Лилия Беляева - Убийца-юморист
- Где вы её увидели? Нину Николаевну?
- Возле садового стола, на траве, на одуванчиках. Она сидела в странной позе, выгнувшись назад... Я сначала, сослепу, решила, что спит... Невероятно же, трудно поверить, если только что разговаривал с живым человеком и вдруг...
- Говорят, она пыталась звонить по телефону...
- Вполне возможно. Телефон валялся рядом с ней. Он имел длинный шнур, чтобы можно было таскать его туда-сюда. Это удобно. Тем более, что столик в саду стоит совсем неподалеку от дома.
- Что же было на столе? Если помните, конечно...
- Помню, прекрасно помню. Я же геолог, мне по роду занятий следует все замечать. На столе стоял белый чайник и две чашки. В них был чай. И стояла пластмассовая бутылка "Веры". Непочатая. Я ещё подумала о том, что Нина Николаевна угощала молодого человека чаем. Она ведь непременно угощала чаем всех, кто к ней приходил. Следователь спрашивал меня, а сколько чая было в чашках. Чего не помню, того не помню. А вы, я верно поняла? Та самая журналистка, которая написала о Доме ветеранов работников искусств? На которую Дашенька так надеется?
- Та самая. Но...
- Таня, Татьяна, - перебила меня Дарья. - Не надо "но". Я хочу верить в тебя и буду.
Что там ещё делают настоящие следователи? Подробно расспрашивают о том человеке, на которого падает подозрение в убийстве. Хотя, конечно, убийцей мог оказаться совсем иной тип.
- Как выглядел внешне этот самый ваш благодетель? Сколько ему, на ваш взгляд, было лет? Как он был одет? Может быть, заметили на его лице, руках, в походке что-то особенное?
Геологиня приложила морщинистые пальчики к худому подбородку:
- Среднего роста... светловолосый... Усики чуть темнее. Глаза не знаю какие - в очках же темных... Нос - обыкновенный, скорее прямой, на руке золотое обручальное кольцо. Одет аккуратно, скромно: джинсы и голубенькая рубашка... Да! Вот ещё что! К рубашке приколот такой картонный квадратик и на нем алый крест и полумесяц и печатными буквами написано, что этот молодой человек Сергей Богомолов... видите, я запомнила... Значит, так, Сергей Богомолов является представителем фирмы... вот название забыла... Оно такое... как нынче принято... полуиностранное.
- Светловолосый? Блондин то есть? - уточнила я.
- Мне так показалось, - ответила геологиня. - Еще, знаете ли, у него такой приятный, мелодичный голос... Располагает. Вот почему я сомневаюсь, что именно он... Да и зачем? Зачем? Ведь у Нины Николаевны никаких изумрудов-бриллиантов! Она печатает на машинке, которую приобрела в годы едва ли не хрущевских реформ!
- Не знаете, к кому ещё из ваших соседей приходил тот молодой человек?
- К Ипатьевым. Там был дома один старик Александр Андреевич, в прошлом специалист по радиотехнике, профессор. Молодой человек и ему оставил тот же набор продуктов, что и мне. Как подарок от фирмы. Александр Андреевич не хотел брать, он гордый старик, но гость его пересилил. Потом смеялся, мол, дожил до подарков с неба. Его жена Вера Терентьевна проще смотрит на вещи. Макароны с мясом сварила, всех накормила, включая приблудного пса Игрунка... И никто, никто не умер! Даже дурно себя не почувствовал!
- Какой диагноз врачи поставили, от чего умерла твоя мать? - спросила я Дашу по дороге к Феликсу Пушкарскому, переводчику с немецкого.
- Сердечно-сосудистая недостаточность. Ну, это, говорят, всем почти пишут так...
Феликс Пушкарский в тот день, когда некий молодой человек от некоей фирмы разносил "благотворительную помощь", на месте отсутствовал. То есть его дачка была пуста, очень такая хлипенькая и облезшая, как и все прочие здесь, что свидетельствовало: у хозяев-интеллигентов на сегодняшний день есть денежки лишь на самое необходимое для выживания, но не на всякие, даже мелкие, плотницко-малярные работы, связанные с покупкой необходимых материалов и наймом рабочей силы.
- Ничему, ничему не стоит удивляться, - заявил этот худой человек в полосатой пижаме и расшлепанных, как блины, тапках. - Все кричат "налоги, налоги"! Словно слепо-глухие. Хотя знают, что налоги платят с единицы товарной продукции. А поскольку идет катастрофический спад производства, огромное количество предприятий разворовано, лежит, то какие налоги способны поднять страну? Есть такие? Нет! Есть масса шпаны, "жучков", прохвостов, называющих себя бизнесменами. Вполне допускаю, - он залез пятерней в свои седые растрепанные волосы, расколошматил их ещё больше и заключил: - Вполне допускаю, что некие хулигано-грабители запустили на наш участок своего сотоварища, чтобы он обследовал обстановку и доложил, есть ли тут возможность хоть отчасти озолотиться. Молодец с мешочками подарков это нонсенс, это из сказки для самых последних дурачков начала этой дебильной перестройки.
