Светлана Алешина - Тень на плетень
Сергей Иванович хотел было уйти к своему компьютеру, но Маринка подловила его последним вопросом.
— А вы не перепутали, Сергей Иванович? — сказала она. — Я же все-таки вспомнила! Точно вспомнила. Когда-то на этом месте, на углу Ленина и Некрасова, базарчик был, вот! Базарчик, и никакой коммуны там не было!
Кряжимский, уже дойдя до двери кабинета, остановился, повернулся и улыбнулся.
— Верно, — сказал, он, — был базарчик.
— Ну вот, — обрадовалась Маринка, поднимая со стола поднос, — а вы тут нам страшилки про кладбища рассказываете. Если не было коммуны, то не было и кладбища. Это где-то в другом месте оно было.
— Да нет, Мариночка, — мягко ответил Сергей Иванович, — поселок коммунаров потом сгорел, и это место долго пустовало, а потом постепенно там стали приторговывать граждане из окрестных районов, ну а пять лет назад решили перенести базарчик в другое место, а здесь построить новый дом.
Вот так-то.
Сказав все это, Кряжимский вышел, и вслед за ним потопала и Маринка, унося поднос с пустыми чашками.
Я взяла кофеварку, но выйти не успела. В кабинет заглянула Маринка.
— Посетитель к тебе. Мужчина. В костюме, — выделяя каждое слово, доложила она.
Я поставила кофеварку на место и кивнула.
— Приглашай, если мужчина. Куда ж деваться.
Маринка, хмыкнув, подхватила кофеварку и вышла, гордо неся ее перед собой, что было не совсем правильно. Неизвестно еще, что за посетитель пришел, а она ему сразу показывает, что главный редактор не работает, а кофе литрами хлещет.
А может, и не подумает, но я так посчитала, и мне это не понравилось.
Я села за стол, быстро отодвинула в сторону какие-то записки, пододвинула ближе к себе папку, открыла ее и посчитала, что вот теперь я полностью в имидже бизнесвумен.
Открылась дверь, и вошел улыбающийся мужчина среднего роста, с брюшком, лет приблизительно около сорока, одетый во все черное, коротко подстриженный.
— Здравствуйте, вы редактор? — спросил он меня и аккуратно прикрыл за собою дверь.
Кивнув, я пригласила его присесть напротив меня на стул для посетителей.
Мужчина сел и подал мне свою визитную карточку. Я, в свою очередь, дала ему свою, и он представился:
— Я Игнатий Розенкранц, доктор теоретической магии и декан факультета астрологии Петербургской академии оккультизма.
То же самое было написано и в его визитной карточке, украшенной каким-то непонятным знаком вроде планетарной схемы атома.
Я, немного удивленная, улыбнулась и, начиная разговор, пошутила:
— Вас сюда привели звезды, господин Розенкранц?
— Почти, Ольга Юрьевна, почти, — заулыбался Розенкранц, — если вы позволите, я сразу же перейду к делу. Поберегу и ваше время, и свое, тем более что я вижу на основании физиогномических наблюдений, что денек у вас сегодня не самый счастливый, Ольга Юрьевна.
— Что такое с этим днем? — непонимающе спросила я. — Я на него не жалуюсь. Пока.
— Я про жалобы и не говорю, — улыбнулся Розенкранц, — я только сказал, что день не самый счастливый! — В его голосе послышались нотки обиды. — Ну, скажите мне, Ольга Юрьевна, скажите, что этот день у вас самый счастливый в жизни!
Скажите!
— Сегодняшний день? — озадачилась я, не понимая, чего ко мне пристал этот мужик. Если он так заигрывает, то стиль какой-то уж очень прихотливый.
— Ну да! — настойчиво произнес Розенкранц.
— Не скажу! — резко ответила я, подумав, что если уж сегодняшний день самый счастливый в моей жизни, то получается, что мне вообще ожидать больше нечего.
— И я о том же! — обрадовался Розенкранц. — Я же так и сказал: «не самый счастливый день».
Я задумчиво посмотрела на этого оракула, пытаясь окончательно сообразить, что же ему от меня нужно, зачем пришел?
— Вы, Ольга Юрьевна, наверное, подумали:
«А зачем он пришел?» — спросил меня Розенкранц. — Не буду вас томить, уважаемая Ольга Юрьевна, я пришел просить у вас помощи!
— Гороскопы составлять не умеем, — призналась я, — но возьмемся, если нужно!
