Антон Шаффер - Круги на воде
Ночь выдалась лунная, а потому, несмотря на выключенный свет, в комнате было довольно светло. Олег, поворочавшись, и дождавшись, когда глаза окончательно привыкнут к полумраку от невозможности заснуть принялся рассматривать свою комнату, отмечая про себя, что в темноте знакомые до боли предметы выглядят совсем не так, как при свете солнца. Мысль о солнце тут же заставила вспомнить его о рассказе деда про странную оккультную организацию и про историю, произошедшую с ним на фронте. Но затем он машинально переключился на свой роман и заснул уже обдумывая возможные сюжетные повороты, которые ему еще только предстояло описать.
Проснулся Олег от назойливого стука. Присев на диване, он попытался определить источник его происхождения и довольно скоро понял, что стук доносится откуда-то снаружи, но звук направлен явно в сторону его квартиры. Олег торопливо встал с дивана, всунул ноги в тапки и подошел к окну. Но подход этот ровным счетом ничего не прояснил, так как ничего подозрительного Олегу обнаружить так и не удалось. Никаких птиц в районе окна не наблюдалось (а именно на них Олег в первую очередь и возвел напраслину), но стук все никак не прекращался.
Методичные ровные удары эхом отдавались в комнате, как будто кто-то выверенными ударами совершал механические труд.
Что за черт? – выругался Олег вслух. – Станок что ли дома кто-то установил?…
На этой версии он и решил остановиться – ничего другого в голову просто не приходило. Ремонта из соседей вроде никто не затевал, да и стук был слишком четким и монотонным – если бы кто-то орудовал молотком, то эффект явно был бы другим. Наспех позавтракав, Олег снова принялся за работу. Но стук все продолжался. Когда Олег уже собрался выйти из квартиры и пройтись по подъезду, попытавшись из какой квартиры все-таки исходят эти монотонные удары, стук внезапно прекратился. Сначала Олег подумал, что ему это показалось – уж слишком неожиданно удары перестали донимать его. Он несколько минут постоял в коридоре, в ожидании возможного продолжения этого странного звукоизвлечения, но удары не возобновились, а потому Олег вернулся за компьютер и начал писать.
***********************
Смолин ехал по ночной Москве, мысленно проговаривая про себя все возможные варианты предстоящего разговора. Страха он не испытывал, но какое-то неприятное чувство все же зудило внутри, не давая полностью расслабиться и сосредоточится на грядущей встрече. Что он знал о Львовой? Немного, как, впрочем, и все остальные… Скупые данные, которые содержала оперативка на нее мало что проясняли. Год рождения точно не известен. Происхождение – тоже. Ходили слухи, что она состояла в родстве с князем Львовым, который когда-то стоял во главе дворянского собрания Владимирской губернии. Но Смолину эта информация казалась весьма сомнительной. Еще в тридцатом, когда ему было поручено обеспечить перевоз Львовой из Ленинграда в Москву, соответствующие отделы ОГПУ наводили справки на этот счет, кого-то даже высылали во Владимир – покопаться в архивах. Но, как он сейчас припоминал, насчет родства с кем-либо из князей Львовых так ничего прояснено и не было. Машину носило из стороны в сторону. Смолин на несколько секунд вышел из оцепенения, и прикрикнул на молоденького лейтенанта-водителя:
– Сбрось скорость!
– Слушаюсь, товарищ старший майор, – отозвался водитель, и машина замедлила ход.
Почувствовав себя спокойнее, Смолин вновь окунулся в свои воспоминания…
Когда весной тридцатого его срочно вызвал к себе Нарком, он не имел даже предположений, зачем понадобился непосредственно руководству комиссариата. Мысли в голове вертелись самые разные, но нечего определенного на ум так и не приходило. Нарком не стал долго испытывать его терпение и сразу перешел к делу:
– Товарищ Смолин, партия дает вам ответственное поручение. Нет, не партия, а товарищ Сталин лично. – Нарком сделал многозначительную паузу.
Смолин напряженно следил за перемещениями наркома по кабинету. Тот, то подходил к своему столу, то возвращался к окну, ненадолго задерживаясь около него.
