Эля Хакимова - Комната страха
– Привет, – несколько напряженно ответила Ева. Обе помолчали.
– Ну что, готовишь распятие и осиновый кол?
– Ха-ха-ха, – без всякого выражения изобразила Ева, – тебя тоже?
– Да я уже отстрелялась.
– Интересно. Действительно что-то серьезное?
– Как сказать… – Голос Марфы теперь стал более естественным. За дурашливыми нотками пряталась усталость, что было на нее не похоже. – Я просто хотела убедиться, что ты едешь.
– У меня есть выбор?
– Как раз у тебя-то он и есть. Как всегда.
– Марфа, я ничего не понимаю. Честно говоря, и не хочу. Эти загадки меня раздражают, и я не желаю в них разбираться. Почему бы вам всем не оставить меня в покое? Прости, я не хотела говорить с тобой так резко, – и после паузы добавила уже спокойнее: – Именно с тобой меньше всего.
– Я знаю, ты можешь опять на месяцы, если не на годы, закрыться или вовсе исчезнуть. Но я тебя прошу, не уходи от нас сейчас. Это нужно мне. – На последнем слове Марфа сделала ударение.
Глава 4
Марфа и ворона
Ева была потрясена ее настойчивостью. Уж кто-кто, а Марфа всегда признавала за человеком право на свободу выбора. С раннего детства проявившая свой характер, эта активная и любознательная девочка, от природы наделенная недюжинными способностями, демонстрировала самые крайние проявления подросткового бунта. То всей семьей ее вытаскивали из какой-то религиозной секты, пряча «бедную девочку» у разных теток от прилизанных и всегда безупречно вежливых сектантов. То вдруг она ударялась в язычество, довольно смело экспериментируя с шаманскими способами изменения сознания. Затем увлекалась протоевангелиями и отреченными писаниями. Она с энтузиазмом зачитывала своим благопристойным тетушкам апокрифы малоизвестных средневековых схоластов. После чего несчастные едва не возблагодарили бога за то, что Марфа свернула на путь обычных хиппи, поселившись с ними в палаточном городке, расположившемся недалеко от семейного загородного дома.
«Гораздо лучше, что теперь наша девочка рядом и под присмотром», – шептались милые старушки. И «присматривали» из-за кружевных занавесок за танцами и митингами детей солнца. Но лето прошло, и все эти веселые молодые люди с блестящими (не только от ветра) глазами куда-то испарились. И Марфа ушла вместе с ними.
После нескольких лет кочевой полубогемной, полуцыганской жизни Марфа, повзрослев, успокоилась. Сняла квартирку и устроилась в лавку, которая торговала всякой всячиной – от магических кристаллов и амулетов до бижутерии фэн-шуй, эзотерической литературы и картин. Картины пристраивали сюда знакомые художники из начинающих и гениальных, но безжалостно отвергнутых известными галереями. Марфа, единственная из пяти двоюродных сестер Евы, была замужем за неизвестным (о, только пока!) художником и уже имела ребенка.
Ева испытывала смешанные чувства именно к этой своей кузине, выделяя ее среди всех прочих. Только с Марфой она могла сидеть ночами на широких подоконниках, наблюдая, как мимо проплывают клубы тумана, и казалось, это девочки плывут в тишине мимо окутанных дымкой берегов неизвестной страны. А когда наступало утро, они первыми сбегали с крутого берега к реке, плавно несущей свои воды мимо их дома, плеском, смехом и дикими криками выгоняя ранних птиц из прибрежной травы.
Маленькая разбойница Марфа, отважная и веселая. Всех знавшая, всем интересовавшаяся. Раньше других девочек закурившая, выпившая вина и поцеловавшая мальчика. Она щедро делилась опытом с кузинами. А те жадно, как птенцы с раскрытыми клювиками, ловили каждое ее слово. Она исследовала поросшие паутиной чуланы и темные чердаки, отыскивая сундуки со старыми шляпами и вышедшими из моды еще лет пятьдесят назад платьями – для домашних карнавалов и театральных постановок. Марфа, само собой, исполняла роли героических капитанов пиратских бригов или несправедливо осужденных графов.
В отличие от других девочек, Марфа поменяла наклон почерка, начав укладывать буквы не направо, как всех учили в школе, а налево. Эту особенность она пронесла сквозь годы, богатые на события и людей, не изменив округлость и твердость небольших буковок, из которых уверенно вывязывала слова в редких письмах Еве.
Так Ева и вспоминала Марфу, всю ночь ворочаясь с боку на бок. Не заснув до утра, разбитая, совершенно несчастная, она стала ждать вечера. Была любимая погода Евы – шел дождь. Мерный стук дождя по оконному стеклу пытался убедить ее, что все еще наладится. Возможно. Возможно. Возможно.
