Светлана Алешина - Любовник в отставке
— Кто там? — подал голос кавказец. — Я же кричу — калитка открыта!
— Моя фамилия Котова. Я приехала посмотреть дом.
Небритый недоуменно уставился на Ларису.
— А что стряслось с домом? — нахмурил он брови.
— Надеюсь, что ничего. Я агент из риелторской фирмы «Русская недвижимость». Павел Андреевич хочет сдать дачу.
— Старик совсем рехнулся, — прокомментировал мужчина.
Лариса отметила, что говорит он практически без акцента, и если бы не внешность, можно было бы вообще не понять, откуда он родом.
— Ему что, денег не хватает?
Он произнес это так, словно назвать хозяина дачи по имени было равнозначно тому, чтобы произнести нецензурное слово.
— На этот счет я не информирована. Дом мне нужно осмотреть, — сухо ответила Лариса. — Правда, мне не сказали, что здесь кто-то живет. Вы квартирант?
— Я муж его дочери, — уверенно заявил Ариф.
Лариса еще раз внимательно взглянула на него. И несмотря на то, что женская часть семьи Бураковых симпатизировала Арифу, Ларисе он не понравился. Хотя и отметила про себя, что он вполне может иметь успех у определенной части женщин. Правильный греческий профиль, плоский живот и широкая грудь, глаза по-восточному выразительные… В цепком взгляде парня чувствовалась сдержанная сила, но в то же время в нем сквозило что-то угрюмое. Было заметно, что в свои тридцать лет он, что называется, повидал виды.
Руки мужчины были измазаны в свежей краске. В ней же были лицо и босые ноги. А на шее, как заметила Лариса, болталась золотая цепочка с каким-то мусульманским медальоном.
— Если честно, это его право. Пусть сдает, кому хочет. Я все равно на днях свалю отсюда. — Ариф посмотрел на свои руки и пошевелил разноцветными пальцами. — Кончу работу, и поминай как звали.
— Вы красите дом?
Ариф взглянул на Ларису с легким презрением.
— В жизни всякое делать приходилось, даже малярить. Но основное мое дело — это живопись и графика. Я художник, — с нажимом высказался он.
— Да я не хотела вас обидеть. Приятно иметь дело с живописцем.
— Ладно, если уж приехали, так осмотрите дачу, — великодушно разрешил Ариф, приглашая Ларису войти. — Тут можно целый пансионат открыть. А в газете рекламу пропустить: «Дом отдыха старика Буракова».
— Вы очень любезны, — Котова мягко улыбнулась.
Ариф пропустил гостью в дом. Если не считать кухни за перегородкой слева, большая комната занимала весь этаж. Она была просторной, с высоким потолком и дубовым паркетом, недавно натертым. Мебель стояла добротная, с обивкой из бежевой кожи. Справа — лестница вниз, устланная ковровой дорожкой, с чугунными перилами. Напротив — камин из красного кирпича. В дальнем конце комнаты, выходившем окнами на сосновый бор, по эту сторону от раздвижной стеклянной двери на запачканном краской брезенте стоял мольберт с холстом.
Ариф двинулся через комнату с грацией хищника, выслеживающего добычу, и встал перед мольбертом. Его небрежное радушие слегка сбивало с толку. Лариса ожидала несколько другого — криков, может быть, даже неблагопристойных выходок. Она заметила, что Ариф напряжен, но умело скрывает это. Он смотрел на холст так, словно был готов разорвать его на куски. Быстрым движением он схватил похожую на поднос палитру, повозил кистью в пятне краски, а потом стал водить ею по холсту с такой силой, что напряглись мускулы на плече. Через вращающиеся двери Лариса прошла на кухню.
Газовая плита, холодильник, мойка из нержавеющей стали — все сверкало невероятной чистотой. Лариса заглянула в кухонные шкафы и увидела массу консервных банок. Здесь было все — от консервированных бобов до трюфелей. Сделав вывод, что эти продукты питания произведены фирмой Бураковых, Лариса подумала: их наличие здесь могло бы послужить хорошей рекламой фирме, мол, хозяева что производят, то и едят. А как женщина она поняла другое:
Вероника увлеченно играла в образцовую хозяйку.
Лариса поднялась по деревянной лестнице вверх. Ей было слышно, как Ариф насвистывает мотив модной песенки. На втором этаже находились две спальни: ближняя — больше, дальняя — меньше, а между ними что-то вроде кабинета. Во второй спальне не было ничего, кроме двуспальной кровати с голым матрацем и подушками без наволочек.