Розенкранц рассмеялся:
— Я сам специалист по гороскопам вообще и натальным картам в частности. Могу вам кратко или подробно, по желанию, рассказать о системах Региомонтана, Индуистской школе локаята или червака-вайшешика. Кармический гороскоп — тоже не проблема…
Я из приличия покивала, делая вид, что разбираюсь в предъявленных мне иероглифах, и вопросительно посмотрела на Розенкранца. Когда к делу-то перейдешь, волшебник? Дама заскучала. :
— Мне кажется, вам стало немного скучно, — сказал Розенкранц, укладывая ладошки на стол и продолжая улыбаться, но почему-то не становясь от этого симпатичнее. — Перехожу к делу. Сначала немного теории. Чуть-чуть, только не волнуйтесь.
Итак. Седьмого июля две тысячи второго года в три часа утра по Москве произойдет долгожданный конец света.
Розенкранц замолчал и лучезарно посмотрел на меня.
— Это теория? — спросила я. В моем понимании это сообщение было из разряда сказочек. Но, с другой стороны, если сказка — это то, чего нет и быть не может, то все-таки она ближе, конечно, к теории, чем к практике.
— Пока да, — совершенно серьезно сказал Розенкранц. — В три часа ноль одну секунду это станет практикой. Произойдет смена космических эонов.
Это на тонком плане. Здесь в нашем измерении тайфун, цунами, сдвижка тектонических плит, как следствие этого всеобщее варварство, примитив, зарождение новой цивилизации. Наша цивилизация станет Шумером, Эламом, Древним Египтом для далеких потомков. Со временем, конечно.
— А наши книги станут глиняными табличками, — подсказала я, — понятно.
— Не суть важно, — небрежно заметил Розенкранц, показывая, что тема глиняных табличек его не волнует. — Важно то, что большая часть США уйдет под воду, Англия — туда же, Южная Италия — почти вся тоже. От Японии останется несколько островков. Вершина Фудзи, конечно же, будет самым главным островом. Из космоса Япония и сейчас смотрится не очень презентабельно, а после третьего июля… — Розенкранц задумчиво обвел мой кабинет взглядом и после секундного размышления выдал метафору:
— Она будет вы, глядеть как горсть семечек, брошенная на голубой ковер океана. — Словно извиняясь, Розенкранц объяснил:
— Мой язык очень метафоричен, потому что оккультизм — это поэзия, поэзия о живом мире вокруг нас и о живых нас в нем.
Я почувствовала, что мне срочно нужно закурить, иначе… не знаю, что иначе, но я почувствовала опасность. Мне стало казаться, что Розенкранц сумасшедший, и сегодняшний день имеет все шансы стать отнюдь не самым счастливым в моей жизни. Это он верно предсказал, негодяй.
— Вы, наверное, подумали, что я сумасшедший? — спросил Розенкранц и покачал головой, словно слову сумасшедших можно верить. — Ради бога, думайте, я не обижаюсь. Я никого не заставляю верить в мои слова, достаточно, что я сам верю в истинность того, что говорю. И не я один, в общем-то. Из известных людей такого мнения придерживались мессир Нострадамус, например, потом… ну, в общем, не суть важно, — снова повторил он.
— Да уж, — охотно согласилась, больше всего желая, чтобы он скорей закончил.
— Я почти заканчиваю со вступлением, честно глядя на меня, пообещал Розенкранц, еще только пару фраз скажу. Или тройку. Это недолго. Итак. Конец света, понимаете ли, будет неокончательный…
— Слава богу, — тихо порадовалась я, вынимая из пачки сигарету и закуривая.
— Что вы сказали? А, ну да, конечно. — Розенкранц быстро перекрестился и продолжил:
— Вся Великорусская равнина останется практически без повреждений, потому что отцы наши уже пережили свой конец света и отстрадали и за себя, и за своих предков, и за своих потомков. За нас то есть.
Вот так.
— Это все? — холодно спросила я. Сигарета вернула мне душевное спокойствие, и я собралась уже расставить все точки над "i".
Розенкранц, видимо, поняв, что его могут выгнать, если он не перейдет к серьезному разговору, умоляюще сложил ладони перед грудью и просительно проговорил:
— Почти. Одна фраза еще.
Я сурово кивнула.
Розенкранц заговорил торопливо, глотая окончания и нечетко проговаривая некоторые слова:
— Существует так называемый треугольник Чистоты. Некоторые школы, например Мюнхенская школа парапсихологии, еще называют его треугольником Силы. Это мистическая формула означает территорию, внешне похожую на треугольник: внутри этого треугольника сохранится все без изменений в тот страшный день. Ничего практически не пострадает, и никто не пострадает. Одна вершина этого треугольника — в Тарасове. Точнее даже могу сказать. Она находится в районе второй городской больницы. Вот теперь с теорией все, Ольга Юрьевна.
Я подозрительно посмотрела на Розенкранца.
— Вы хотите, чтобы мы выступили с этим… вашим сообщением в газете? — спросила я, прикидывая, как бы повежливее послать к черту этого необычного посетителя.