Мы сходили ещё к нескольким дачникам. Но никто из них никакого блондина не видел. Лишь девочка Маша, лет двенадцати, в чудесном ярко-желтом венке из одуванчиков, вспомнила:
- Я в кустах сидела, вон там, возле пруда, я окунулась и замерзла, я в полотенце сидела. Он... такой человек в джинсах, не наш, в синей шапочке с длинным козырьком, не на автобусную остановку пошел, а в лес повернул. За лесом, конечно, тоже есть остановка. Но автобус как раз к этой остановке, у пруда, подошел. Я ещё удивилась, зачем ему чапать через лес... Я ему даже крикнула: "Эй, вон же автобус!" А он словно не слышал ничего. Вот я и удивилась.
- Он что-нибудь нес?
- Нет, ничего, пустой шел.
Мы с Дарьей вернулись к ней на участок, сели на скамейку у деревянного стола. Голубоватые тени от яблоневых веток, усыпанных белым цветом, скользили по дощатой столешнице и на миг то и дело затеняли яркое солнечное пятно на круглом, как луковица, боку чайника с ситечком.
- Убеждена, - сказала Дарья, приподнимая и опуская крышечку чайника, мать поила его чаем. Она всех поит чаем. Но для этого ей надо было сходить в дом, включить чайник и принести оттуда чашки. Он мог предложить свою заварку. Мог сказать, что она какая-то удивительная. Моя мать - человек исключительно эмоциональный, она легко поддается... подавалась внушению. Могла, могла согласиться. И он дал ей какой-то отравы. Подсыпал в чай... Потом вымыл чашки.
- А что показало вскрытие?
- Говорят, никаких ядов в организме не обнаружено. Ничего, кроме клофелина. Но она, действительно, пользовалась этим лекарством. У неё гипертония, а клофелин ей по карману, не то что все эти дорогущие импортные лекарства.
- Ей что, очень мало платили в последнее время?
- Очень. За детские стишата всегда платили смешные деньги. За переводы чуть побольше. У неё был какой-то очень большой перевод. Она над ним сидела чуть ли не год. И получила, вроде, неплохо. Но долги накопились... Почти все, если не все, ухнуло в эту бездну. Я-то к ней со своими проблемами не лезла. Мы с Виталькой крутимся как можем. Я на рынке сумки продаю. Виталька после работы ездит бомбить на своем "жигуленке" до трех-четырех ночи. А как же! Дите же завели! Но мать мне все-таки от этих своих денег сунула немножко, прямо в бюстгальтер затолкала, чтоб я Юрику непременно купила педальную машину. В свое время не смогла это чудо техники приобрести Витьке, а уж он так хотел... ревел... Он вообще у нас ревучим был. Даже когда поступил в Суриковское - прибежал домой в слезах радости. Художественная натура, что с него взять! Мать очень, очень его жалела. Он запьет, а она свое: "Нервишки у него слабенькие. Моя вина. Он пережил столько после того, как облил себя кипятком. В три годика столько мук испытать!"
- Наверное, для него это будет большой удар... - сказала я.
- Когда узнает, что мать умерла? - Дарья поймала в ладонь падающий яблоневый лепесток и рассматривала его долго-долго. - Запьет. Крепко запьет. Я даже не знаю, что с ним будет дальше... Сегодня художников тьмы и тьмы. А покупают все больше модерновых, с сильным подвывихом. Правда, ему повезло как-то. Он сделал портрет Екатерины Великой, ну, копию с известного портрета. Тут же купил какой-то англичанин, заплатил хорошие деньги. Дальше - опять жди удачи и прозябай. Обычное, в общем-то, дело... Его две жены бросили. Не кормилец, а так... мечтатель. Но дочке своей Настеньке старается помогать. От первого брака Настенька. Ее мать Людмила вроде меня - филолог-массажистка. Во гибрид!
- Почему ты, Дарья, ничего не говоришь про ограбление? Этот тип что-то взял на даче? Украл?
- Будильник на батарейках. Но разворошил и постель, и бумаги в шкафу. Искал, значит, серебро-золото. Это у моей-то матери! Во идиот! Во придурок! Во гадина! Со зла, небось, поломал клавиатуру на машинке. И порвал нас с Витькой. Ну снимок: мы из моря выходим в белых панамах и смеемся. Мне десять, а Витьке четырнадцать. Мать тогда получила хороший гонорар за какую-то свою книжку. У Витьки астма началась. Врачи посоветовали отвезти его в Крым, на восточное побережье. Ну и мне досталось заодно красивой жизни.
... Мы подъезжали к Москве, когда Дарья вжикнула молнией на сумке раз десять, не меньше, и, глядя на меня в упор тусклым от слез взглядом, проговорила:
