Александр Леонидов - Траектория
Привет, старуха! — с порога кричит Маринка.— Замерзла! Чаю хочу!
— Сколько я ругала подругу за эту дурацкую привычку — нажимать на звонок не меньше трех раз. Маринка неисправима. Она из тех людей, которые думают, будто во всех квартирах непременно включены стиральные машины, пылесос, телевизор, а хозяйка, напялив стереонаушники, сбивает миксером сметанный крем.
Но сейчас, поднятый Маринкой трезвон прозвучал для меня нежнее пастушьей свирели. Чмокаю подругу в щеку, жду, пока она скинет расшитые бисером миниатюрные унты, шубу, ондатровую шапку, и волоку на кухню. Ставлю чайник. Маринка придвигает табуретку к батарее и, шмыгая покрасневшим носом, умудряется усесться так, что и руки, и ступни ног оказываются рядом, у самой горячей точки радиатора. Снимать толстый свитер категорически отказывается. Отогревшись, она начинает тараторить без умолку.
Прикрываю глаза. Хорошо, когда тепло, уютно и рядом близкий человек. Внезапно Маринка делает долгую паузу, заставляя меня насторожиться и открыть глаза.
— Толик звонил? — спрашивает она.
Пожимаю плечами.
— Может, и звонил. Меня ни дома, ни на работе не застать...
— Удивляюсь твоему долготерпению! — возмущенно говорит подруга.
В августе я совершила большую глупость. Но не говорить же об этом Маринке. Толик завел разговор о женитьбе, а я из-за своей дурацкой, никому не нужной гордости свела все к шутке.
Жди теперь, когда мой любимый еще раз переборет свою природную робость. А ведь уже двадцать семь...
Маринка смотрит с жалостью. Она почему-то считает, что уж ей-то не грозит остаться «синим чулком», а вот обо мне просто необходимо побеспокоиться.
— Хочешь, я Толику все выскажу?! — азартно предлагает она.— В конце концов это безобразие! Шесть лет водить девушку за нос! Нет, я этого так не оставлю! Сколько можно?! Вернется — все выскажу!
Маринка — настоящий борец за права женщин. Но перспектива выйти замуж под давлением общественности мне вовсе не улыбается. Отрицательно качаю головой. Это еще больше раззадоривает подругу.
— Даже не уговаривай! Специально поеду на вокзал!
Понимая, что компромиссы Маринку не устроят, говорю:
— Я сама... сделаю еще одно предложение.
— Правильно! — обрадованно восклицает она.— Налей-ка чаю.
Упрашиваю Маринку остаться ночевать, и к двум часам ночи мы успеваем обсудить почти половину волнующих нас проблем. .
6.
Женщина с шахматной ладьей на голове на этот раз встречает меня приветливее и сообщает, что начальник стройуправления должен вот-вот появиться. В приемную заглядывает искусственная блондинка в пушистой розовой кофте из японского мохера,— этакая синтетическая кошечка.
— Борис Васильевич у себя? Мне ходатайство подписать надо... Путевки в Горную Шорию обком профсоюза выделил...
— Оставьте, я передам,— величаво качнув высокой прической, роняет Семирамида.
— Когда дверь за пушистой блондинкой закрывается, спрашиваю:
— Председатель профкома?
— Не поймешь кто,— небрежно отзывается секретарь.— И инженер по технике безопасности, и ВОИРом командует, и профкомом.
Извинившись, выскакиваю из приемной. Розовая кофточка виднеется в конце коридора. Догоняю ее. .
— Мне сказали, что вы инженер по технике безопасности. А я — следователь прокуратуры. Расследую несчастный случай с Хохловым.
— Очень приятно,— неуверенно произносит блондинка и, открыв дверь, приглашает.— Проходите, пожалуйста.
К моему удивлению, она оказывается хозяйкой хотя и небольшого, но отдельного кабинетика.
— Что вам известно о несчастном случае? — спрашиваю я.
— Да собственно... Что и всем...
— И только?
— Ой, я так занята, столько работы... Но я выезжала на место с техническим инспектором.
— А до несчастного случая бывали на том объекте?
Блондинка неопределенно поводит плечами.
— Конечно... Перед ноябрьскими праздниками мы с главным инженером вручали там грамоты и ценные подарки.
— Техникой безопасности случайно не интересовались?
— Прораб показывал план мероприятий,— слегка розовеет она.— Я и сама видела. Рабочие в касках, плакаты висят...
— Лестничные пролеты были ограждены?
— В дом я не заходила. Спешили на другой участок, там люди собрались, ждали...
— Как получилось, что близорукого человека допустили к работе без медицинского осмотра? — сухо спрашиваю я.
