Лилия Лукина - Судьбе наперекор...
— Папа,— раздался заискивающий голос Николая.— А может поучить Фомича, как себя вести надо? Чтобы не наглел?
— Оставь его в покое! — рявкнул директор.— Слава богу, хоть один нормальный мужик смог мне в глаза правду сказать. Не чета вам, подхалимам и лизоблюдам! Вон отсюда!
Щёлкнул замок внутренней двери, потом наружной — это Николай, Михаил и Федор тихонько вышли в приемную и закрыли за собой двери.
Лежа на шифоньере, Иван, услышав шаркающие, старческие шаги, подобрался к краю шкафа и посмотрел вниз — в комнату отдыха вошел директор. Иван видел его только на фотографиях и знал, что ему пятьдесят пять лет, но сейчас перед ним был старик с мокрыми от пота, поредевшими седыми волосами, черными кругами под глазами, ввалившимися висками и желтым, изможденным лицом. Его лоб был обильно усеян мелкими капельками испарины, а в глазах застыло выражение смертельной тоски и безнадежности. Он подошел к бару, открыл, подумал немного и налил себе полный стакан водки, который выпил в один прием, а потом рухнул в кресло, согнулся, обхватив голову руками, и сквозь зубы застонал:
— Господи-и-и! Зачем жил?! Зачем?!
Но Иван не собирался выслушивать его причитания — с легкостью и изяществом кошки он спрыгнул на пол. Услышав шум, директор поднял голову, и на секунду их глаза встретились.
— Господи, прости мою душу грешную! — было последнее, что успел прошептать в своей жизни директор, прежде чем потерял сознание от резкого удара ребром ладони по основанию шеи.
Иван легко подхватил его, перенес обратно в кабинет и усадил в кресло за рабочим столом. Достав все из того же мешка ножны, он вынул из них короткий, заточенный до бритвенной остроты старинный меч и, придерживая голову директора левой рукой, чтобы не упала, правой, даже без особого замаха, ударил по его шее, и меч рассек ее, как горячий нож масло. Аккуратно и бережно вытерев меч полотенцем, Иван снова убрал его в ножны, а потом обошел кресло, из-за его спинки, чтобы не испачкаться кровью, взял голову директора за волосы и перенес на стол для заседаний, где установил точно в центре, лицом к двери.
В комнате для отдыха он отлепил скотч, снял вырезанные куски стекла и осторожно выглянул — вокруг никого не было. Он вылез на подоконник, снова закрепил скотчем стёкла и тенью соскользнул по стене вниз. Перебегая пригнувшись, от одной кучи хлама к другой, он мгновенно добрался до причальной стенки, где по цепи быстро и бесшумно спустился в воду, нашел акваланг, надел, нырнул и исчез.
Вынырнул он около самого маленького из островков, тянущихся цепочкой почти посередине Волги, где в ожидании его сидел с удочкой Лешка. Иван снял акваланг и распорядился:
— Собирайся! Сегодня же в Москву возвращаемся! И ближайшим рейсом ты улетишь к остальным на Кипр!
— Но, папа,— возразил ему парень лет двадцати пяти -двадцати шести на вид, удивленно вытаращив свои серые глазищи.— Мы же договорились, что улетим вместе, когда все закончится.
— Все отменяется, Леша,—твердо сказал Иван.—Ты улетишь один. Так надо!
Алексей, знавший, что, когда папа говорит таким тоном, спорить с ним бесполезно, начал собирать вещи, а Иван, взяв сотовый телефон, отошел с ним подальше и набрал номер.
— Ты, Гиена, надо мной никак подшутить вздумал? — услышав ответ, спросил он таким ледяным тоном, что его собеседник почувствовал себя уже покойником.— Ты, гнида, знал, что я никогда не трону женщин и детей и поручил их ликвидацию кому-то другому. Так?
— Господин Иван! — заорал тот, захлебываясь словами.— Богом клянусь! Здоровьем клянусь! Да я самой жизнью своей вам клянусь, что я здесь ни при чем! Ну поверьте мне! — почти рыдал он.— Моему клиенту совершенно не нужны эти смерти! Наоборот! Они нам все карты спутали! И теперь придется всю схему менять! Поэтому прошу вас, пожалуйста, не предпринимайте больше ничего.
— Значит, я возвращаю тебе треть суммы, и мы расстаемся,— решительно заявил Иван.
— Нет-нет! Что вы! Не надо! Бог с ней! — умолял его Гиена.—Тем более что нам может опять потребоваться ваша помощь. Поэтому, пожалуйста, не выбрасывайте телефон, как вы собирались.
— Хорошо! — немного подумав, ответил Иван.— Но! Первое, ты мои принципы знаешь...
— Знаю,— торопливо подтвердил Гиена.— То есть слышал.
