Екатерина Лесина - Дельфийский оракул
– Душевно пишет!
Зверь молчал. Далматов подумал, что, возможно, существо это, более всего походившее на помесь медведя и свиньи, знает о магии куда больше Аполлона.
«…приворожат любимого человека, вернут мужа (жену) и восстановят мир и благополучие в вашей семье. Проведут диагностику негатива: порчи, сглаза, родовых проклятий, установят защиту. На сеансах ясновидения вы узнаете, что ждет вас в будущем…»
От чтения его оторвал скрежет двери – так эта дверь заботливо предупреждала его о неурочном посетителе – и веселый Алискин голос:
– Зайка, ты уже дома?
– Дома.
– А мы тут… с девочками сидели.
«Девочки» постоянно менялись. Поначалу Далматов честно пытался запомнить их имена, но они упорно выветривались из его головы. Аля, Ляля, Люля, Люка, Злюка… бесконечная цепочка превращений имен и – конвейер подруг. Все – одинаково загорелые, высокие и стройные.
Вот на кой хрен ему все это надо?!
И центр этот…
«В центре вы можете заказать все для здоровья и красоты! Забудьте о простом магазине косметики! Только для вас разработаны специальные магические формулы. Волшебные кремы, маски для лица и тела, эмульсии для ванн, маски для волос, духи для привлечения мужчин, лосьоны, тоники для омоложения и обретения красоты! Магическая помощь в похудении с помощью кремов, чаев, ванн и заговоров. Подход строго индивидуален, все заговаривается под конкретного человека…»
– А ты работаешь, да? – Алиска приблизилась к столу.
– Да.
– Ты много работаешь.
– Как получится.
Надо от нее избавляться. Пора. Лучше – сейчас. Или все-таки – потом? Когда-нибудь потом. Судя по блеску в ее глазах, Алиска выпила – немного, но ей хватит и этого. Она явно готова поднять бурю.
Когда и почему Далматов пропустил момент, удобный для расставания? Ведь был же договор, и он соблюдался обеими сторонами, но вдруг выяснилось, что одного лишь договора недостаточно. И Алиска словно пустила корни в старый фундамент этого дома.
– Ну вот, ты опять на меня сердишься… – она выпятила губки.
– Я работаю.
Илья поближе подвинул ноутбук, как бы отделяясь от Алиски, и честно вперился взглядом в экран. Текст радовал «искренностью» человека, сочинившего его.
«Плата за лечение до сих пор является не до конца выясненным вопросом как для целителя, так и для пациентов. Поскольку, как правило, человек страдает во всей полноте, то вместе со здоровьем ухудшается и его финансовое состояние, из-за чего некоторые пациенты бывают недовольны суммой, которую они должны заплатить в итоге. Мы знаем, что деньги – это своеобразный обмен, когда пациент отдает часть принадлежащей ему энергии взамен энергии целительской. Когда платы за работу нет вовсе или она очень низкая, этого взаимообмена не происходит, вследствие чего пациент остается должен Вселенной. И этот долг у него будут отбирать уже не деньгами, а другими видами энергии.
Бесплатно – платит бес…»
– А над чем ты работаешь? – По экрану скользнула Алискина пятерня с острыми ноготками, на них словно цвели алые маки. – Ты совсем ничего мне не рассказываешь… мы чужие друг другу!
– Именно.
– И нам надо поработать над нашими отношениями. Стать ближе друг к другу.
Она взобралась на стол и уселась на нем.
Читать сквозь ее растопыренные пальцы неудобно, но Далматов продолжал цепляться глазами за текст. Главное – не сорваться, главное…
«Обращение за помощью к целителю – утрированно – можно сравнить с тем, что, сильно загрязнив костюм, мы сдаем его в прачечную или в химчистку. Это делают лишь те, у кого есть такая возможность. Другие, не имеющие на это денег, пытаются справиться сами – строгий пост, искренние молитвы и добрые мысли очищают душу. Бесплатно никто ничего не получал и не получит, так как это невозможно в принципе. Тот, кто что-то получает, обязательно за это «что-то» нечто равноценное отдает. Если он не делает это добровольно, то у него отбирают…»
– Ты меня не слушаешь! – Алиска всхлипнула.
– Ты мне мешаешь. Потом поговорим.
– Потом? Когда – потом?! Все время «потом»… ты меня игнорируешь!
Но руку она хотя бы убрала с экрана.
Надо читать дальше. Держаться! Алиска сейчас уйдет. Она не умеет долго рыдать. Это же достоинство? Она пустоголовая, но не вредная. И – нельзя ее бить.
«Одна пациентка попросилась: лечиться бесплатно, она была предупреждена. В ответ она сказала: «Да пусть у меня заберут все, что угодно, – и добавила: – У меня все равно ничего нет». Она благополучно излечилась, а через несколько недель разбила в аварии машину, при этом еще и получила перелом бедра.
