Наталья Александрова - Завещание алхимика
– Здравствуй, Аля. – Старыгин деликатно, но настойчиво высвободился из жарких объятий. – А ты Алексея-то видела? Поздравила его с таким успехом?
– Куда там! – прогудела Алевтина. – Девками весь обвешанный, по сторонам не смотрит…
За пестрым тюрбаном мелькнул стройный силуэт, женщина, заинтересовавшая Старыгина, переходила в другой зал. Дмитрий попытался Алевтину обойти, но эту задачу мог успешно решить, пожалуй, только хоккеист Павел Буре. Старыгин метнулся вправо, потом влево и со вздохом оставил свои попытки.
– Выпьем? – вопросительно прогудела Алевтина. – Тут еще много шампанского осталось!
– Да я за рулем! – буркнул Старыгин, с сожалением провожая взглядом исчезающий силуэт.
– Вот незадача! – Алевтина не сильно огорчилась. – Ну ладно, пойду девок расшвыряю и с Лешкой выпью. Прощевай, Димыч, не поминай лихом!
– Будь здорова! – рассмеялся Старыгин, на Алевтину было невозможно сердиться.
Он пересек зал и был перехвачен старым коллекционером Матвеем Виссарионовичем, который втянул его в длинный занудный спор о современном искусстве вообще и о творчестве Топоркова в частности. Дмитрий Алексеевич невежливо вертел головой во время спора, отвечал невпопад и наконец сумел улизнуть, соврав, что пойдет поищет шампанского.
Интересующая его дама пропала, наверно, уже ушла. Старыгин сам удивился, до чего его расстроила эта мысль. Однако следовало все же рассмотреть все картины. Когда еще увидишь работы приятеля в таком полном объеме.
Старыгин перешел в другой зал, и его взгляд сразу же приковала большая картина, висящая прямо напротив двери. Как и на всех остальных, на ней изображались дети, но на этот раз ощущение тревоги и дискомфорта было почти невыносимым. Впрочем, здесь для него имелись более веские причины, чем на остальных полотнах: дети здесь не развлекались и не играли. Они убегали от какой-то незримой, но грозной опасности, по-видимому, приближающейся из-за левого края холста.
Сам источник опасности не был виден, но его невидимое присутствие казалось несомненным и осязаемым. Дети, оглядываясь, в ужасе бежали прочь.
«В ожидании грозы», – было написано под картиной.
«Ну-ну, – усмехнулся Старыгин, – какая уж тут гроза, это Лешка просто так подписал…»
Тут же он вздрогнул: картина напомнила ему тот холст, который остался в его рабочем кабинете. То же ощущение нарастающей тревоги, те же убегающие фигуры, то же выражение ужаса на оглядывающихся лицах… Только на Лешкиной картине не было распахнутых ворот, куда могли бы скрыться беглецы от неотвратимо приближающейся опасности…
Конечно, это было совершенно случайное совпадение – похожее расположение фигур, похожее выражение лиц и, как следствие, создаваемое картиной близкое настроение…
– Здесь не хватает башни!.. – раздался вдруг совсем рядом взволнованный тихий голос.
– Что?! Какой башни? – Старыгин оглянулся и увидел ту самую незнакомку, с которой он уже сталкивался сегодня. Ту, которую искал по всем залам, боясь самому себе в этом признаться.
Лицо ее выражало тревогу и волнение, голос был низкий, грудной, волнующий. Глаза были сейчас того насыщенного фиолетового оттенка, который напомнил Старыгину цвет предгрозового неба.
– Какой башни? – повторил Дмитрий Алексеевич, пристально разглядывая женщину.
Теперь, когда она заговорила с ним, это больше не казалось ему неприличным.
Впрочем, он не был уверен, что незнакомка говорила с ним – скорее, она разговаривала сама с собой, отвечала своим собственным сокровенным мыслям. Во всяком случае, она взглянула на Старыгина удивленно и переспросила:
– Что вы сказали?
– Это вы сказали, что здесь не хватает башни. Какую башню вы имели в виду?
Женщина встряхнула головой, как будто пробуждаясь ото сна, и проговорила немного виновато:
– Сама не знаю… мне почему-то показалось, что здесь, в правом углу картины, должна быть башня с распахнутыми воротами… мрачная, массивная крепость… а дальше, в глубине и чуть выше, лесистый холм и ветряная мельница…
Проговорив это как будто против своей воли, женщина закусила губу и поднесла тонкую руку к виску, словно внезапно почувствовала невыносимую боль. На лице ее проступило выражение смущения и недовольства, как если бы она сказала что-то лишнее и теперь стыдилась собственных слов или выдала постороннему человеку свою сокровенную тайну…
Она отвернулась и хотела скрыться в толпе, но напоследок бросила на Старыгина взгляд.
