Дик Фрэнсис - Высокие ставки
Наступила тяжелая пауза. Я внезапно проникся отвращением к скачкам и подумал, что лошади никогда уже не будут доставлять мне такого удовольствия, как раньше. Три года простодушной радости развеялись, как дым.
В конце концов я просто сказал:
— Энерджайза оставь здесь. О перевозке я позабочусь. Джоди с каменным лицом развернулся на каблуках и скрылся в весовой.
С перевозкой проблем не было. Я договорился с молодым шофером, владельцем транспортного предприятия, состоящего из одной машины — его собственной, что он заберет Энерджайза в свою конюшню, а на следующий день отвезет его к тренеру, которого я подыщу.
— Темно-гнедой конь. Почти черный, — сказал я. — Сторож вам скажет, в каком он деннике. Конюха при нем, скорее всего, нет.
Оказалось, что шофер, он же владелец фирмы, может подыскать и конюха, чтобы тот присматривал за Энерджайзом.
— Все с ним будет в порядке, — сказал он. — Не тревожьтесь.
Он привез на ипподром еще двух лошадей, одна из которых участвовала в последней скачке, и пообещал мне, что вернется, когда отвезет ее в конюшню, где-то через час после окончания скачек. Мы обменялись телефонами и адресами и ударили по рукам.
Потом я — скорее из вежливости, чем потому, что мне хотелось смотреть остальные заезды, — вернулся в ложу, принадлежащую человеку, который перед тем угощал меня ленчем и вместе со мной любовался победой моей лошади.
— Стивен, где же вы были? А мы вас ждали, чтобы отметить победу!
Чарли Кентерфильд, хозяин ложи, встретил меня с распростертыми объятиями, с бокалом шампанского в одной руке и сигарой в другой. Еще восемь или десять гостей сидели за большим столом, застеленным белой скатертью, на которой теперь вместо остатков ленча красовались полупустые бокалы с шампанским, программки сегодняшних скачек, бинокли, перчатки, сумочки и билетики от букмекеров. В воздухе витал слабый аромат гаванских сигар и хорошего вина, а за плотно закрытой стеклянной дверью находился балкон, с которого открывался вид на ипподром, продуваемый декабрьским ветром.
Четыре заезда были позади, оставалось еще два. Середина дня. Промежуток между кофе с коньяком и чаем с пирожными. Все довольные и веселые. Уютная комнатка, дружеская болтовня с легким налетом снобизма.
Милые, порядочные люди, которые никому не делают ничего плохого.
Я вздохнул про себя и ради Чарли постарался изобразить хорошее настроение. Я пил шампанское и выслушивал поздравления по поводу блестящей победы Энерджайза. Мы все ставили на него... Дорогой Стивен, какая удача... Какой замечательный конь... Какой замечательный тренер этот Джоди Лидс...
— Угу, — ответил я довольно сухо. Но этого никто не заметил.
Чарли предложил мне сесть на пустой стул между ним и дамой в зеленой шляпке.
— На кого бы вы поставили в этой скачке? — поинтересовался он.
Голова у меня была абсолютно пуста.
— Я не помню, кто участвует в этом заезде. Чарли немедленно сменил тон. Я и раньше замечал за ним такое: мгновенная реакция на новые обстоятельства. Видимо, в этом и крылся ключ к его колоссальному деловому успеху. Он мог лениво сидеть в кресле, добродушно потягивать сигару и растекаться воздушным пудингом, но разум его непрерывно работал. Я криво улыбнулся.
— Давайте пообедаем вместе, — предложил Чарли.
— Сегодня вечером?
Он кивнул.
Я поразмыслил.
— Давайте.
— Хорошо. Скажем, в «Парксе», на Бошам-плейс, в восемь.
— Договорились.
Мы с Чарли уже несколько лет были чем-то средним между хорошими знакомыми и друзьями. Мы радовались друг другу при случайных встречах, но нарочно не встречались. Сегодня он впервые пригласил меня в свою ложу. Приглашение на обед означало окончательный переход на новый уровень.
Пожалуй, он мог не правильно истолковать мою рассеянность. Но я все равно хорошо к нему относился, а потом, ни один человек в здравом уме не станет отказываться от обеда в «Парксе». Надеюсь, ему не придется пожалеть о пропавшем впустую вечере...
Гости Чарли понемногу принялись разбегаться — они отправились делать ставки на следующую скачку. Я взял забытую на столе программку и понял, почему Чарли так интересовался моим мнением: в этой скачке с препятствиями участвовали двое из лучших фаворитов, и газеты обсуждали ее уже в течение нескольких дней.
Я поднял голову и встретился взглядом с Чарли. В глазах у него было любопытство.
— Ну, так который из двух?
— Крепитас.
— Вы на него ставите? Я кивнул.