— И второе. Ты, насколько мне известно, сам из Баратова, значит, и связи у тебя здесь должны были остаться. Так вот, ты этого подонка, который женщин и детей убил, сам найдешь и мне сдашь. Понял?.
— Найду! — твердо заявил Гиена, вытирая пот, льющийся со лба от чувства величайшего облегчения, что грозу пронесло стороной.— Может, не сразу, но найду!
Услышав в трубке короткие гудки, он обессиленно обмяк в кресле, словно из него воздух выпустили, лотом, выпив рюмку коньяка, понемногу отдышался и, собравшись с силами, набрал номер своего клиента, но говорил он с ним уже своим обычным, хорошо поставленным, вальяжным голосом человека, знающего себе цену.
— Ситуация практически вышла из-под контроля, но я нашел выход из положения, так что первая часть вашего задания успешно выполнена, и я жду от вас оставшуюся сумму. А ко второй части мы с вами перейдем через шесть месяцев. Но я по-прежнему буду держать ситуацию под контролем, а вас в курсе дела.
— Благодарю вас — и сегодня же деньги переведу. Я попрошу вас величайшую осторожность соблюдать, ничто не должно на мою заинтересованность в этом деле указывать,—его собеседник четко и твердо выговаривал русские слова.
— Так вы же мне за это и платите! — не моргнувши глазом соврал Гиена, словно это и не он назвал Ивану его имя.- Только я не понимаю, в чем здесь ваш интерес?
— А разве я вам плачу за то, чтобы вы свое любопытство удовлетворить смогли? — тут же получил он в ответ.
—Извините,—Гиена тут же пошел на попятную.— Значит, я жду деньги...
— А я информацию от вас ожидаю, самую подробную. Что-то может незначительным для вас показаться, а мне очень многое сказать может. Желаю удачи.
Гиена отключил телефон и задумался: в чем же все-таки действительный интерес его странного клиента к этому практически разорившемуся заводу.
Секретарша директора Александра Тимофеевна — уставшая седая женщина — стояла на страже директорского кабинета насмерть. Собравшиеся в приемной люди, которым она пообещала, что директор будет принимать после одиннадцати, требовательно гудели, подсовывая ей под нос часы, и уговаривали заглянуть в кабинет.
— Не пойду! — твердо заявила она.— Вы что, хотите, чтобы меня с работы выгнали? Мне до пенсии всего два месяца осталось, дайте доработать спокойно. Идите за Наумовым, если он решится, то пусть сам и идет.
Все понимающе молчали; если Богданов и раньше кротостью характера не отличался, то теперь вообще словно с цепи сорвался: мог обругать последними словами, а мог и выгнать по любой статье, которая ему только на ум взбредет, кого угодно, хоть собственного заместителя. Кто-то из наиболее нетерпеливых отправился за директорским зятем Николаем Сергеевичем Наумовым который с недавних пор стал его первым заместителем. А тот, не желая рисковать в одиночку, прихватил с собой зама по общим вопросам Федора Семеновича Солдатова, бывшего начальника Пролетарского райотдела милиции, и зама по вопросам безопасности Михаила Владимировича Чарова, бывшего капитана ФСБ.
Когда эта троица появилась в приемной, все замолчали — не любили на заводе, где люди работали из поколения в поколение, пришлых, тем более директорских прихвостней, нахватавшихся всех возможных благ за счет простых работяг.
— Шура, ты в кабинет заходила? — спросил Наумов.
— Нет, Николай Сергеевич, и не пойду. А ключи от кабинета вот,— и она положила на стол кольцо с ключами.
Замы переглянулись.
— А вдруг ему плохо стало? С сердцем? Он же понервничал, вот мы и беспокоимся,— предположил Солдатов.
— А мы действительно беспокоимся! — заявил Наумов и стал открывать двери;— Папа? — негромко позвал он, чуть приоткрыв внутреннюю.— Папа, как вы себя чувствуете? — он открыл дверь до конца и, увидев на столе для заседаний голову Богданова с всклокоченными волосами, визгливо, как женщина, заверещал.
Солдатов отбросил Наумова в сторону и шагнул в кабинет. Его трудно было чем-то пронять — всякого за свою службу насмотрелся, поэтому он только хмыкнул, покачал головой и достал сотовый. Чаров тоже вошел и встал рядом с Федором Семеновичем, он побледнел, но истерик не закатывал.
— Прокопов,— сказал Солдатов, обращаясь к своему преемнику.— Подъезжай-ка ты на судоремонт с ребятишками, со всей командой... Чего-чего?! Барина грохнули, вот чего! Добрались все-таки!
Отключив телефон, он повернулся к Наумову, который, согнувшись в три погибели, опирался рукой о стену — его неудержимо рвало.
— Пошли, Николай Сергеевич,— предложил он, дождавшись, когда тот немного придет в себя, и беря его под руку.— Примем по сто грамм для поправки здоровья.