И от этого взгляда у него мучительно защемило в груди, как будто он вспомнил что-то давно забытое, безвозвратное, вспомнил утраченную юность…
И еще – этот взгляд был неуловимо похож на те взгляды, что бросали через плечо убегающие дети на Лешиной картине. Или взрослые люди на старом итальянском холсте, который Старыгин оставил у себя в рабочем кабинете. В этом взгляде сквозил страх перед приближающейся опасностью… но теперь Старыгин понял кое-что еще: это был страх не только перед чем-то ужасным, что надвигается извне, но и перед тем, что скрывается внутри собственной души…
– Постойте! – воскликнул Старыгин и шагнул вслед за незнакомкой. – Вы должны рассказать мне…
– Рассказать? Что? – резко бросила она, замедлив шаги и по-прежнему глядя на Дмитрия через плечо.
– Рассказать про картину… откуда вы про нее знаете?
– Я ничего не знаю, – возразила женщина, но внезапно остановилась и пристально взглянула на Дмитрия Алексеевича. – Про какую картину вы говорите?
– Про ту, где есть башня, и ветряная мельница, и люди, убегающие от чего-то ужасного…
Она взглянула на него фиолетовыми, почти черными глазами и плотно сжала губы.
– Послушайте! – растерялся Дмитрий Алексеевич. – Я вовсе не хотел вас испугать, вы сами начали этот разговор.
– Мне нужно идти, – произнесла она сухо, едва разлепив губы, – уже поздно…
Дальнейшее преследование незнакомой женщины было уже совершенно неприемлемым. Старыгин вздохнул и отвернулся. И тут же подскочил Алексей.
– Димка, ты с нами? – закричал он. – Тут недалеко Ленка ресторан заказала!
– Да я… – растерялся Старыгин.
– Вы, девушка, тоже идите с нами! – гаркнул Лешка. – Заодно и познакомимся!
Незнакомка улыбнулась. Стали видны легкие морщинки вокруг глаз, а сами глаза показались немного меньше, и Дмитрий Алексеевич отметил, что она гораздо старше, чем показалась ему вначале. Но какое это имело значение?
– Вы и вправду такой близкий друг героя дня? – спросила незнакомка.
Старыгин подтвердил, что так оно и есть. Хотя на самом деле в ее вопросе звучал иной смысл: может ли она ему доверять. И Старыгин дал понять, что может.
– Так что там с картиной? – спросила она. – Отчего вы так взволнованы?
– Дело в том, что я реставратор… – проговорил Старыгин и назвал свое имя.
При этом в глазах женщины ничего не отразилось – видимо, это имя ничего ей не говорило. Дмитрий Алексеевич рассказал ей о картине, реставрацию которой начал только сегодня, о ее удивительном сходстве с Лешиной картиной и об их значительных отличиях. О той самой башне, к открытым воротам которой бегут перепуганные люди на итальянской картине, о лесистом холме с ветряной мельницей, о мрачных грозовых облаках…
Он говорил ярко и увлекательно. Ему хотелось понять, объяснить для себя удивительное совпадение – но дело было не только в этом. Ему хотелось как можно дольше смотреть на эту женщину, хотелось быть рядом с ней, слушать ее волнующий грудной голос, видеть ее удивительные глаза…
– Странно, – проговорила она, выслушав его рассказ, – мне кажется, такого просто не может быть…
– Но тем не менее это так!..
– Может быть, вы все это только что выдумали? – в ее голосе прозвучало недоверие.
– Выдумал? Но для чего? – Старыгин удивленно взглянул на незнакомку.
– Не знаю… – она пожала узкими плечами, смущенно потупилась. – Сама не знаю, что я сегодня говорю… но все это так странно… эта картина… Мне кажется, я уже видела ее…
Старыгину вдруг показалось, что все это когда-то уже было – залы, полные людей, ровный гул голосов, и женщина с удивительными, то и дело меняющими цвет глазами. Это было как сон, как наваждение. Он попытался сбросить наваждение, взять себя в руки – и внезапно это ему удалось.
Он стоял рядом с незнакомой женщиной посреди опустевшей галереи.
Посетители уже разошлись, даже Леша с женой уехал, видимо, отправился-таки в ресторан отмечать удачное открытие выставки. Только усталая и озабоченная сотрудница галереи обходила залы, наводя порядок, подбирая разбросанные конфетные фантики и одноразовые пластмассовые стаканчики, нетерпеливо поглядывая на задержавшихся посетителей.
– Извините, – смущенно сказал ей Дмитрий Алексеевич. – Мы уже уходим!
Он повернулся к странной незнакомке и спросил ее:
– Куда вас проводить?
– Не сочтите меня невежливой… – начала она, и Старыгин уверился, что дама сейчас отошьет его весьма твердо.
