Елена Арсеньева - Твой враг во тьме
– Пожарных вызывали? – рявкнул он из-под какого-то прозрачного щитка (может, это было забрало?). – И где горит?!
На голове у него было что-то медносверкающее. Сверкала также бляха на груди. И вообще все на нем сияло и блестело.
А может, Лёле это почудилось, и только его глаза сверкали синим (точнее, голубоватым) гневным пламенем? Лёля из-за этого сверкания ничего толком и не видела, оно ослепило ее и вышибло остатки соображения. Ростом девушку бог не обидел, формами тоже, но перед этим брезентово-асбестово-латунным божеством она чувствовала себя козявкой, букашкой… Семелой, которой явился Зевс во всем блеске своем и испепелил страдалицу молниями!
– Соседка… – пролепетала Лёля. – Белье ки… ки…
Он лучше ее владел собой – только зубами скрежетнул да светлую бровь круто заломил в ответ на это невразумительное, идиотское «ки-ки».
И тут что-то загрохотало на кухне. Металлический бог обернулся, небрежным движением боевой рукавицы пресек Лёлин порыв в квартиру и с легкостью, неожиданной для его бронированного тела, метнулся вперед.
Через его плечо Лёля увидела в окне разъяренную физиономию: в таком же шлеме, с таким же забралом. Только выражался заоконный гость более словоохотливо, громогласно и, скажем так, витиевато. Благодаря приоткрытой Лёлей створке окна она отчетливо слышала каждое слово.
– Скажи, пожалуйста, Митяй, где находится та глупая женщина легкого поведения, которая зачем-то вызвала нас сюда? – спросил он. – И, кстати, знаешь ли ты, что ее мать тоже не отличалась высокими моральными качествами? Вообще у них это родовое…
Само собой разумеется, что выражал он свои мысли несколько иначе. Подсчитывая количество слов, начинающихся на «е», «б», «с», «х», утомился бы даже карманный калькулятор! Лёля мгновенно вышла – нет, вылетела, как ракета! – из ступора, потому что этих бродячих матюгальников, на которых натыкаешься сейчас на каждом шагу, ненавидела лютой ненавистью, и сунулась было вперед, однако Митяй Боевая Рукавица снова задвинул девушку себе за спину и кротко сказал матюгальнику:
– Отбой.
Еще раз шумно попробовав алфавит на зуб, тот гаркнул в пространство: «Отбой!» – и лестница медленно поползла вниз, унося его с собой.
Гость повернулся. Они уставились друг на друга, и по его непроницаемому лицу вдруг скользнула слабая усмешка. Лёля смотрела, как дрогнули твердые, чуть обветренные губы, как смешно наморщился точеный хищный нос. Четче обозначилась ямочка на выпуклом подбородке. Еще она разглядела светлые длинные ресницы. Ресницы сощурились, затеняя серо-голубые глаза. Сомкнулись на переносице светлые размашистые брови, румянец пробился на худые щеки… Лёля видела все это как-то по отдельности, металась взглядом по его лицу и совершенно не способна была понять, обругает он ее сейчас, как его приятель, или расхохочется.
Ни того ни другого не произошло. Еще раз проблеснула эта мгновенная, почти неуловимая улыбка, а потом он сказал:
– Ладно. Жизнь продолжается. – И, обойдя девушку, загрохотал своим мощным снаряжением по лестнице.
Лёля привалилась к стене. Ноги ощутимо подгибались, ее трясло, и все время хотелось вытереть со лба пот, хотя, может быть, его там и не было.
Конечно, натерпелась она – не дай бог никому, нанервничалась, но не потому, не потому била ее сейчас дрожь и слезы подступали к глазам.
«Жизнь продолжается», – сказал он.
Не совсем так: жизнь наконец-то началась!
Самурай. Лето, 1997
Когда Самураю сказали, что в этом деле ему придется быть вторым, он сначала ушам своим не поверил. И, похоже, не смог скрыть своего… нет, не изумления даже, не обиды… Он просто оторопел. Не ждал такого! Шеф это сразу просек – похоже, именно такую реакцию он и предполагал. Усмехнулся в усы:
– Не надувайся. Знаешь, кто пойдет первым?
Самурай дернул плечом. В этот момент он ничего не хотел знать. Ни имени первого номера, ни «кабана». Он видел за спиной шефа, на столе, аккуратно разложенные зеленовато-серые пачки в банковской упаковке. Это был его аванс. Самурай перевел взгляд к окну. Не лучше ли повернуться и уйти, пока не поздно? В конце концов, пока ты не узнал условий игры, не узнал имени «кабана» и не взял денег, ты еще не в деле, ты еще можешь отказаться. Потом – нет. Даже если посреди подготовки обнаружишь, что дело – провальное, выйти из него будет уже нельзя. Ну, разве что ногами вперед, прихватив пулю в черепок.