Читайте Евангелие. О необходимости отработки, о плате за лечение говорил и сам Христос:
«И тотчас проказа сошла с него. И он повелел ему пойти показаться священнику и принести жертву за очищение свое»[1].
– Ты… с тобой вообще невозможно разговаривать, – вздохнула Алиска и слезла со стола. – Ты ничего не хочешь! А над отношениями надо работать. Все так говорят…
– Все, значит? – Далматов закрыл ноутбук. В голову ему пришла совершенно безумная и довольно-таки неожиданная мысль. – Ну, если все, тогда – да, это правда. Скажи-ка, милая, ты в магию веришь?
– В белую?
– Конечно, в белую.
Она кивнула и осторожно поинтересовалась:
– Ты погадать хочешь, да?
– Ты хочешь. Погадать хочешь. Очистить свою ауру. И наладить отношения. Я знаю одно очень хорошее место…
Глава 3
Дела давно минувших дней
Домой Саломея вернулась под вечер, в весьма смятенном состоянии духа. Эта встреча… и – прогулка по городу, без цели, без плана. Разговор, который то обрывался, то продолжался, ветвясь случайными фразами:
– А ты помнишь…
– Помню… и еще – тогда, когда уехал и…
– …чем занимаешься…
– …все тем же… а ты?
Слова, слова, слишком много слов, которые словно сетью оплетают сознание Саломеи.
Бабушка ведь говорила: старую пьесу наново переиграть, конечно, можно, но суть ее от этого не изменится. А мама требовала – немедленно выбросить всякие глупости из головы. И папа, который ничего не говорил, но самим молчанием своим мамину мысль поддерживал: и вправду, глупости это, Саломея.
Тебе ведь не шестнадцать лет уже. И даже не восемнадцать.
А ты все принца ждешь. Дождалась – на свою голову.
И картинка – куда как романтичная! Набережная. Узкая река в бетонных берегах, время от времени разрывающихся песчаными пляжами. Яркие зонтики. Яркие полотенца. Яркое, слепящее солнце. В теплой воде плещутся люди и утки, уже не обращающие внимания друг на друга. Ползут по водичке катамараны.
Воркуют у самых ног голуби.
– …я не хочу с тобой расставаться. – Пальцы – к пальцам, тепло – к теплу. И страшно разрывать этот мостик из двух рук, слишком робких, чтобы позволить себе нечто большее, нежели этот хрупкий контакт. – Мы ведь увидимся?
– Да… не знаю. А ты хочешь этого? – Саломея боится услышать его ответ.
– Хочу. Всегда хотел. И нам надо серьезно поговорить.
Саломея боится и этого разговора… и того, что его вдруг не будет.
– Я должен все тебе объяснить. – Аполлон вздыхает так громко, что голуби умолкают. – Я очень хочу все тебе объяснить. И чтобы ты меня простила.
– Я… я простила. – Это ложь с ее стороны. Но если сильно-сильно в нее верить, то она станет правдой.
– И ты не думала, что мы могли бы… попробовать снова?
– Не знаю.
Снова – ложь. Слишком много для одного вечера – а уже вечер наступил? – но Саломее ничуть не стыдно.
– Просто попробовать. Дай мне шанс. Пожалуйста!
И как можно было отказать ему?
Сейчас, в квартире, нагревшейся за день, в душной и такой тесной, этот разговор кажется ей ненастоящим. И Саломея, не находя покоя, меняет одну комнату на другую, ходит туда-сюда, разрушая то слабое подобие порядка, которое еще сохранялось в ее жилище. Ей и странно, и страшно, и… она счастлива.
Не об этом ли она мечтала?
Тогда почему руки у нее так дрожат? И откуда взялись слезы? Саломея их сдерживает, но еще немного, и – она разрыдается, как в тот раз… только сейчас никто не будет стучать в дверь ванной комнаты, требуя, чтобы она немедленно открыла и объяснилась.
Она одна.
Звонок в дверь застал Саломею в кухне. В одной руке она держала батон, в другой – почему-то шлепанец. Очнувшись, она с некоторым удивлением посмотрела на эти предметы, потом положила их – на стол – машинально. Там уже лежали старая панамка и палка колбасы. Направилась к двери. Звонок все дребезжал, и на его звуки визгливым лаем отзывалась соседская собачонка. А на собаку кричали люди, требуя заткнуться немедленно.
Шумный бестолковый мир продолжал жить собственной жизнью.
– Привет, – сказал Далматов, убирая руку с кнопки. – Ты обещала позвонить.
– Я забыла.
– Ну да. Конечно. – Он не стал дожидаться ее приглашения, вошел и, прикрыв дверь, дважды повернул ключ в замке. – Ты одна?
