Роберт Крейс - Подозреваемый (в сокращении)
Скотт не любил, когда Гудмен проделывал с ним эти свои психиатрические штучки, задавая одни и те же вопросы и следя, как изменяются ответы, но Скотт ходил к нему уже семь месяцев и привык выполнять это упражнение, пусть и неохотно.
Скотт очнулся через два дня после перестрелки, ясно помня события той ночи. В течение трех недель интенсивных допросов детективами отдела особо тяжких преступлений Скотт старательно описывал пятерых стрелков, но не мог дать ни одной детали для их опознания. Все пятеро были в масках, в перчатках и одеты с ног до головы. Скотт не мог сказать, какого цвета у них были глаза, волосы, кожа. Ни в «кенворте», ни в «гран-торино», который бросили в восьми кварталах, не обнаружили никаких отпечатков пальцев или образцов ДНК. Несмотря на то что этим делом занималась группа лучших детективов, подозреваемых не было, и расследование зашло в тупик.
Девять месяцев и шестнадцать дней после того, как в Скотта Джеймса стреляли, а Стефани Андерс убили, преступники оставались на свободе.
Скотт посмотрел на Гудмена.
— Затем, что я хочу помочь. Мне нужно сознавать, что я хоть что-то делаю для поимки этих ублюдков.
Затем, что я жив, а Стефани погибла.
Гудмен улыбнулся.
— Не нужно думать, что вы что-то выдумали. Основные события той ночи вы описываете одинаково с самого начала, с момента разговора со Стефани: модели машин, то, как стояли стрелки и куда стреляли. Все, что можно было подтвердить, было подтверждено, но в ту ночь столько всего случилось, притом под таким невероятным напряжением, что какие-то незначительные детали из памяти выпадают — мы склонны их терять. Во время первой процедуры вы вспомнили про гильзы. А о том, что сначала услышали шум двигателя «кенворта», а потом уже увидели грузовик, вы вспомнили лишь на четвертом сеансе.
Скотт не мог не признать, что слова Гудмена имеют смысл. Действительно, до первого сеанса он не вспоминал, как блестели гильзы, дугой вылетавшие из автомата толстяка, а до четвертого — как услышал рев грузовика.
Гудмен подался к нему.
— Когда подробности начинают возвращаться, предполагается, что вы можете вспомнить больше, поскольку каждое новое воспоминание влечет за собой следующее, подобно тому как сначала в трещину плотины вода течет по каплям, потом тонкой струйкой, а потом плотина рушится и вода затопляет все.
— Значит ли это, что мой мозг разрушается? — нахмурился Скотт.
Гудмен улыбнулся и снова открыл блокнот.
— Это значит, что вам надо радоваться. Вы хотели проверить, что произошло в ту ночь. Этим мы и занимаемся.
Скотт раньше думал, что хочет проверить, что тогда произошло, но теперь все больше хотел это забыть. Он переживал эту ночь вновь и вновь, он ее пересматривал, он был одержим ею, ненавидел ее, но не мог избавиться от воспоминаний.
Он посмотрел на часы. Оставалось всего десять минут.
— Давайте сегодня на этом закончим. Мне нужно все обдумать.
Гудмен и не подумал закрывать блокнот.
— У нас еще осталось несколько минут. Я хочу кое-что уточнить.
Уточнить. Профессиональный жаргон психиатра — это значит, задавать дополнительные вопросы о таких вещах, о которых Скотт предпочел бы не говорить.
— Конечно. Что именно?
— Помогают ли вам эти сеансы? Не стало ли меньше ночных кошмаров?
Кошмары взрывали его сон, начиная с четвертого дня в госпитале. По большей части они напоминали короткие клипы, вырезанные из длинного фильма о событиях той ночи: вот толстяк стреляет в него; вот он поскальзывается в луже крови Стефани, и пули бьют в его тело. Но все чаще ему снилось, что люди в масках за ним охотятся. Это была паранойя. Они выпрыгивали из его кладовки или возникали вдруг на заднем сиденье его машины. Последний кошмар приснился ему вчера.
— Гораздо меньше, — сказал Скотт. — Уже две недели никаких кошмаров. — Он опять взглянул на часы: оставалось еще целых шесть минут. — Может быть, на сегодня хватит?
— Еще один момент. Поговорим о вашей новой работе. Вы уже получили собаку? В прошлый раз вы говорили, что собаки скоро прибудут.
— Они прибыли на прошлой неделе. Главный инструктор проверяет их, прежде чем принять. Вчера он закончил проверку. И сегодня во второй половине дня у меня будет собака.
— И вы вернетесь к уличному патрулированию.