Самурай мог уйти. Он мог себе это позволить, зная, что его никто не заподозрит в трусости. Последний раз он боялся лет… да, лет несколько тому назад. Тогда он сделал свое первое дело – и… оставил свидетеля. Не совсем свидетеля, впрочем: тот парень его не видел. Даже не понял, откуда это прилетело сначала в голову его брата, а потом уже в спину ему самому, когда он нагнулся над убитым. Уходя, Самурай не сомневался, что отправил на небеса их обоих. Как выкарабкался парнишка – уму непостижимо! Информация, что он жив, просочилась только через неделю. Милиция не сомневалась, что парень видел киллера и сможет его описать, поэтому ценного свидетеля, во-первых, держали под охраной, а во-вторых, распространили слух о его смерти.
Потом, когда правда вышла наружу, действительно это был острый момент. Шеф-директор устроил «разбор полетов», начальники отделов тоже не смолчали. Вопрос стоял ребром: работать Самураю в фирме или нет. Более того, уже потом, лет через несколько, в приватной беседе шеф сообщил, что вносилось предложение о ликвидации незадачливого сотрудника. Конечно, это предложение даже не поставили на голосование, да и те, кто стоял за увольнение, остались в позорном меньшинстве. Дело в том, что за неделю, прошедшую между ликвидацией профсоюзного лидера «Пролетарских зорь» и этим «разбором полетов», Самурай успел высококлассно поработать с одним воротилой из телевизионной банды.
Сказать по правде, этого трепача он убрал с удовольствием. Мужик был из породы цепных псов перестройки и отличался нетрадиционными пристрастиями. Самурай еще пацаном ходил с дружками бить «голубых» на Соколе, поэтому во время того дела чувствовал себя на высоте. Да и работать пришлось на высоте: на крыше. Задание имело свою специфику: нельзя было допустить, даже заподозрить, заказное убийство, иначе могли пострадать очень немаленькие люди. Одного из тех «немаленьких», у которого и имя, и фамилия были поддельными, потом, через пару лет, пристрелили в собственном подъезде, из-за чего был объявлен чуть ли не национальный траур, но Самурай, к сожалению, не имел к его ликвидации никакого отношения. А в тот раз он сработал красиво и чисто: засел на крыше и дождался, когда телепедик вышел на балкон. Было половина седьмого утра. Тот, как нарочно, постарался для Самурая: взял и перегнулся через перила. Ребята из группы поддержки информировали, что подобные телодвижения «кабан» по утрам проделывает частенько: этажом ниже проживал семнадцатилетний мальчишка, принимавший по утрам на своем балконе солнечные ванны. При этом он, очевидно, думал, что находится на пляже нудистов. Но в то утро ребенок проспал. Накануне вечером его подцепила чемпионка мира по траханью и, воспользовавшись тем, что предки красавчика свалили позагорать на Кипр, всю ночь не давала ему спать. Разумеется, барышня трудилась не корысти ради и не удовольствия для, а токмо во имя того, чтобы никого не оказалось на балкончике, когда «голубенький» отправится полетать. Излишне объяснять, что «чемпионка мира» работала в группе поддержки…
Итак, пышная задница свесилась через перила и не успела еще разочарованно вздохнуть, как сверху к жирной шее была подведена петелька. Дерг!.. И через полсекунды можно было наблюдать иллюстрацию к старинному стихотворению «Между небом и землей жаворонок вьется». Самурай, кстати, в совершенстве умел вязать морские узлы. Когда «голубая птица» полетела вниз, веревочка послушно развязалась. А у того, что в конце концов очутилось на земле, невозможно было углядеть на шее странгуляционную борозду – хотя бы потому, что шеи как таковой не осталось: она прочно вошла в состав тела, поскольку полет завершился в положении вниз головой.
Это было чистое и красивое дело, поэтому понятно, почему белых шаров за Самурая на «разборе полетов» оказалось куда больше, чем черных. Ну а когда стало известно, что братишка того профсоюзника-синеблузника представления не имел, кто и откуда стрелял, от Самурая отцепились последние недоброжелатели. И поскольку белобрысый юнец, чудом оставшийся в живых, не стремился идти по стопам своего бешеного братца, который желал непременно встать на пути паровоза под названием «Приватизация», его тоже решено было оставить в покое. Самурай был только рад: он не любил убивать просто так, ему нужен был конкретный повод… Такие вот чисто психологические выверты бывают иногда даже с профессионалами, и никто этого не стыдится.