— Ой, я и не знаю... Он же не наш кадровый работник. Не понимаю, о чем думали в институте, направляя его на стройку?
— Хотели помочь вашему управлению,— говорю я, с грустью отмечая, что пушистая блондинка слишком загружена другими делами, чтобы заниматься своими непосредственными. Похоже, в строительстве она смыслит еще меньше, чем я.
Идя по коридору, прикидываю, каким должно быть представление следователя Приваловой об отношении работников СУ-15 к своим служебным обязанностям. Я не желаю зла ни пушистой блондинке, ни кому-либо другому, но поставить в известность начальника строительного треста — это ужа моя прямая обязанность. Поставить в известность и потребовать устранения условий, способствующих совершению преступлений... Чтобы больше не гибли люди.
Едва появляюсь на пороге кабинета Мизерова, его брови удивленно ползут вверх. Растянув губы в приветливой улыбке, он спешит навстречу, любезно осведомляется:
— Как продвигается расследование?.. Надеюсь, у вас не возникло негативного впечатления о нашем управлении... Рабочие не всегда бывают довольны принципиальным руководством...
— Что вы имеете в виду?
Мизеров уже в своем кресле. Он обиженно разводит руками.
— Зачем же так, Лариса Михайловна? Несчастный случай, разумеется, серьезное происшествие, но он не должен затмевать успехи всего нашего коллектива.
— Речь не о коллективе, а о тех, кто своей преступной небрежностью, своим отношением к должностным обязанностям ставит в опасность человеческие жизни.
— Придется решать вопрос с Дербеко,— серьезнеет Мизеров.
Почему же только с ним? Дербеко утверждает, что допустил Хохлова к работе без медосмотра по вашему указанию.
Мизеров приподнимается в кресле.
Он сказал, что именно я дал это указание?
— Нет, он так не сказал.
— Вот видите! — укоряет Мизеров.— Я такого указания не давал.
— Тогда кто же?
Борис Васильевич вздыхает, уныло смотрит на потолок, всем своим видом показывая, как трудно ему назвать фамилию.
— Омелин,— наконец говорит он.
— Почему же вы вчера умолчали об этом?
— Пожалел старика,— покаянно отвечает Мизеров,— Ему же на пенсию вот-вот... Не хотелось говорить, что он при мне велел прорабу допустить к работе Хохлова.
— Даже так? — удивленно распахиваю глаза.— Почему же не отменили распоряжение главного инженера?
Начальник управления становится похож на провинившегося школьника. Опустив глаза, роняет:
— Проявил слабость.
— И только?
— А что?! — Вскидывает голову Мизеров. Ничего уголовно наказуемого я не совершил! Руководящее работники несут ответственность лишь в случаях, когда они дали прямое указание произвести работы с нарушением техники безопасности. Не так?
«Меня голыми руками не возьмешь!» — читаю на лице Мизерова. Искренне сочувствую ему, он слишком мало знаком с работой следователя. Мы привыкли оперировать фактами, а они-то как paз и свидетельствуют, что в стройуправлении, которым руководит Борис Васильевич, отнюдь не все так благополучно, как ему хотелось бы представить. Будничным тоном интересуюсь:
— Вам известно, что на участке Дербеко рабочие употребляют спиртное и предлагают посторонним кафельную плитку?
Брови Мизеров а взлетают вверх, потом сдвигаются к переносице.
— Дербеко доложил. Материалы уже переданы в комиссию по борьбе с пьянством. А насчет кафеля, мне кажется, вы сгущаете краски. Перерасход, конечно, бывает, хороших специалистов мало, да и качество плитки оставляет желать лучшего. Но чтоб на сторону продавали...
Следующий вопрос заставляет Бориса Васильевича посмотреть на меня, как на назойливую муху.
— Зачем вчера посылал машину за Дербеко? — он на минуту задумывается и отвечает: — Производственные вопросы решали... План... Вот он про пьянку и доложил.
— А что не первый случай на участке — вам не известно?
— Мизеров бросает испытующий взгляд, неуверенно тянет:
— Н-нет...
— И Хохлов не обращался?
— Кажется, было какое-то заявление. Я дал команду рассмотреть, а кому — не помню...,
— Думаю, это будет нетрудно установить по книге регистрация входящей корреспонденции,— говорю я.
Из кабинета выходим вместе. Мизеров сообщает секретарю, что едет на совещание в трест, а я принимаюсь листать книгу регистрации. После недолгих поисков обнаруживаю, запись, из которой явствует, что заявление Хохлова поступило в управление за три дня до его гибели и было передано начальнику. Других отметок я не нахожу Я обращаюсь к невозмутимо поливающей цветы Семирамиде.