Скотт понял, к чему он клонит, и ему это не нравилось.
— Да, после того как сдадим экзамен. Полицейские из К-9 работают на улицах.
— И сталкиваются с плохими парнями лицом к лицу.
— Именно так.
— Вы чуть не погибли. Вы не боитесь, что это может повториться?
Скотт не стал притворяться, что не чувствует страха. Он не хотел снова ездить в патрульной машине и не хотел заниматься бумажной работой, но узнав, что в части К-9 открылись две вакансии, стал добиваться перевода туда. И девять дней назад закончил курсы инструкторов полицейских собак.
— Боюсь, конечно, но какой полицейский не боится? Это одна из причин, почему я хочу остаться на работе.
— Но не все полицейские имеют три ранения, и не у каждого на глазах убили напарника.
Скотт не ответил. С того дня, когда он очнулся в госпитале, он тысячу раз думал о том, чтобы уйти с работы. Большинство его друзей-полицейских считали безумием то, что он не хочет получить инвалидность; в отделе персонала УПЛА ему сказали, что от ранений такой тяжести он не восстановится никогда и к работе вернуться не сможет; но Скотт настоял на том, что останется в полиции. Интенсифицировал физиотерапию. Упросил своего командира в «Метро» разрешить ему работать с собакой. Возможно, он старался убедить себя, что остался таким же, каким был до ранений. Ему порой казалось, что тогда он умер там, на улице, вместе со Стефани, и сейчас он всего лишь призрак, всего лишь притворяется живым человеком. И даже его стремление работать в К-9 тоже притворство — он притворяется, что бывает коп без напарника.
Скотт сказал:
— Если я уйду, значит, те, кто убил Стефани, победили.
— А почему вы ходите ко мне? — спросил Гудмен.
— Чтобы примириться с тем, что остался в живых.
— Я думаю, это правда. Но не вся.
— Так скажите мне всю правду.
Гудмен посмотрел на часы.
— Мы уже захватили несколько лишних минут. Это был удачный сеанс, Скотт. Через неделю в это же время?
Скотт встал, стараясь не показать, что от резкого движения в боку остро кольнуло.
— Через неделю в это же время.
Он уже открывал дверь, когда Гудмен заметил:
— Надеюсь, вы вспомнили достаточно, чтобы успокоиться и закрыть тему.
Скотт замер, потом вышел, спустился на парковку и только тогда сказал:
— Надеюсь, я вспомнил достаточно, чтобы забыть.
Стефани снилась ему каждую ночь.
Не бросай меня! Скотти, не уходи! Вернись!
Он страдал, вспоминая ее глаза, ее умоляющий голос. Стефани Андерс умерла с мыслью, что он ее бросил, и он ничего не сможет сделать ни сейчас, ни в будущем, чтобы изменить это.
«Я здесь, Стеф. Я тебя не бросил. Я пытался тебя спасти».
Скотт говорил ей это каждую ночь во сне, но Стефани умерла и не могла услышать его. Он понимал, что ее уже не убедишь, но все равно повторял и повторял это, стараясь убедить себя.
Узкая парковка за домом Гудмена раскалилась от летней жары, воздух был сух, как наждак. Машина Скотта так нагрелась, что он открывал дверцу, обернув руку носовым платком. Свой синий «транс-эм» 1981 года Скотт купил за два месяца до страшной ночи. Сквозь синюю краску проступала ржавчина, радио не работало, пробег сто двадцать шесть тысяч миль. Скотт отдал за него тысячу двести долларов и собирался в свободное время, по выходным, отреставрировать своими руками, но после ранений потерял интерес к этой идее. Прошло девять месяцев, а к машине он так и не притронулся.
Когда кондиционер охладил воздух, Скотт выехал на Вентура-Фривэй и направился в Глендэйл.
Взвод К-9 располагался вместе с подразделением «Метро» на Центральном участке, в центре, но для тренировки собак пользовался еще несколькими площадками в разных точках города. Главная тренировочная площадка была в Глендэйле, где Скотт и еще два новых инструктора проходили подготовку к службе в К-9 на двухмесячных курсах инструкторов, которые вел главный инструктор, ветеран взвода. Курсанты занимались с вышедшими в отставку патрульными собаками — с ними было легко работать. Собаки служили учителями своим новоиспеченным инструкторам. Однако теперь новые инструкторы должны были выбрать себе в напарники предварительно обученных патрульных собак и начать с ними процесс сертификации, который продолжается три с половиной месяца. Это был очень важный для новых инструкторов момент — с этого момента вся их жизнь была связана с новой собакой. Скотт понимал, что должен чувствовать волнение, но на самом деле чувствовал только лишь тупую готовность к работе.
