Никита Филатов - Огненный лис
Сначала это была змеиная голова, потом свирепый оскал рогатого льва, и наконец - омерзительный образ седобородого старца.
- Кто ты? - выдохнул Виктор.
- Разве это важно? У меня много имен.
- Но все же...
- Я тот, кто повелевает пределом земных мучений. Самим Всевышним отданы вы мне, и только я решаю, кого бичевать лишь телесно, а кого истязать ещё и душевным непокоем... Зови меня - Боль! Так будет правильно, ведь именно Боль многолика и бесконечна.
Некоторое время Рогов провел в тишине. Затем тот же голос продолжил:
- Человек обречен на страдания, но кому и сколько мук нести, определяю я.
- За что? Неужели, ещё до своего появления на свет я уже был осужден на страдания в человеческом теле?
- Да. Суд Божий справедлив. Лишь избранные, искупая вину свою в кровавых слезах, наполнятся верой и благочестием! И будут достойны вернуться в обитель Всевышнего... Остальные же, пройдя положенный путь, окажутся преданы геене огненной или ввергнуты в земное зло - и их души, разорванные на тысячи не помнящих родства частей ещё долго будут блуждать во тьме.
- А я? Что будет со мной?
- Жди. Твое тело мертво - но участь не решена...
Видение исчезло. Вместе с ним пропало и время - казалось, там, где сейчас находился Рогов, секунды и столетия уже не существуют.
"Странно, - подумал он. - Наверное, это неощущение времени и есть та самая грань, от которой начинается вечность?"
Пелена вокруг колыхнулась - и вдруг исчезла. Виктору показалось, что он вздрогнул от неожиданности, но это было, видимо, лишь мимолетное воспоминание о похожем земном ощущении: собственного тела Рогов сейчас не чувствовал.
Стремительный полет вынес его сквозь тяжелые, грозовые тучи навстречу солнцу. Непостижимо обострился слух, зрение стало таким, что ни одна мельчайшая деталь земной поверхности не смогла бы остаться незамеченной: обледенелые скалы, кроны деревьев до горизонта, блеклые пятна равнин... Вдали засверкала широкая голубая лента, петляющая змеей среди сопок, поросших колючим кустарником.
- Это Зея. Приток Амура, - услышал Виктор голос, на этот раз показавшийся ему женским. - Ты ведь уже бывал здесь! Именно в этих краях, тысячелетия назад зарождался твой мир - мир людей, мир Боли...
Далеко внизу амурская тайга сменилась дивными, поросшими сочной травой лугами и серебристой гладью озер.
- Что это? Забайкалье?
- Нет. Ты перенесся сейчас не только в пространстве, но и во времени... Под тобою древний мир Приднепровья. Видишь людей на реке?
- Да. Я их вижу.
- Это киевский князь Святослав с остатками оголодавшего войска возвращается из Доростола. В обмен на покой изнеженной Византии и её ближних данников увозит князь богатую добычу. Дорогой ценой откупился от него император Цимисхий! Одного серебра и золота везут русичи без малого на тридцати лодьях...
- А там кто? Вдали?
- Это послы-болгары. Видишь? Скачут они на отборных конях, во весь опор - к печенегам, с посланием от затаившего злобу Цимисхия. Несут весть степным разбойникам, что уже поднимаются вверх по реке киевляне, числом малым, но с богатством несчитанным...
Глава 2
Жаркий день угасал в черкасской земле.
Юго-восточный ветер доносил в степь с далеких холмов пряные запахи травы и отцветающих акаций, чувствовалось порою и гнилостное, тяжелое дыхание пойменных плавней.
Река, слившаяся некогда в живительный, мощный, ревущий на бесчисленных скалистых перекатах поток, докатилась сюда сотни столетий назад - и, разрезая степь блестящим, причудливо изогнутым лезвием, понеслось дальше к югу, в сторону Черного моря.
Велик и грозен печенежский стан...
Тысячи шатров раскинулось вдоль речного берега, а между ними бесчисленные вежи, плетеные из ивовых прутьев и обтянутые нечинеными, с червоточиной, кусками бычьих шкур. Шкуры источают привычный кочевнику смрад, и огромные трупные мухи тьмами клубятся вокруг - впрочем, так же, как и над раскиданными повсюду обглоданными костями и кучами конского навоза.
Все вокруг движется, живет, шумит... Стайки приблудных собак воровато шныряют повсюду в поисках обьедков, скулят и мимоходом мочатся на прохудившиеся котлы и осколки разбитой посуды.