Маленькая фигура Наркома никак не соответствовала его высокому положению. Смолин даже поймал себя на мысли, что этот властитель судеб весьма комичен в своей ипостаси, но тут же отогнал от себя эту мысль. Но совсем не потому, что испугался ее. А потому, что испугался, что Нарком уловит ее, прочитает…
За те четыре года, что Смолин работал в тринадцатом отделе, он успел насмотреться всякого. По большей части, публика, с которой ему приходилось сталкиваться, оказывалась чистой вода шарлатанами. Это были маскарадные, костюмированные маги и волшебники, шептавшие невнятные заклятия в своих убогих комнатках в коммуналках. Но несколько раз он встречал то, что не мог объяснить себе как не пытался…
Первый подобный случай произошел с ним на втором году службы в 'мистическом' отделе, в 1928 году. В то утро он, как обычно, явился на работу за пол часа до начала рабочего дня, тут же вызвав к себе оперативного дежурного. Прочитав сводку, он уже было собирался отпустить офицера домой, но тот, вдруг, хлопнув себя по лбу, сказал – Товарищ майор, совсем забыл доложить. Был тут нам звонок, часа в три ночи…
– Почему не указан в сводке? – резко прервал его Смолин, привыкший к четкому исполнению инструкций и не терпящий их нарушения. И отнюдь не из-за своей закостенелости, а исключительно ввиду боязни упустить что-то важное.
– Да, так звонивший не велел… – замялся офицер.
– Вы в своем уме? – удивился Смолин. – Что значит не велел? Кто-то из старших по званию звонил?
– Никак нет, товарищ майор. Бабка звонила, старая совсем, судя по голосу…
Смолина начинал выводить из себя этот разговор:
– Это бабка вам, товарищ офицер, не велела, как вы выражаетесь, передать о ее звонке начальству?
– Так и есть, товарищ Смолин, – бабка.
Дежурный офицер вперся взглядом в свои начищенные сапоги и не глядя Смолину в глаза продолжил:
– Понимаете, товарищ майор, она сказала, что если передам, то мне на этом свете не жить. Так и сказала.
– Мне кажется, ваше место не в органах внутренних дел, а… – Смолин запнулся, – …даже не знаю где. Докладывайте или вам, и правда, не жить на этом свете. Под трибунал в два счета пойдете.
– Не могу я, товарищ майор…хотя, теперь-то уж терять нечего, – он обреченно махнул рукой. – Бабка та была из 'Трехкружия'…
Смолина как током ударило.
– Вы уверены?
– Полностью. Она сама сказала.
– Да мало ли что она сказала!- вскрикнул Смолин. – Кто угодно может позвонить и сказать!
– Она фамилии назвала. Все.
– Какие фамилии?
– Арестованных. Из 'Трехкружия'.
Смолин строго посмотрел на дежурного:
– Товарищ Потапов, фамилии эти в газете 'Правда' напечатаны были.
Тут Смолин понял, что фамилии эти фигурировали в газете, само собой, в контексте совсем другого дела, сфабрикованного для прикрытия операции 'Трехкружие'.
Советскому народу совсем не обязательно было знать, что органы государственной безопасности ведут активную борьбу с оккультным подпольем – для них это была очередная организация 'проклятых уклонистов от генерального курса партии', замышлявших злодеяния против советской власти. Но, поразмыслив, Смолин пришел к выводу, что это ровным счетом ничего не значит, так как звонившая вполне могла быть близка с кем-то из арестованных и догадываться (если не знать точно) об истинных причинах ареста этих людей.
– Это не все. Она мне назвала точную дату расстрела, и время, и порядок, в котором мы их…того.
– Вы уверены?
– Так точно, товарищ майор.
– Докладывайте дальше, – потребовал озадаченный Смолин.
– Она сказала, что 'Трехкружие' существует и не в наших силах его уничтожить.
Сказала, что звонит, чтобы я знал об этом, потому что людей этих арестовывал и на расстрел самолично водил. И еще сказал, что мне с этим жить, и знать о звонке только мне, а если кому скажу, то смерть мне гарантирована.
– Выходит, выбрала в качестве объекта мести, – задумчиво произнес Смолин.
– Получается. – Потапов горестно вздохнул, тем не менее, продолжая абсолютно не понимать все происходящее.
Смолину приходилось и читать о подобном, да и сталкиваться на практике. Уж сколько проклятий он выслушал в свой адрес от тех, кого лично приходил арестовывать, от тех, кого допрашивал. Он смотрел на Потапова, и теперь ему было жалко этого простого деревенского парня, попавшего после армии на службу в органы. Смолин прекрасно понимал, что сейчас испытывает его подчиненный, выросший на деревенских сказках и суевериях. Но майор знал, что жалость – пагубное чувство в их деле. А потому вслух он сказал:
– Надеюсь, товарищ Потапов, вы не приняли угрозы какой-то полоумной старухи близко к сердцу?
– Нет, конечно, товарищ майор, – попытался бодриться Потапов, хотя весь его вид говорил о животном страхе, граничащем с пониманием безысходности положения, в которое он попал.
