнул. Попутчики сели в машину, и «Волга» быстро набрала скорость.
Ветер отнес облако пыли, и улица вновь оказалась в полном распоряжении ребятишек. Распаленный игрой рыжий малец слишком далеко метнул свою пуговицу.
Чомбе, казалось, только и ждал этого. Поймав пуговицу на лету, пес в мгновение ока утащил ее к своей конуре, улегся на солнышке и, зажав добычу между лапами, удовлетворенно облизнулся. Однако глаза его следили за мальчишками и как бы подзадоривали их отнять пуговицу.
Свидетель этой сцены Варис — он как раз отворил калитку — хоть и страшно торопился, не мог пройти мимо чужой беды и направился к собачьей конуре.
— Как тебе не совестно, Чомбе?! Если не перестанешь озоровать, сидеть тебе снова на цепи!
Виновато поскуливая, пес встал навстречу хозяину и положил пуговицу ему на ладонь. Варис кинул ее через ограду мальчишкам. Постоял в раздумье, потом улыбнулся, оторвал от своей куртки пуговицу и через забор просунул ее парню.
— Все равно последняя… Такого экземпляра в твоей коллекции, наверно, нет, правда?
Мальчуган засунул сокровище в раздутый карман и извлек из него яблоко.
— Хочешь? — предложил он. — Из Курсисова сада…
В этот момент Вариса окликнула Расма:
— Тоже впустую?
— Вечером придет еще один автобус, а под утро из Вентспилса будет пароход с тарой, — сказал Варис, и трудно было понять — шутит он или всерьез.
— Все это штучки вашего отца — из-за головы доставать правой рукой левое ухо; строить всевозможные версии, проверять, отбрасывать, искать единственно верную… — сказала мать, выходя на крыльцо и обтирая о передник перепачканные мукой руки. — Поверьте, что бабуся будет здесь через… — она взглянула на часы, — через семь минут. И на перроне вокзала ее встретит самый мудрый в нашей семье человек, подполковник Кашис в полной форме и при орденах.
Эджус Кашис теперь смотрел на часы через каждые тридцать секунд. Он вспотел, хотя сидел без кителя. Вовремя прибыть на вокзал теперь уже не удастся. После майора Зиедыня по поводу ограбления колхозной кассы еще два сотрудника поделились своими гипотезами. Ведь куда разумней было бы дождаться донесения капитана Лаувы и тогда уж строить предположения. А теперь и сам министр счел необходимым выступить с длинным заключительным словом.
Перебить его подполковник не решался, и мысленно сочинял извинительную речь. Теперь из-под его карандаша выходили сплошь одни старушки. Вернее одна старушка, только от рисунка к рисунку выражение ее лица становилось все более злым. Даже у собачонки, которую она вела на поводке, были злобно оскалены зубы. Не требовалось быть психоаналитиком, чтобы понять, сколь кошмарные видения наводняли подсознание Кашиса.
Пожалуй, он и сам затруднился бы объяснить, почему приезд тещи вселял в него такую тревогу. Сама не будучи способна сидеть сложа руки, она и другим не давала ни минуты пребывать в праздности. В Вентспилсе по всей вероятности не было такой общественной комиссии или совета, в которых не состояла бы Рената Зандбург, готовая бескорыстно и до конца отдавать свои силы и способности, лишь бы ее удостоили публичной похвалы. С нее вполне бывало достаточно Почетной грамоты домоуправления или скрепленного печатью поздравления по случаю Женского дня, чтобы позабыть начисто о своих годах.
Приезд тещи Кашис воспринимал как нечто подобное весеннему паводку — периодическое, иногда разрушительное, иногда живительное, но, увы, неизбежное явление природы, которое, на всякий случай, надо встречать в полной боевой готовности. Одним из видов оружия всегда служил большой букет роз, но на этот раз дай бог, чтобы удалось не опоздать к поезду…
— Майор Зиедынь нарисовал перед нами столь полную и живописную картину происшествия, что осталось лишь изловить виновных, — сказал министр, нисколько не маскируя иронии своего вывода. — К сожалению некоторые его умозаключения кажутся сомнительными. По крайней мере хоть один пьянчужка или любитель природы все-таки находился вблизи конторы; трудно представить, чтобы ограбление произошло без участия знатока местных условий. Ведь не каждый раз при выдаче зарплаты в кассе остается столь значительная сумма… Остальные преступники — и с этим я могу согласиться — по-видимому были гастролерами. Но в районе пока что не предпринято никаких мер для установления их личности. И хорошо, подполковник Кашис, что вы подключили к следствию инспектора вашего отдела. Возьмите это дело под личный контроль и доложите мне через три дня… — Он заглянул в свои заметки. — Итак, мы подошли к последнему пункту, по которому я попрошу… Вы хотите что-то сказать, подполковник?
