Полина Дашкова - Эфирное время
Саня не сомневался, что знакомство это никогда не состоится. С такими полезными людьми просто так, по старой дружбе, в наше время никто никого не сводит. Только если предполагается в этом личная выгода. Однако вот, сидит перед Саней в полумраке отдельного кабинета живая легенда российского бизнеса.
Разговор сразу пошел о деле, и это взбодрило Саню еще больше. Типично западный подход, никаких предисловий. Правда, суть предложения Клима Саня пока не понял, но тут же решил, что от волнения слегка отупел.
Все эти дни Саня почти не мог есть, кусок застревал в горле. А тут разыгрался аппетит. Кухня в ресторане была отменной, за пряным розовым лобио последовали цыплята табака, потом был шашлык, он дышал угольным дымком, и Сане показалось, что такого нежного сочного мяса он еще никогда в жизни не пробовал.
— Поставки надо осуществлять поэтапно, небольшими партиями, со складскими помещениями сейчас проблемы, но это будут решать мои люди. — Клим вытянул из вазочки зубочистку. В ярком свете, льющемся снизу, из аквариума, Саня заметил на среднем и указательном пальцах под настоящими перстнями нарисованные. Перстни-татуировки обозначают отсидки. Специалист может по ним определить, где именно сидел человек.
«Но Клим никогда не сидел», — мелькнуло у Сани в голове. И тут же он заметил на толстом запястье часы швейцарской фирмы «Лонжин». Эта деталь рассеяла внезапную муть неприятных сомнений.
Настоящий «Лонжин». Механика, золотой корпус, кожаный ремешок. В таких важных деталях мужского туалета Саня разбирался неплохо.
Человек, который носит обычный «Роллекс», не так богат, как хочет казаться. Если «Роллекс» золотой, в материальном благополучии его владельца можно не сомневаться, однако доверять ему не стоит. Он пижон, понтярщик. Большие деньги дались ему легко и случайно, завтра он их может потерять. А вот «Лонжин» говорит о надежности, спокойном стабильном достатке, как и костюм и галстук от «Боско Чилледжи».
С часов Саня перевел внимательный взгляд на запонки. Все нормально. Бриллианты, платина. И зажигалка «Ронсон», тоже платиновая, отделанная теплым черным деревом, чтобы было удобно и приятно брать в руку.
— Давайте еще раз выпьем за успех нашего безнадежного дела, — Клим поднял плоскую коньячную рюмку. Держал он ее грамотно, согревал в ладони. Саня чокнулся сначала с ним, потом с Вовой и выпил залпом. За успех.
* * *Наташа ходила по комнате из угла в угол, Димыч хныкал, капризничал. Она покачивала его на руках, ласково напевала, однако внутри медленно вскипало раздражение. Оно жгло горло, как будто Наташа хлебнула кипятку. Голова кружилась от усталости, плечи и спина ныли. Димыч был тяжелый. Но если положить в кроватку, он зальется таким вдохновенным ревом, что потом еще часа два не успокоится.
— Ну, где он, твой дорогой папочка? — произнесла она злым быстрым шепотом. — Почему его нет до сих пор? Где он шляется ночами? Как будто семья для него не существует. Все по фигу, и ты и я. И еще смеет что-то вякать о втором ребенке!
Все это она говорила, конечно, не маленькому Димычу, а самой себе, понимала, что не права и заводит себя нарочно, выдумывает проблемы на пустом месте. Но остановиться не могла.
Ей было скучно. Дни сливались в сплошной поток тихих домашних хлопот, прогулок, кормлений, стирок, походов в ближайший супермаркет с коляской. Скука перерастала в раздражение. Саня зарабатывал достаточно, чтобы обеспечить своей семье нормальную, сытую, беспроблемную жизнь, но слишком мало, чтобы избавить жену от необходимости сидеть дома с ребенком и заниматься домашним хозяйством.
Ей едва исполнилось двадцать. Она считала, что родила ребенка слишком рано, губит лучшие свои годы. Ей хотелось событий, беготни, нарядной веселой суеты, новых людей, хотелось ловить на себе жадные мужские взгляды, быть в центре внимания. В редкие свободные минуты она не знала, чем себя занять. Пробовала читать, но в строчках не видела никакого смысла, автоматически пробегала глазами пару страниц очередного любовного романа или детектива, спохватывалась, что не понимает, о чем речь, бросала книгу, включала телевизор, но и там, на экране, все было скучно, бессмысленно. Политика, сериалы, «Поле чудес», «Угадай мелодию». Одно и то же.
Наташа устала ходить, опустилась в кресло, продолжая укачивать Димыча. Попробовал бы Саня вот так, несколько часов подряд, баюкать ребенка. Подлец, мерзавец, сукин сын! Сидит сейчас в кабаке с какой-нибудь холеной размалеванной стервой, или уже не в кабаке, а в квартире, на тахте. Свет погашен, музыка тихонько играет, на журнальном столике кофе и ликер. Стерва скидывает туфли и грациозно поджимает свои длинные ноги в колготках с лайкрой, а Санина рука осторожно ложится на ее колено. Тьфу, пакость какая!