Печенежские женщины криками отгоняют их прочь, порой сгоряча протянув какую-нибудь нерасторопную суку тяжелой ургой поперек спины. Тогда завизжит бедолага от боли, да и падет на землю с перебитым хребтом - но нет до неё больше никому никакого дела. Женщины заняты - окруженные со всех сторон голозадыми детьми, они торопятся до темна подоить встревоженных далеким волчьим воем кобылиц.
Велико имение печенегов... Протяжно ревут на всю степь гонимые от водопоя стада, блеют в загонах овечьи отары, топочут копытами знаменитые по всему свету конские табуны.
Печенеги готовятся встретить ночь. Сцепленные повозки окружили лагерь сплошным кольцом. Одетые в грязные козьи и лисьи меха воины привычно подгоняют сыромятные пояса и разжигают вокруг сторожевые костры...
...Хан Куря сидел посреди своего просторного шатра и с видимым удовольствием внимал словам расположившегося напротив гостя.
- Да продлятся вечно дни твоего могущества! Император Иоанн Цимисхий велел также передать тебе в знак вечной дружбы и союза подарки: саблю с каменьями, украшенную золотом конскую сбрую, а для жен твоих - шелка аравийские, благовония из Египта и украшения...
Куря кивнул, продолжая из-под полуприкрытых век внимательно разглядывать посланника Византии.
Выдержал паузу, потом произнес:
- Передай мой ответ: да будет мир меж нами! Земля печенегов богата травами и водой, леса полны дичи... Чего же еще? Ни мне, ни воинам моим нечего искать в далеком Константинополе.
- О, могущественный хан, - собеседник прижал ладонь к сердцу и подбородком коснулся груди:
- Миролюбие твое под стать только мудрости и отваге!
Император Византии знал, кого послать в стан кочевников. Болгарский князь Петр был молод, храбр, знаком с обычаями степняков и к тому же вполне свободно говорил на их языке. Цимисхию болгарин служил недавно, однако уже не раз успел доказать ему свою преданность..
Печенег отхлебнул немного пахучего пойла, довольно срыгнул и передал окованную серебром чашу гостю. Тот в свою очередь пригубил кумыс и продолжил:
- Богам нет большей услады от царей земных, чем покой и благополучие народов... Вот и повелитель Византии, император Иоанн Цимисхий, почитая волю Господа нашего, смирил гордыню. Он легко мог разбить князя русов, но великодушно отпустил его...
Посол посмотрел прямо в глаза кочевнику:
- С богатой данью отпустил! И с договором о вечном мире.
Куря легко выдержал взгляд собеседника - только чуть побелели щеки, покрытые загаром и грязью, да пальцы сильнее обычного стиснули рукоять притаившейся под халатом сабли.
Хан не любил греков. Он с огромной радостью вырезал бы, хоть завтра, парочку приграничных греческих городов и в придачу зажарил на медленном огне кого-нибудь из константинопольских протоиереев, но...
Дело в том, что дикое войско печенегов, совершая частые и кровавые набеги на соседей, ослабло и крайне нуждалось в отдыхе. Мир с Византией был бы теперь как нельзя кстати! Однако, заключая его, хан рассчитывал сохранить это в тайне от соседей-русичей и пуще всего - от князя киевского Святослава.
Киевляне, черниговцы и даже далекие новгородцы то и дело, отвлекаясь от внутренних междоусобиц, вторгались в пределы Византийской империи, опустошая её окресности и уводя в рабство тысячи пленников. При этом обратный путь их дружин после набегов лежал через печенежскую землю и хитрый Куря, как союзник русичей, исправно получал свою долю добычи.
Таким образом, печенеги рассчитывали, не проливая ни капли своей крови, ещё какое-то время наживаться на военном противоборстве Цимисхия и Святослава. Теперь же князь киевский заключил с императором договор, что означало для Кури прямые убытки!
Но не только. В свободное, так сказать, от грабительских набегов на Византию время, соседи-русичи имели обыкновение опробывать свое воинское искусство на печенегах. То есть, внезапная дружба Киева и Константинополя для степняков была чревата большими бедами.
... И сейчас, когда Куря слушал воцарившуюся в ханском шатре напряженную тишину, душа его наполнялась ненавистью. Изуродованный шрамами кулак вновь до хруста в суставах сжал потную рукоять кривой сабли:
- Святослав...
Даже при тусклом свечении наполненных бараньим жиром плошек, посол приметил недобрый отблеск в глазах кочевника, но все же отважился переспросить:
- О чем печалится могущественный повелитель печенегов?
- Предатель...
Оба понимали, что хан имеет в виду вовсе не сидящего сейчас перед ним человека, но князь Петр все же зябко передернул плечами:
- Мы, болгары, языком и верой отличны от вас... Но мудрецы говорят, что древние корни народов наших - едины! А как не помочь попавшему в беду брату?