— Уже поставил. На тотализаторе. Чарли фыркнул.
— Я предпочитаю букмекеров. Чтобы заранее знать, сколько я получу в случае выигрыша. — Если учесть, что его ремеслом были банковские инвестиции, это было вполне логично. — Только сейчас мне неохота спускаться вниз.
— Могу поделиться с вами своей ставкой.
— А сколько вы поставили? — осторожно спросил Чарли.
— Десять фунтов. Он рассмеялся.
— А ходят слухи, что вы мыслите исключительно в пределах трех нулей!
— Это профессиональная шутка, — сказал я. — Ее не правильно понимают.
— А что имеется в виду?
— Я иногда пользуюсь прецизионным токарным станком. Он позволяет установить точность в пределах трех нулей — после запятой. Ноль-ноль-ноль-один. Одна десятитысячная дюйма. Это мой лимит. Большая точность мне недоступна.
Чарли хмыкнул.
— А на лошадей вы тысячами не ставите?
— Бывало пару раз.
На этот раз он явно расслышал сухость в моем голосе. Я небрежно встал и направился к стеклянной двери, ведущей на балкон.
— Они уже выходят на старт, — сказал я.
Чарли молча вышел на балкон вслед за мной, и мы стояли рядом и смотрели, как две звезды заезда, Крепитас и Уотербой, гарцуют мимо трибун, сдерживаемые своими жокеями.
Чарли был чуть ниже меня, гораздо плотнее и лет на двадцать старше. Он носил превосходные костюмы так, словно привык к ним с детства, и никто, слыша его мягкий, густой голос, не догадался бы, что его отец был водителем грузовика. Чарли никогда не скрывал своего происхождения. Напротив, он гордился им, и гордился по праву. В согласии со старой образовательной системой его послали в Итонский колледж, как мальчика из местного округа, на деньги муниципального совета, и Чарли сумел наряду с образованием приобрести там также правильное произношение и светские манеры. Его золотая голова несла его по жизни, как волна несет умелого пловца, и то, что он родился под самыми стенами знаменитого учебного заведения, вряд ли было такой уж случайностью.
Другие его гости тоже вышли на балкон, и Чарли переключился на них. Я их плохо знал — в основном в лицо, и кое о ком что-то слышал. Для случайной встречи вполне достаточно, для более близкого знакомства маловато.
Дама в зеленой шляпке коснулась моей руки зеленой перчаткой.
— Уотербой выглядит чудесно, не правда ли?
— Чудесно, — согласился я.
Она широко улыбнулась мне, близоруко щурясь из-за толстых очков.
— Вы не могли бы сказать, сколько предлагают сейчас за них букмекеры?
— Пожалуйста.
Я поднял бинокль и навел его на таблички букмекеров, сидящих перед трибунами чуть справа от нас.
— Насколько я вижу, Уотербой — один к одному, Крепитас — пять к четырем.
— Вы так любезны! — тепло ответила дама в зеленом Я перевел бинокль чуть дальше и нашел Дженсера Мэйза. Он стоял в середине ряда букмекеров, толпившихся вдоль перил, отделяющих трибуны для участников от общих мест. Худощавый человек среднего роста, с крупным острым носом, в стальных очках, с манерами епископа. Он никогда мне особенно не нравился, и беседовали мы исключительно о погоде. Но я ему полностью доверял — а это было очень глупо.
Он стоял, опираясь на перила, опустив голову, и беседовал с кем-то, находившимся на трибунах для участников. Его собеседника загораживала от меня толпа народа. Потом толпа рассосалась, и я увидел, что беседует он с Джоди.
Вся фигура Джоди выражала крайнюю степень раздражения. Он что-то яростно говорил Дженсеру. Дженсер отвечал ему скорее успокаивающе. Когда Джоди сердито махнул рукой и удалился, Дженсер поднял голову и проводил его взглядом, с лицом скорее задумчивым, чем озабоченным.
Дженсер Мэйз достиг той стадии в карьере букмекера, когда удачливый одиночка превращается в главу крупной и респектабельной фирмы. Для игроков Дженсер Мэйз был уже не человеком, а учреждением. К югу от Глазго существовало множество букмекерских контор, носящих его имя, и недавно он объявил, что во время следующего сезона будет спонтировать скачки на короткую дистанцию для трехлеток.
Тем не менее на больших скачках он по-прежнему стоял в ряду букмекеров, чтобы лично разговаривать с самыми богатыми клиентами и не позволять другим букмекерам их переманивать. Чтобы вовремя раскрывать свою акулью пасть и заглатывать новых неосторожных рыбешек.
Я поморщился и опустил бинокль. Я, наверно, никогда не узнаю, на какую сумму меня обокрали Джоди с Дженсером. Что до моего самоуважения, от него они оставили только жалкие крохи.