Наташа шмыгнула носом, посмотрела на Димыча. Оказывается, ребенок уже крепко спал. Она уложила его в кроватку, плюхнулась в кресло, включила телевизор, и тут же на экране появилась заспанная, помятая физиономия Артема Бутейко.
— Привет, жук-калоед, — произнесла Наташа, кивнув телеэкрану, — давно не виделись. И зачем тебя запустили в эфир? Кому нужны твои гадостные сплетни? Только тоску нагоняешь своим тупым пошлым юморком. Так стараешься шутить, как будто тужишься при запоре.
Поймав себя на том, что разговаривает вслух с телевизором, она тут же выключила его и всхлипнула. Физиономия Артема Бутейко окончательно испортила ей настроение. В квартире было тихо. Димыч мирно посапывал в кроватке. Лениво поднявшись, Наташа поплелась на кухню, включила чайник, хотя чаю ей вовсе не хотелось.
И вдруг зазвонил телефон. Вздрогнув, она бросилась к аппарату, схватила трубку с такой поспешностью, словно ждала важного звонка. Но, услышав голос своей подружки Ольги Ситниковой, тут же увяла:
— А, это ты? Привет.
— Ребенка уложила? — деловито поинтересовалась Ольга.
— Ага. Только что уснул.
— Муж дома?
— Нет.
— Странная ты женщина, — вздохнула Ольга, — все ему позволяешь.
— Что — все?
— То самое. Мой Андрюша вот так же пропадал вечерами, я молчала, думала, работает, вкалывает, кормилец, себя не щадит. Сама знаешь, чем все кончилось.
Кончилось все действительно скверно. Несколько месяцев назад Андрюша бросил Ольгу с двухлетней дочерью.
— Саня по делам ушел. У него сейчас серьезные проблемы из-за кризиса, — неуверенно возразила Наташа.
— Ну конечно, по делам… Слушай, я тут Светку Берестневу встретила, она знаешь где теперь работает? В «Арлекино». Представляешь, танцует стриптиз.
— Серьезно? У нее же ноги короткие!
Вяло и зло обсудили фигуру Светки Берестневой, потом Ольга опять оседлала своего любимого конька, стала рассуждать о подлости всех в мире мужчин.
Раньше Наташа старалась прекратить эти вредные для здоровья разговоры, выдумывала какой-нибудь предлог: Димыч проснулся, молоко убежало. «Прости, я тебе позже перезвоню», и не перезванивала. Но сейчас ей было так тоскливо, так одиноко, что даже Ольгиной злой болтовне она была рада. Все-таки живой голос в трубке.
— Неужели ты ничего не чувствовала? Это ведь должно быть заметно, когда появляется у мужа другая женщина, — спросила она Ольгу и заметила про себя, что впервые задает этот вопрос не из сострадания, а с напряженным личным интересом.
— Чувствовала, конечно. Но не хотела себе признаваться. Обидно, унизительна Да и что я могла бы изменить? Потом, когда все стало слишком очевидно, я бросилась в другую крайность — просила, умоляла, истерики закатывала, опустилась до шантажа, пыталась вены резать. От этого только хуже. Если бы сейчас все сначала, я бы, разумеется, вела себя совсем иначе. Я бы сделала вид, будто мне все равно. А еще лучше, сама бы завела кого-нибудь. Вот тогда бы он, сукин сын, подумал, уходить или нет. Кстати, очень тебе советую.
— Что?
— Закрути роман. Пусть поревнует. Раньше будет домой возвращаться. Знаешь, они ведь только кажутся такими умными и сложными. На самом деле все просто. У каждого есть идеал жены: босая, беременная и на кухне. Только когда ты доходишь до этой идеальной кондиции, ты уже ему на фиг не нужна. Не интересна. К тебе относятся, как к прислуге, даже хуже. Прислуге хотя бы деньги платят и стесняются хамить. Все-таки чужой человек.
Наташа слушала одновременно с отвращением и с каким-то мазохистским удовольствием. Да, все так. Все верно. Какая, на фиг, любовь? Босая, беременная, на кухне. Пироги в духовке, щи на плите, руки в тесте. «Привет, старушка! Что у нас сегодня на ужин? Опять курица? Ты знаешь, у меня кончились чистые носки. Не забудь погладить мою голубую рубашку».
А потом в этой отглаженной рубашке, чисто выбритый, благоухающий французским одеколоном, который ты подарила ему на день рожденья, он прыгает в машину и несется на запрещенной скорости к свободным, небеременным, не кормящим, тщательно накрашенным. А ты, голубушка, сиди дома, стирай носки, возись с ребенком, тащись с коляской по слякоти в супермаркет, волоки тяжеленные сумки, старей, стервеней и будь счастлива.