Ева жила в одном из старых районов города, тихом и почти свободном от шумных торговых и бизнес-центров. До сих пор не облюбованный яппи или парвеню, район был застроен преимущественно доходными домами в стиле модерн. Как бы отделенный от остального города небольшим каналом с одетыми в камень набережными, с тихими скверами и огражденными высоким, кованым кружевом дворами, в которых няни выгуливали детей в колясках и без, район соседствовал с парком. Этот огромный городской парк, давно запущенный, стал убежищем для попрошаек и нищих всех мастей.
Старинный собор, выстроенный из серого камня, навевал уныние и в самые солнечные дни. Когда-то он был частью женского монастыря, но, видимо, даже отказавшиеся от мирских утех девы не могли вынести удручающего существования, которое обещали эти мрачные, суровые стены. Казалось, могильный холод разливался от этого угловатого здания, стоявшего на границе между законом и волей, между детьми ночи и дня.
Ева смотрела из окна на вымокший и от этого еще более потемневший собор, на черную воду в канале и думала, что вот он, наверное, и есть конец ее спокойной жизни. До этого момента Ева не осознавала, насколько счастлива была вдали от шумной родни, их забот и волнений. Ей пришла мысль, что она, как и этот старый собор, пограничное создание, не принадлежащее ни ночи ни дню, ни жизни и ни смерти, – нейтральный наблюдатель.
Она проверила свой почтовый ящик, напрасно попыталась отработать присланные документы – очередное задание из конторы. Прочла несколько писем от людей, с самого начала их знакомства принявших как должное редкие ответы от Евы, еще более редкие звонки и уж совсем нечастые встречи с ней. Наконец, утомленная бессонной ночью, решила передохнуть, в надежде уснуть хоть ненадолго до приезда Виолы. Она зарылась поглубже под одеяло и, как ни странно, мгновенно провалилась в омут сна.
Что-то случилось – это она поняла сразу. Ева никогда раньше не замечала чужого присутствия в своем внутреннем пространстве – Дом, хотя и не изведанный до конца, имевший еще множество комнат и темных закоулков, всегда принадлежал только ей. До сих пор. Заглянув первым делом в Кабинет, Ева ужаснулась переменам. Белые стекла были разбиты, девственная чистота стен опорочена разводами и грязными потеками черной жижи, издающей непереносимое зловоние. И повсюду следы босой человеческой стопы и трехпалой птичьей лапы – пунктиром пересекающихся линий. Съежившись от страха, она стала искать дорогу обратно. Не узнавая изменившихся лестниц и коридоров, Ева все больше теряла контроль над собой.
Почти на грани истерики она вдруг набрела на доселе незнакомую территорию. Зайдя в первую же дверь, Ева оказалась в комнате, стены, пол и потолок которой были сделаны из зеркал. Слишком много зеркал – вспомнилось ей о ресторане, в котором она ужинала с Максом. Оглушительно хлопая крыльями и издавая отвратительное надрывное карканье, черным ворохом взметнулась ворона. Она беспорядочно бросалась по комнате от стены к стене, билась о зеркала, которые многократно умножали ее отражения, и, наконец, в последнем порыве, обезумев, бросилась к Еве. Девушка выплеснула крик, застрявший в горле, и мгновенно перенеслась в другое место.
С бешено бьющимся сердцем она очутилась в месте, которое хорошо знала. Комната Страха за много лет с последнего посещения не изменилась. Те же стены, выложенные из серого камня, от сырости поросшие зеленым мхом; тусклый свет, лениво сползающий сверху грязно-серой вязкой массой. В тишине отчетливо слышался размеренный звук капающей воды. Эхо торопливо улетало вверх по колодцу, как дым в трубу.
Остановившееся время завороженно разглядывало каждую каплю. Подождав немного, по опыту зная, насколько непонятным становится время в этой комнате (да и во всем Доме оно меняло свою сущность кардинально), Ева села на каменный пол, покрытый мягким ковром из толстого слоя пыли и мусора.
Ожидание затягивалось. Никогда раньше у Евы не получалось размышлять в этой комнате. Эта мысль пронзила ее, причинив почти физическую боль, девушку охватил уже не просто страх. Это был леденящий душу ужас. Ева посмотрела наверх.
Заслонив свет, отбрасывая гигантские тени, оттуда, свесив головы над краем колодца, смотрели Марфа и Сеньора. Переглянувшись, они весело сверкнули глазами и кивнули друг другу, оскалив зубы в безумной улыбке. И тут, как будто только с их высочайшего разрешения, Ева проснулась.
