Анна Шахова - Прыжок в ледяное отчаяние
— Что же вы мерзнете, Таня?
— Мне необходимо сказать вам, Александр Михайлович. Это коротко… Я… я не могу без вас жить.
Шатов так растерялся, что вместо ответа судорожно дернулся в нутро джипа, долго пристраивая на сиденье портфель.
— И не делайте вид, что вы не слышите! Я буду за вас бороться! За что еще и бороться в жизни, как не за любовь?
Когда он решился выглянуть, то бок машины, у которого только что стояла Танечка, казался обиженно голым и стыдящимся своей межсезонной неопрятности.
Обескураженный и смущенный, Саша торопился домой, чтобы с гордостью рассказать Люше (так он называл любимую жену Юлю-Юлюшу) о трогательном порыве своей студентки. Классика жанра — «профессор» в сонме влюбленных «курсисток». Какое повышение самооценки! Но, переступая порог дома, Саша знал, что не сможет рассказать этой «забавной истории» жене. И вовсе не потому, что не хочет будоражить ее ревность. Вернее, не только поэтому. Промучившись неделю, Шатов позвонил за советом Леньке.
— Она цепляется за тебя из карьерных соображений! К гадалке не ходи! А ты что, уши развесил и слюни пустил? Глупо. Плюнь! Или порекомендуй ее в какую-нибудь редакцию. Да хоть администратором для начала. Это, кстати, станет проверкой, если и в самом деле поверил ушлой «фам фаталь».
На следующий день после лекции, на которой Танечка вела себя абсолютно невозмутимо, будто вся история в дожде и ветре привиделась преподавателю «мастерства ведущего», Шатов окликнул ее, выходящую из аудитории.
— Госпожа Земцова! А вас я попрошу остаться! — Он, пытаясь скрыть смущение, копался в портфеле.
— Надеюсь, не для препровождения в пыточную камеру? — парировала Танечка. Студентки, замершие на пороге в нескрываемом любопытстве, захихикали.
— Нет. Для конструктивного диалога.
Танечка решительно закрыла дверь перед любопытными подругами.
— Я не хочу делать вид, Татьяна, что ничего не произошло. Слово не воробей… и… довольно цитат! Я ценю вашу искренность, но гораздо больше ценю ваш крепнущий профессионализм. И потому хочу порекомендовать вас главному редактору «Столицы ФМ». Им нужны корреспонденты. Новости там идут по сто раз в день, и вы можете рассчитывать на гонорары. Если, конечно, репортажи вы станете делать приемлемые. Деньги поначалу мизерные. Но все, как говорится, в ваших руках. Дерзайте!
Танечка долго молчала, изучая серый ковролин на полу. Потом подняла на Шатова яростные глаза, в которых стояли слезы:
— Вы хотите откупиться от моих чувств, составив мне протекцию? Спасибо. Забудем все! А корреспондентом лучше пристройте Бубнова Сеню. Он скоро с голоду в Москве вашей подохнет.
И решительно вышла…
…Час спустя, около хрущевки на окраине Москвы, где Танечка снимала квартиру с подругой, Александр неистово и грубо — так, как никогда не посмел бы обращаться с женой, то ли брал, то ли расправлялся с «любящей» студенткой на заднем сиденье своего автомонстра. Монстр с ужасом ухал, Танечка визжала и извивалась, а Шатов неистово «бичевал» искусительницу, которая властно и стремительно ворвалась в его жизнь, перекорежила ее, придала ей новый вкус, ритм, цвет. С того вечера он не мог отказаться от этой приторной горечи, от жара и совершенства юной плоти, от силы неизведанного доныне чувства. Они приезжали после занятий в съемную хрущевку любовницы, которая договаривалась с подругой-соседкой, чтоб та уходила гулять по средам с десяти до одиннадцати вечера. Это стало их временем. И именно по средам он вел любовную программу на радио. Словом, вся среда становилась Танечкиной, горячечной. Радийщики, подметив, что Шатов в последнее время вечно не в духе, с расспросами не лезли, но поговаривали, что кураж он потерял и «Письма…» придется отдать на откуп злорадствующей Золотовой.
Едва Александр вошел в редакторскую комнатку и поздоровался с пискнувшей «Добрый день» Верочкой, как в кармане завибрировал мобильный. Саша не успел сказать «Алло», как зычный, срывающийся на истерику голос режиссера Вальки Михайлова прокричал:
— Саш, необходима твоя помощь! Срочно! Беда с Викой. Викчи… нет! Вчера… — громкие лающие всхлипы оборвали его речь.
— Валь, да что такое? Что…
— Погибла Вика моя! Убили ее! Я уверен…
— Господи помилуй, — Шатов осел на Верочкин стул, с которого она вскочила, по-птичьи вытянув голову с рыжим хохолком.
— Я не могу… Не буду ничего рассказывать, только умоляю тебя. УМОЛЯЮ! — Михайлов крикнул так громко, что Верочка отпрыгнула от Шатова, которого пожирала до того подведенными глазками, в изумлении накренив птичью головку.