На балкон вели раздвижные стеклянные двери. На большой кровати с желтым покрывалом в первой спальне лежала аккуратно сложенная женская одежда. На комоде — сумочка из дорогой кожи, с затейливой застежкой в виде змейки. Лариса открыла ее и обнаружила внутри красный кожаный бумажник, а в нем несколько крупных и мелких купюр и водительские права на имя Бураковой Вероники Павловны.
Гостья заглянула и в платяной шкаф-купе. В нем совсем не было женской одежды и очень мало присутствовало мужской. Одиноко висел костюм из светлой шерсти с ярлыком модной фирмы. Брюки и пиджак, находившиеся рядом, вполне возможно, были куплены где-нибудь на рынке, равно как и новые туфли на полочке внизу. В самом углу стоял видавший виды чемодан. Лариса приподняла его. Похоже, он был пуст.
И тут Лариса услышала, как за ее спиной отворилась дверь, и медленно обернулась. В проходе стояла платиновая блондинка в летнем зеленом платье, открывавшем плечи и верхнюю часть груди.
— Кто вы такая? — спросила она. Лариса слегка смутилась, но не подала виду, сообразив, что блондинка не заметила, как она рыскала по шкафам в комнате. Котова улыбнулась и повторила девице свою легенду о риелторской фирме.
— Отец никогда не сдавал дом, — подозрительно заметила та.
— Значит, он изменил своим привычкам.
— Я понимаю почему.
Голос Вероники был высоким и даже тонким.
— И почему же? — поинтересовалась Лариса.
— Вас это не касается.
Вероника смахнула с лица непослушную челку, обнажив миру сердитый взгляд. Лариса отметила про себя нечто общее между отцом и дочерью. Какое-то упрямое желание отстоять свою точку зрения и некую скрытую агрессивность. Кажется, и сама девушка знала об этом. Не исключено, что она постоянно думала, что никому не нужна из-за своей хромоты.
Но вот Вероника провела по лицу пальцами с серебряными ноготками, унизанными огромными серебряными кольцами с выпуклыми камнями, и как бы стерла с него злобное выражение. Лариса еще раз извинилась за вторжение и сказала, что ей осталось осмотреть ванную, а уж потом она освободит хозяев от своего присутствия.
Котова спустилась на первый этаж и увидела увлеченного работой Арифа. Он был весь в испарине и полностью погружен в себя. Лариса остановилась за спиной художника и стала рассматривать полотно. Это была одна из тех картин, про которую только автор знает, окончена она или нет. Лариса в жизни не видела ничего подобного. Среди клубов дыма вырисовывалась ссутулившаяся фигура типичного уркагана. На его голых плечах были вытатуированы погоны, а взгляд исподлобья не предвещал, как показалось Ларисе, ничего хорошего.
Картина была выполнена четко, в классической манере, и если бы не уголовный облик изображенного на портрете мужчины, то она вполне бы сошла за полотно какого-нибудь фламандца шестнадцатого века.
Ариф отступил чуть назад и наткнулся на Ларису. Окинул ее угрюмым, сосредоточенным взглядом.
— Что, нравится? — спросил он.
— Довольно интересно, — уклончиво ответствовала Лариса. — Как называется это полотно?
— «Некоронованный король», — задумчиво ответил Ариф. — Так что, вы осмотрели дачу?
— Да, спасибо, я закончила. Вы когда собираетесь съезжать?
— Не знаю, это не от меня зависит. — Вместо недавней сосредоточенности во взгляде Арифа появилось напряжение.
— Вы же говорили, что на днях, — напомнила Лариса.
— Может быть, через неделю, а может, и раньше, — рассеянно произнес Ариф.
— Через неделю, — донесся сверху голос Вероники.
Она, слегка прихрамывая, спустилась по лестнице, обошла мольберт и восхищенно воскликнула:
— Милый, ты просто гений! Это настоящий шедевр.
Она нежно обняла Арифа за плечи и посмотрела на него с тем обожанием, с каким дети воспринимают любимого и дорогого для них взрослого человека.
— Но мы съедем только в том случае, если ты окончательно скажешь «да», — продолжила девушка, не обращая внимания на Ларису и полностью сосредоточившись взглядом на Арифе. — На отца не стоит обращать большого внимания.
Ариф опустил голову и помотал ею. Тревога перекочевала из глаз к уголкам губ.
— Детка, я плохо соображаю, когда работаю. У нас все остается в силе, — тихо проговорил он. — В конце концов, это дом твоего отца, и мне здесь больше нечего делать.
— А как же я? Мы же поедем вместе! — жалобно, как козочка, заблеяла Вероника.
Лариса отметила, что с голосом дочери Буракова произошла какая-то метаморфоза. Там, наверху, она говорила решительно и уверенно, здесь же голос стал дрожать. Да и во всем облике девушки проскальзывала какая-то подобострастность, несамостоятельность.