Не в силах дольше сдерживать беспокойство, Кашис сам не заметил, как поднял руку. Теперь, красный от смущения, он вскочил со стула.
— Виноват, товарищ министр, но через несколько минут я должен быть на вокзале…
Министр не дал ему продолжать:
— Бегите!
Выбегая из кабинета, Кашис бросил последний взгляд на часы. Обе стрелки по-прежнему перечеркивали циферблат одной прямой линией. И Кашис понял: часы стояли.
Подполковник был далек от фатализма, надеясь, что как ни рассержена будет теща, она все-таки посидит на своем чемодане и терпеливо дождется встречающих. Плохо он еще знал ее.
Вдова лоцмана какое-то время действительно не выказывала намерения покинуть купе — настолько она была уверена, что сию минуту вбегут внуки и вынесут багаж. Но никого не было. Вскоре на перроне остались лишь отбывающие в Лиепаю — их поезд стоял на соседнем пути.
Первым стал проявлять признаки беспокойства ее маленький черный пинчер Цезарь. Не отсутствием родни хозяйки была озабочена собачонка, ей просто хотелось поскорей выйти на свежий воздух. И Цезарь тявкал и настырно тянул поводок до тех пор, пока мадам Зандбург не приняла решение немного потратиться и призвать на помощь проводницу. Вот каким образом на ступеньках вагона появилась с виду невзрачная, но весьма энергичная старушка, своим черным шелковым платьем, черным пальто и старомодной черной шляпкой резко отличавшаяся от большинства других, одетых по-летнему пассажиров. Проводница подала ей два чемодана и большую хозяйственную сумку.
И вдруг мадам Зандбург углядела чью-то, кажется, знакомую спину. Привязав собачонку к ручке чемодана, она бойко засеменила вслед за рослым юношей.
— Варис! Варис! Да остановись же, несносный! Бабуся приехала, Варис!
Парень обернулся. Это был Альберт, который, поставив машину на стоянке, теперь искал у лиепайского поезда отца.
— Вы, наверно, обознались, я не Варис.
— Я это и сама вижу, — отрезала мадам Зандбург. — И нечего привязываться к незнакомым дамам.
— Но со мной учится мой товарищ, его тоже… — Альберту лицо старушки показалось знакомым.
— Никаких «но», молодой человек! — перебила она. — Вы не тот, за кого себя выдаете! Как не стыдно еще смотреть мне в глаза! Хотя бы предложили пенсионерке поднести чемоданы на юрмалскую электричку.
— Альберт, давай же скорей, мы сейчас отдаем концы! — раздался голос отца.
— С удовольствием, конечно, — замялся парень, поскольку уже было ясно, что перед ним никто иной, как Варисова бабушка собственной персоной. — Я даже могу отвезти ваши чемоданы… Но через десять минут.
— Нет, нет, нет, у меня хватает своих внуков! — с новой силой возмутилась Зандбург. — С какой стати платить постороннему человеку?.. Лучше скажите, где тут сдают на хранение багаж?
— Ближе всего камеры-автоматы, — сказал Альберт. — За пятнадцать копеек можете держать в них свой багаж хоть две недели, — с этими словами он убежал.
— Всего пятнадцать копеек? — настроение мадам Зандбург заметно улучшилось.
Оно стало почти приподнятым, когда она возвратилась к своим чемоданам. С сердитым рычанием, приводившим в восторг публику, их мужественно охранял Цезарь. Среди стоявших зевак находилась также и Ингрида со своим спутником. И в отличие от тетушки Курсис, мадам Зандбург не пренебрегла помощью, предложенной этой любезной парой.
Нигде время не тянется так долго, как на перроне вокзала, когда до отправления поезда остались считанные секунды. Кажется, успела пройти целая вечность с того момента, когда провожающим было предложено покинуть вагоны. Все слова давно сказаны, одинаковую неловкость испытывает и тот, кто уезжает, и тот, кто остается.