— Помоги со следователем, который тогда раскрыл покушение на тебя. Ну, что-то гадкое тогда у вас приключилось… — Михайлов не мог в таком состоянии подбирать корректные формулировки.
— Да… Валь, но дело происходило не в Москве, и следователь тот не московский… — мямлил растерянный Шатов.
— Неважно! Я оплачу! Мы с Толей все отдадим, чтоб наказать, уничтожить! — Михайлов снова зарыдал, на этот раз, видимо, прикрыв трубку. Через пару секунд, впрочем, закричал с новой силой:
— Тут нужен надежный, профессиональный человек. Эти толстоморды от полиции ни черта не желают делать! Они до сих пор не допросили Аникеева! А ты ведь понимаешь, ЧТО произошло?! Ты понимаешь?
Шатов плохо понимал, но предпочел промолчать.
— Хорошо-хорошо, Валюш. Я… просто в ужасе. Ты держись, я позвоню, я узнаю. Я с тобой.
— Спасибо, Саш, спасибо. Не могу принять это, понимаешь? Не могу это… — В трубке забили гудки.
— Что-то случилось с вашими близкими? — шепотом спросила Верочка, прижав руки к впалой грудке.
— Случилось. Не с близкими, но…
Телефон зазвонил вновь, и Александр, уверенный, что это вновь Михайлов, крикнул:
— Да, Валюш? Да?
— Это что еще за Валюш? Ух ты, Шаша какой! — В игривом голоске Танечки слышался испуг.
— А, привет. Тут беда у приятеля. У коллеги. Я потом тебе перезвоню. — Шатов встал со стула, пошел к дверям — ему срочно требовалось перекурить.
— О, как все страшно, — холодно сказала Танечка.
— Да, страшно. Я не шучу. И некогда мне, честно говоря, перед эфиром.
— Ну ладно, Шаш, — Танечке очень нравилось детское прозвище, которое она придумала для любимого, присоединив первый слог его фамилии к имени.
— Я просто хотела тебе сказать, что моя соседка Ленка уехала вчера срочно к своей бабке двоюродной. Ну, той, что не пустила ее жить сначала, а теперь спешно призвала — что-то там произошло. Короче, я одна проживаю, и ты, я надеюсь, понимаешь, чем нам это грозит? — замурлыкала Танечка.
— Не знаю, Танюш, смогу ли я вообще в ближайшие дни, — прикуривая, бормотал-оправдывался Шатов. В отведенный для курения закут явились две пышнотелые тетки с «выпуска», шумно и беззлобно препираясь. Шатов кивнул им и отвернулся.
— Изумительно, — выдержав паузу, решила обидеться Танечка. — Я надеюсь, ничего страшного с твоим семейством? — съязвила она.
— Мое семейство ни при чем. Я потом тебе позвоню. — Сашу впервые раздражал голос и намеки любовницы. Впервые она ошиблась с интонацией. И именно это подсознательно царапнуло Сашу. Она не «чувствовала» его.
Глава вторая
Майор Епифанов допрашивал панически испуганного Станислава Владиленовича Аникеева не более 20 минут. За это время начальник отдела кинопоказа компании «Метеорит-ТВ» дважды выбегал из своего кабинета по острой нужде, после чего выпивал по стакану минеральной воды, которую, наливая, всякий раз расплескивал по полированному столу. Потом он так истово тряс перед лицом Епифанова зажженной сигаретой, что у того мушки запрыгали перед глазами. Редко кто из опрашиваемых свидетелей вел себя в присутствии бывалого следака так малодушно. Паника пятидесятилетнего блондина — крупного, с мясистым ртом и прозрачными глазами, ничего, кроме испуга, не выражающими, не могла не навести на мысль о явной причастности Аникеева к смерти Михайловой. Впрочем, помнил Алексей Алексеевич панику одной задержанной по поводу смерти ее сотрудника, который, кстати, погиб от удара током по неосторожности. Дамочка же тряслась из-за того, что в момент смерти электрика ну никак не могла оказаться на месте происшествия, так как для своего семейства находилась в командировке. А на самом деле дама вечера и ночи играла в казино, а днем приходила к себе в офис отсыпаться. Впрочем, этот случай еще раз доказывал, что невроз не бывает беспричинным. Что-то мучило этого немужественного Аникеева.
— Итак, Станислав Владиленович, вчера, двадцать пятого февраля, в половине первого дня, вы совещались с программным редактором по поводу сетки на будущий месяц. И сколько эта встреча длилась?
Аникеев расправился наконец с пляшущей в его руках сигаретой, хлопнув ею о пепельницу.
— Нет-нет, — замотал он головой, — около часу я, кажется, обедал в кафе напротив. Вон там, внизу, у нас приличное кафе. — Он указал дрожащей рукой в сторону окна. — Я до часу дня ничего не ем. Я совсем не могу есть по утрам — только кофе немного и воды. А к часу хочу мяса! Я не могу без куска хорошего мяса. Просто не соображаю ничего. — Аникеев плотоядно похлопал губами. У Епифанова даже забулькало в животе, он бы тоже сейчас не отказался от Лилькиных котлет. Но жена старалась держать Великий пост, и муж вынужденно довольствовался покупными биточками.
